Вера Клаусова - Страх. Детектив на один вечер
Я нашел простую расклешенную юбку из шерстяной клетчатой ткани, с высоким поясом и широкими бретельками. Такие юбки носили все девочки в середине семидесятых. Засушенный цветок в картонной папке, куклу с треснувшей головой, давно засохшую перьевую авторучку… Наверное и вправду глупо забирать с собой такие вещи. Это показалось мне бессмысленным и трогательным одновременно. Может, именно эта кукла была ее любимой игрушкой – так, по крайней мере, хотелось мне думать.
Я сунул руку поглубже в ящик ниже и выловил пару туфелек или, скорее, балетных пуантов из белого шелка с длинными шнурками. Они были потертые и грязные, шнурок на правом порвался и был связан на скорую руку.
Потом моя рука наткнулась на плоскую круглую пудреницу с нарисованным на крышке изображением светской дамы в огромной шляпе с перьями. Шляпа была зеленая, украшенная красными розами, а дама под ней – последняя французская королева, которая много-много лет тому назад на плахе лишилась как шляпы, так и головы под ней.
Когда я неосторожно раскрыл пудреницу, из нее выпала ватная пуховка, и я почувствовал сладкий аромат, от которого закружилась голова. Я закрыл глаза и прислушался к тому, насколько приятно находиться рядом с Вероникой. Мне казалось, что она стоит рядом со мной, в этой запущенной мансарде, что на ней – клетчатая юбка, на ногах – пуанты, а в руках – кукла, еще не старая и не разбитая, и мне достаточно протянуть руку, чтобы прикоснуться к ней. Она улыбалась мне уже знакомой улыбкой, и мы оба утопали в волшебном аромате ее пудры.
Я открыл глаза, и Вероника исчезла. Но взамен ее остались пудреница, и балетные пуанты, и кукла, и юбка, и улыбка на портрете, и имя – и все это было куда больше того, о чем я мог даже мечтать.
Я добрался до нижнего ящика, но больше не нашел ничего интересного. Впрочем, нет, была еще одна вещь: синяя школьная тетрадь, на первый взгляд самая обычная, какими до сих пор пользуются школьники. Идеальный почерк на обложке сообщал, что тетрадь служила для сочинений по чешскому в последнем классе гимназии.
Я поразился, как до самой последней минуты все играло в унисон, как будто так и было задумано. Тетрадь без всяких околичностей сообщила мне, в каком городе жила Вероника и какой была ее девичья фамилия. Все эти бесценные знания достались мне так легко, что я даже не успел удивиться.
Как и тому, что она выросла в том же городе, что и я сам, и ходила в ту же гимназию…
Когда я прочел ее сочинения, я узнал о ней еще больше. Ее взгляды на жизнь, на окружающий мир, на людей… Последние годы ее учебы совпали с годами так называемого режима нормализации, и Вероника, как и почти все остальные молодые люди в то время, тоже не избежала депрессии. Тогда мы еще не знали, что впереди нас ждет больше десяти лет унылого застоя.
Стоило пробежать глазами несколько первых страниц ее тетради, как мне стало ясно, что Вероника выражает свои мысли на бумаге необычайно легко, да к тому же и сама об этом знает. Ее последнее сочинение называлось «Наперекор мечте» и начала она его цитатой из поэмы, которую я в молодости очень любил, но забыл позже: «И главное – идти наперекор мечте».
Пролистав тетрадь, я закрыл ее и положил обратно в нижний ящик комода. Я уже спускался по лестнице, когда вдруг передумал, вернулся, достал куклу с треснувшей головой и остальные вещи и снес их вниз. Кто знает, пришло мне в голову, может, когда я встречу Веронику, ей будет приятно увидеть их снова.
Вечером мы вместе с Томашем сидели в гостиной, пили пиво, смотрели теннис по телевизору и разговаривали о всяких пустяках, когда Томаш вдруг спросил:
– Ну, и что же ты нашел в том комоде? Надеюсь, не клад?
– Да нет, в основном, старые, никому не нужные вещи, как ты и предполагал. Женские туфли, белье и всякое такое. Никаких драгоценностей.
– Полагаю, что так. Только в плохих романах в шкафах и комодах находят сокровища. Если бы там было что-то ценное, не думаю, что тот человек все это оставил бы.
– Ты о том, кто владел этим домом до тебя? Расскажи мне о нем, хоть немного. Как он выглядел, сколько ему было лет? Как его звали? И что вообще это был за человек?
Томаш бросил на меня из-за стекол очков хитрый взгляд:
– Просто невероятно, какой интерес ты вдруг проявляешь к этому портрету. Уж не влюбился ли ты в него? Или, может, эта девушка тебе точно знакома?
Я кивнул:
– Считай как хочешь, только рассказывай.
– Что именно?
– Я хочу, чтобы ты описал мне человека, у которого купил этот дом.
– Ах, это! Ну, сказать по правде, я о нем почти ничего не знаю, хотя, разумеется, могу найти его имя в старых документах. Он был офицером, кажется, надпоручиком или капитаном. Очень молодой человек, приятной, хотя и довольно стереотипной внешности. Нет, не совсем то… в общем, он выглядел вполне симпатичным, просто немного задумчивым и неразговорчивым. Помню, он сказал мне при первой встрече, что такой большой дом ему уже не нужен, а когда мы подписали купчую, он осмотрелся вокруг, как будто прощался с домом, и произнес вполголоса, больше сам для себя: «Трудно отрываться от места, где ты был так счастлив. Или так несчастлив». Я промолчал, да он и не ожидал ответа на свои слова. На этом мы и расстались. Я переехал в этот дом и сделал его своим. Вот, собственно, и все.
Я посмотрел на Томаша и подумал: «Этот дом все еще принадлежит Веронике. Все, что когда-то было ее, принадлежит ей».
Томаш задумчиво посмотрел на меня и добавил:
– А что, уж не собираешься ли ты использовать тему этой Вероники, ее портрета и бывшего хозяина дома в своем романе? По-моему, это была бы не так уж глупая мысль. Как ты считаешь?
И тут меня осенило. Мой первый роман! Книга о Веронике! Разумеется, я напишу о ней роман! Эта мысль была такой простой и естественной, что мне показалось, будто все это время я носил ее в голове. Но, признаться по правде, это было целиком и полностью идеей профессора Томаша Поузара, старинного друга моего отца, умершего так рано…
Вера отложила прочитанную страницу в сторону. Потом долгое время сидела в полумраке, размышляя о прочитанном. Больше всего ее интересовало, как этому неизвестному автору удалось отыскать ее адрес.
Пока она читала, на землю спустились мягкие осенние сумерки. Она зажгла несколько ламп, обошла дом и отметила, что почти свыклась с ним. Не стоит пугаться, если на то нет причин. Наконец-то она полностью прочувствовала прелесть одиночества, полностью отвечающую ее представлениям о собственном жилище: как бы ни бесновалась буря за окнами, в доме было тихо и уютно.
Она решила пойти спать пораньше, но сон не приходил. Странно, но она чувствовала себя совершенно бодрой. В голове у нее, как в волшебном хороводе, мелькали персонажи ее новой книги, почему-то вперемежку с героями романа неизвестного автора-любителя. Как она ни пыталась, ей так и не удавалось их прогнать. Поворочавшись беспокойно с боку на бок, она не выдержала, включила лампу и потянулась к рукописи, которую получила утром. Раз уж все равно заснуть не получается, почему бы не прочесть еще несколько страниц?
…Возвращение после стольких лет в город, где ты родился, прожил детство, юность и первые годы зрелости, пробуждает в человеке двойственные чувства. Как только я сошел с поезда, остро почувствовал, что я тут чужой, что слишком много воды утекло с времен моей молодости.
Проходя закопченным залом вокзала, я подсчитал про себя, сколько лет прошло с тех пор, как я бывал здесь в последний раз. У меня получилось пятнадцать. Выходит, Веронике в то время было…
Неприятные чувства разом оставили меня. В конце концов, я приехал за ней, а не из-за воспоминаний о молодых годах, которые тут провел.
Конец ознакомительного фрагмента.
