Михаил Герчик - Оружие для убийцы
Глава 4
Набросив на себя халат, Лариса прошла к мужу в кабинет. Андрей тихонько похрапывал на диване. Она заботливо поправила на нем сбившееся одеяло, пригладила влажноватые волосы. Что–то рановато он начал сдавать. На четыре года моложе Некрашевича, поджарый и мускулистый, как Барс, неужели это Женечка, сучка, его так выматывает? Павел, несмотря на всю свою физкультуру, сауну и массажисток, уже наел брюхо и два подбородка, но при всем при этом Вероника как–то по секрету рассказала Ларисе, что таких сильных и неутомимых в постели мужиков она еще не видывала, а ей, несмотря на ее молодость, можно верить. Наверное, подкармливает его какими–нибудь таблетками, вроде знаменитой кремлевской, не отсюда ли его богатырская мощь? Но ведь эти таблетки, говорят, быстро доводят мужчин до инфаркта или инсульта. Хотя какая Веронике до этого забота? Она уже своего добилась, сколько Павел проживет, ее не колышет. А впрочем, кто знает? Андрей на это не пойдет. Только заикнись о каких–то там таблетках… Ему бы отдохнуть немного, хоть недельку, слишком он выматывается на работе, ни на что другое не остается ни сил, ни времени, ни здоровья. Трудоголик — все равно что алкоголик. Когда–то он был прекрасным любовником, нежным, ласковым, умелым. До «Афродиты». «Афродита» стала единственной его любовью, а не я. И я, и эта юная дурочка Женя, которую он завел в пику мне, ровно ничего для него не значим; это всего лишь ритуальная примета богатства и положения: роскошная жена, роскошная любовница, квартира, дача, машина, собака… А ведь все это — одна видимость, мишура, позолота… Ночью она сползает, как измятая простыня, — и что там в осадке? Тягучая боль неудовлетворенного желания, раздражение и обида.
«А все–таки зря я его сегодня дразнила, — подумала Лариса, — не следовало этого делать. Он ведь и так обо всем догадывается, зачем же было демонстрировать? Вожжа под хвост попала, крестик Вероники заел. Неужели я и впрямь такая мещанка, что взбесилась из–за этого крестика? Он ведь мне чудное жемчужное ожерелье недавно подарил, чего же больше! Я всегда считала себя выше этого, а оказывается, зря. Обыкновенная стерва… А впрочем, при чем тут крестик?..»
Лариса вспомнила, с какой жадностью Вероника ела соленый огурец. Вот что ее достало! Если бы у них с Андреем был ребенок! Может, и ее жизнь наполнилась бы каким–то смыслом, а не бесконечным поиском удовольствия. Что ей Виктор, этот мальчишка. И другие… Что у нее было до Андрея? Два брака, два развода, несколько любовников. Страшный день в Ратомке, когда она, беременная, упала с лошади и корчилась от боли на земле в луже крови. Аборт. По молодости она тогда ни капельки не огорчилась словам мясника, который потрошил ее в деревенской больничке, что больше не сможет иметь детей. Главное — выжить. Выжила, пожила, что говорить… Ну, а дальше, дальше?.. Тридцать первый год, впереди целая жизнь, чем ее заполнить? Работой от утра до ночи, как Андрей? А зачем, Господи, во имя чего? Того, что он уже заработал, они не потратят, даже если проживут сто лет, хватило бы и детям, и внукам. Кому все это достанется, когда их обоих не станет? У Андрея есть дочка от первого брака, когда–то обмолвился. Кажется, он ненавидит ее не меньше, чем ее мать. За что можно возненавидеть собственного ребенка? Бред какой–то. А ведь мы могли бы подружиться, я старше ее всего лет на восемь–девять, это совсем немного, у нас нашлась бы масса общих интересов. Она могла бы приходить к нам, может, однажды и у нас появились бы внук или внучка. Мало ли мужчин разводятся, а для детей они все равно остаются отцами. Жизнь есть жизнь. Что–то у них там произошло тяжелое, страшное, Андрей об этом не говорит. Он вообще очень скупо рассказывал мне о своем прошлом. А ведь оно у него было — прошлое. Не только работа, а и жена, и дочь, и приятельницы… Но в душу к нему не залезешь, она замкнута, как министерский сейф.
«И все–таки мне придется этот сейф вскрыть, — подумала Лариса… — Я должна найти его дочь, поговорить с нею, как–то попытаться их помирить. Иначе очень скоро мы станем не нужны друг другу. Надо насесть на Павла. Ему одному известна вся подноготная Андрея, только разговорить его будет нелегко. Но я с этим справлюсь. — И совсем некстати мелькнуло: — А бедный Виктор, наверное, уже заждался?»
Вообще Ларисе ничего не хотелось. Неутоленное желание, лишь разбуженное, растревоженное мужем, прошло, оставив ощущение пустоты и усталости. Хорошо, если бы Виктор уже заснул.
Осторожно, чтобы не разбудить Андрея, она прошла в спальню, поправила разрытую постель. Дверь в ванную была приоткрыта. Когда–то, ремонтируя квартиру, Пашкевич перепланировал ее так, что ванная оказалась между спальней и комнатой для гостей, в обе вели отдельные двери. Преимущества такой планировки Лариса особенно оценила после того, как стала любовницей Виктора. Андрей уже давно переселился в кабинет, лишь изредка наведываясь к ней. Когда Виктор оставался ночевать, а в последнее время это случалось довольно часто, ей достаточно было выйти из спальни в ванную, закрыть за собой дверь на задвижку и открыть в соседнюю комнату. При любом постороннем звуке Лариса могла тут же вернуться в ванную.
Приняв душ, она закуталась в пушистую простыню и осторожно приоткрыла дверь в гостевую комнату. Виктор не спал.
Глава 5
Шевчук поставил машину на площадке возле дома, выключил двигатель. В груди жгло так, что впору позвать на помощь, но во дворе никого не было. Он достал патрончик с нитроглицерином. Две маленькие таблетки тут же растаяли во рту, вернулось дыхание. Посидел еще немного, вылез, взял сумку и побрел к подъезду. Когда он ввалился в квартиру и рухнул на стул, Рита, не слушая его возражений, тут же вызвала «скорую помощь».
Кардиологическая бригада провозилась с ним несколько часов. Делали уколы, снимали кардиограмму.
— К‑как он, д-доктор? — спросила Рита, кутаясь в пуховый платок — в квартире было тепло, но ее знобило. После инсульта Рита говорила медленно, с трудом, запинаясь едва не на каждом слове, словно ей требовалось сделать усилие, чтобы вытолкнуть их из горла.
— Стенокардия… — ответил врач с серым, как неподошедшее тесто, усталым лицом, держа в обеих руках большую чашку горячего кофе. — Приступ мы купировали, сейчас никаких опасений работа сердца не вызывает. Сильный стресс или длительное переутомление. А может, и то, и другое вместе. — Он повернулся к Шевчуку, укутанному до подбородка одеялом. — Много работаете?
— Приходится, — ответил Шевчук. — Такое время…
— Он к-курит, как паровоз, — сказала Рита.
— Это плохо. Курить следует бросить или хотя бы резко сократиться. Две–три сигареты в сутки. Никотин угнетает сердце, забивает сосуды. Вообще–то вас следовало бы отвезти в больницу. Полежите недельку под капельницей, окрепнете.
Шевчук отрицательно покачал головой.
— Если нет ничего страшного, я предпочел бы остаться дома.
— Дело хозяйское. — Врач допил кофе, поставил на журнальный столик чашку. — Спасибо, хозяюшка, взбодрили. Ну, а вы распишитесь вот здесь: от госпитализации отказался. Таковы правила. Пару дней полежите в постели, завтра придет врач из поликлиники, сделает назначения. Никакой работы, никаких волнений. Принимайте лекарства, берегите сердце, очень трудно обзавестись новым.
Опираясь на костыль, Рита проводила ночных гостей, вернулась в бывшую дочкину комнату, где он лежал. Выключила верхний свет, резавший глаза, зажгла торшер, села в кресло,
— Принести что–нибудь поесть? Или хоть чаю?
— Нет, — ответил Шевчук. — Спасибо. — Иди отдыхай, ничего со мной не случится, я двужильный. Крестьянский сын, сама знаешь.
— Лежи уж, к-крестьянский сын. Успею, высплюсь.
К тахте подошел Алеша. Все время, пока врачи возились с отцом, он молча просидел в уголке, испуганный и взъерошенный.
— Как ты?
— Все нормально, сынок, — через силу улыбнулся Шевчук. — Как у тебя дела?
— За сочинение четвертак получил. Книгу для вас набирать начал. Мура жуткая. Этот принц Малько…
— Не обращай внимания. Детективы Жерара де Вилье — нарасхват, а что он не Лев Толстой… Ступай спать, завтра в школу опоздаешь.
Алеша наклонился над отцом, тронул губами колючую щеку.
— Держись, старик. Не пугай нас с мамой так больше. Доброй ночи.
Старик… Так они называли друг друга, когда были студентами. Въедливое словцо. Волна нежности к долговязому неуклюжему подростку, даже прыщами на лице похожему на него, когда ему было столько, сколько сейчас Алеше, охватила Шевчука. Сын… Умный, послушный, работящий. Есть для кого жить, работать, мучиться. У Андрея нет сына. Дочь была, и ту он умудрился потерять. В сущности, он одинок, как собака. Злобный, жестокий и бессердечный пес. Такой же, как его Барс. А Нику я упустил. Господи, как тускло, уныло и безрадостно без нее в доме!
