Елизавета Михайличенко - «Ахматовская культура» или «Не ложи мне на уши пасту!»
— Вундеркинд, — шипел я, оттаскивая его подальше от телефона, который наверняка уже засекли, — ты что, считаешь, что я теперь пойду в службу безопасности сообщать о термосе в багаже Капланчиков?!
Он еще упирался, гад. И отбрехивался:
— Ты просто не понимаешь, Боря! Я создавал тебе фон… После предупреждения о бомбе, сделанного на арабском языке, тебя выслушают очень внимательно… Иди, заяви, что у тебя есть агентурные данные, что в багаже Капланчиков какая-то бомба… Не говори даже, что она настоящая, в прямом смысле. Скажи, что в переносном. Ведь после моего звонка они уже будут суетиться… Что ты на меня так смотришь?!
— Да так. В переносном смысле.
— Ну вот. А когда найдешь термос… я уверен, это будет термос, они его открыть побоятся, так скажешь, что он украден у выдающегося ученого, который находится тут же, за дверью, и изымешь. А спросят что внутри, отвечай… ну, не знаю, отвечай — сперма, тем более она там действительно как питательная среда используется. Кроличья. Если что-то будет надо подписать, подпишем… Ну что ты смотришь!? Ты же не скажешь, что там вирус — всех же тогда повяжут. И меня, и Капланчиков. А всю вашу семью — в карантин.
— В какой карантин? — честно изумился я такому откровенному скотству.
— Ну-у, я думаю, как минимум, в трехмесячный, — безмятежно ответил он. — Я же не смогу взять на себя такую ответственность — утверждать, что он может быть короче… Поэтому для всех нас, нормальных людей, будет лучше, если ты пойдешь и исполнишь свой долг в целом, по большому счету. А детали — кому они нужны?..
Собственно, логики здесь было не меньше, чем скотства. Конечно, я бы из принципа предпочел действовать любым другим способом, но другого не было.
Поначалу все шло по сценарию «выдающегося ученого». Не задавая лишних вопросов, Капланчиков, со всем немалым багажем, сняли с монреальского рейса.
Увидев меня, Сема просипел: «Дура!.. Обе дуры!» Меня это почему-то не обнадежило.
Шмонали их долго и обстоятельно. Нашли около пятидесяти тысяч недекларированных долларов. По-моему, ребята продешевили. Зато до чего оперативно! Даже слишком… Собраться и улететь за двенадцать часов — это еще куда ни шло. Но за это же время найти покупателя, который найдет в шаббат наличку и уже после этого собраться и улететь… слишком круто для работников упаковочной фабрики, тут Ирочка права. Так стремительно продавать вирус — слишком большой риск. Не для этой парочки. Эти бы думали, сомневались, нащупывали…
— Где термос, Сема?! — тихо сказал я ему по-русски. — Скажи где, и я попробую тебе помочь.
Он сокрушенно махнул рукой:
— Эти две дуры — моя и твоя… Мы купили билеты еще месяц назад, это легко проверить, правда? Не сложилось у нас тут, ты же знаешь… Ну и обычные дела… брали ссуды, давали гарантов… Короче, сожгли все мосты. И в последний момент Ленка на нас наезжает с этой ахинеей… Объяснить ей ничего невозможно.
Здесь я не удержался от кивка, а он, ободренный, продолжил:
— Ну пойми, восемь часов до вылета, пять часов до такси, а тут такая лажа, ни за что, ни про что… Я психанул. А Тамарка испугалась, что ты заведешься, вылет перекроешь, а там что-то из наших дел вылезет и… долговая яма. В общем, решила выиграть время, дура. Ленка, мол, никогда обещания не нарушит… Теперь-то все и вылезет. А так бы улетели…
— Да-а, — протянул я разочарованно, потому что он очевидно говорил правду. — Не держи на меня зла, Сема. Я, в общем, человечество спасал. Может, еще обойдется… вас пока только до следующего рейса задержали.
— Ты-то что… Это Тамарка — дура, да еврейское счастье… До завтра уже ничего не летит, а утром из-за этих долларов начнут наводить справки, что-то вылезет…
Ну что, билеты действительно были взяты за месяц, что хоть и не исключало возможности кражи термоса, но… это явно не они.
Умница метнулся ко мне с протянутыми руками:
— Ну?! Где?.. Почему так долго? НЕТУ?!
— Нету, — согласился я.
— Почему?!
Я объяснил:
— Ленка — дура, да еврейское счастье. — И объявил:
— Завтра утром сделаешь официальное заявление в полицию.
Всю обратную дорогу выдающийся ученый ныл, что его посадят за нелегальный перевоз особо опасной инфекции и грубо льстил моему полицейскому самолюбию, уверяя, что если кто-то и сможет найти вирус, то это буду только я. И даже позволял себе гнусные намеки, что если это могут быть и члены моей семьи, и в моих интересах не выносить сор из избы.
Лишь у Мевассерет-Циона Умница смирился с судьбой и потребовал, раз так, завезти его в центр Иерусалима, чтобы последнюю ночь на свободе провести, как положено свободному мужчине, вернувшемуся на любимую родину в недобрый для него час. Бюджет на это мероприятие он определил в двести шекелей, которые тут же стрельнул у меня.
7. Жить хочешь?
Высадив Умницу на площади Сиона, у променада, я вспомнил, что дома нет кофе и решил выпить чашечку. А то и прикупить баночку в распахнувшихся на несколько часов между шаббатом и полночью магазинах.
Я сел за маленький круглый столик, выставленный прямо на брусчатку пешеходной части Бен-Иегуды, заказал двойной экспрессо, закурил, откинулся на спинку и понял, что мне хорошо. И спокойно. Впервые с момента появления Умницы, то есть за последние сорок часов. Вирус был где-то далеко, явно не в этой чашке. Люди вокруг шлялись нарядные, беззаботные, мысли мои текли вяло, зато приобретали упорядоченность.
Мимо, даже не заметив меня, прошел Умница с высокой, на полголовы выше него, тугой блондинкой. Они смеялись и болтали на ее языке. Кажется, нам обоим приятнее проводить время порознь.
Я взял салфетку и попытался составить список возможных похитителей пробирки в порядке убывания вероятности. Список, конечно, был субъективным, но что тут поделаешь.
Неожиданно для меня-суетящегося, для меня-успокоившегося Архар оказался среди первых. И это было очень кстати, потому что жил он неподалеку, можно сказать по соседству. Я вспомнил, как он жаловался, что не смотря на верхний этаж, его достали вот эти вот уличные музыканты.
Лифта в старом, с высоченными потолками, доме не было. Я слишком медленно поднимался на четвертый этаж — додумывал возможные «дебюты» предстоящего диалога. Даже свет дважды гас, и приходилось нашаривать кнопки.
Наконец, добрался до двери. Глазок теперь находился в зрачке огромного синего глаза, а от пола к ручке тянулась нарисованная рука. Необычная дверь.
И сирена на машине у него с вывертом, хныкала вчера, как черт-те что.
Не было у меня ни первой фразы, ни улик, нечем было его припереть. Вся надежда на психологическое преимущество и неожиданность, которые, кстати, можно слегка усилить, слегка схулиганив.
Я спустился, нашел неподалеку архаровскую «Мицубиши» и дал ей хорошего пинка. Японка завыла не своим голосом. Стандартная сигнализация, кажется «Пиранья». Ночью было нечто совсем другое. Я даже растерялся, предвидя разборку с хозяином чужой машины, но весь набор «экологических» наклеек был налицо, вернее на заднице. Она, она.
А тут и Архар в купальном халате собственной персоной на балкон пожаловали, отключили сигнализацию и лишь потом соизволили признать:
— Боря!? Ты, что ли?!.. Что там случилось?
— Случилось! — озабоченно прокричал я. — Тебе сигнализацию подменили! Прошлой ночью она у тебя по-другому выла…
— Поднимись, пожалуйста, — попросил Артур.
Легче начинать разговор, когда тебя об этом попросили. С сигнализацией было абсолютно ничего непонятно, но ясно, что это зацепка. Моя задача теперь упростилась — держать многозначительную паузу, а он пусть говорит…
— Почему тебя интересует моя сигнализация, Боря?
— Раббанут интересуется — кто меняет сигнализации по субботам, — держать паузу легче всего за пустыми фразами.
Архар неласково улыбнулся:
— Конечно я ее не менял. Просто ночью ты слышал не мою машину. Так меня вызвали.
— Кто?
Архар постучал пальцем по стеклу шикарного аквариума, подсыпал корм и вздохнул:
— Ну… один близкий мне человек. Это уже не то, что не должно, а вообще не может тебя интересовать…
— Ошибаешься. Меня это очень интересует, — нарочито зевнул я и поозирался. Все-таки квартирка-студия — хорошее изобретение для холостяка. — Но будет интересовать недолго — до утра. Потому что утром начнется официальное полицейское расследование.
Архар сел на чурбан, служивший табуреткой и честно ужаснулся:
— Расследование чего?!
— И для тебя будет лучше, если я буду в курсе, — продолжал я свое.
— Господи, — простонал Архар, — о чем ты говоришь?! Ты же прекрасно знаешь, что я не мог убить эту несчастную собаку! Кто угодно, но только не я!
Я отвернулся к немытому окну, подавил спазм неуместного смеха и жестко сказал:
— Она вышла с тобой. Ты был последним, кто ее видел. Времени, в течение которого ты отсутствовал, было достаточно, чтобы сделать с нашей Козюлей то, что было с ней сделано.
