Василий Казаринов - Кавалер по найму
— Что странно?
Голос был негромкий, но глубокий и неожиданно низкий для этой хрупкой девушки.
— Мне показалось, что тут собираются так называемые продвинутые люди. Но вы к ним как будто не принадлежите.
— Да? И почему вам так кажется?
— У вас другие глаза. Да и вообще… Вы напоминаете мне хрупкого олененка, заплутавшего в лесу.
Между тем моя дамочка перекати-поле, вспорхнув со стола, где развлекалась с лысым, неспешно направилась в нашу сторону сквозь дымный сумрак.
— Ваша приятельница? — спросил я.
— Фанни? Да нет… Просто знакомая. Виделись пару раз.
— Фанни? — удивленно переспросил я.
— Так ее зовут наши тусовщики. Наверное, это прозвище.
— Надо признать, оно ей подходит.
Бэмби пристально посмотрела на меня, но ничего не сказала. Они с Фанни облобызались и отошли в сторонку, забыв о моем существовании. Я вспомнил о цели своего визита, обвел неторопливым взглядом жужжащую публику за столами и, к своему удивлению, обнаружил немало знакомых по телеэкрану персонажей, — как видно, заведение в самом деле пользовалось успехом у определенной части столичного общества.
Я закурил и продолжил свои наблюдения, пытаясь отыскать свою клиентку.
— Скучаешь? — раздался над ухом голос Фанни.
Сплюнув на пол, она уселась на лавку напротив, поерзала на ней, видимо устраиваясь надолго.
— О! — радостно объявила она, указывая глазками куда-то вбок. — Сейчас будет потеха!..
В дальнем, сумрачном, конце подвала вдруг вспыхнул свет. Публика поднялась из-за столов и сгрудилась вокруг обширного надувного бассейна с низкими бортиками, дно которого было заполнено какой-то душистой густо-маслянистой жижей вишневого цвета. Фанни перегнулась через бортик, окунула в жижу палец и после секундного раздумья облизнула его.
— Брусничное желе, — констатировала она.
Под сводами подвала раздался чей-то голос. Принадлежал он тому малому в красных кожаных штанах, которого мы встретили при входе. Выходит, он в этом подвале выполнял обязанности не только гардеробщика, но и конферансье. Прохаживаясь вдоль бортика с микрофоном в руке, он умело и вполне профессионально подогревал публику перед представлением. Речь шла, насколько можно было понять, о каком-то поединке.
Наконец владелец роскошных бакенбардов зазывным жестом указал на нишу в бетонной стене, задрапированную тяжелым плюшевым занавесом, и, обратившись к присутствующим, призвал приветствовать участников.
В круге желтого прожекторного света показалась рослая телка с тяжелой челюстью, низким лбом и глубоко посаженными глазами. Весь ее наряд состоял из черных кружевных трусиков и красных боксерских перчаток.
Она повела сильными плечами, растрепав копну длинных светлых волос, и, постукивая одной перчаткой о другую, валкой матросской походкой двинулась к бассейну. Перекинув ногу через бортик; она замерла на секунду, кончиками пальцев трогая дрожащее желе, потом решительно шагнула в центр ристалища и приветственно вскинула длинные сильные руки.
Наверное, телке не стоило выступать топлес — груди у нее были маленькие и вялые, а в лунках подмышек виднелись темные клочки волос.
— Нравится девочка? — спросила Фанни.
— Она само очарование… — Я вновь закурил. — А кстати, кто этот малый в красных штанах? Тот, что с микрофоном. Гардеробщик или массовик-затейник?
— Так он хозяин этой помойки. Кисулин его фамилия. Но завсегдатаи зовут его просто Киса.
— Ах вон как. Занятный кот.
Воспользовавшись тем, что шелест жидких аплодисментов угас, Киса объявил выход очередной участницы шоу.
Гардина дрогнула, чуть отодвинулась в сторону, и в круге света появилась высокая, изящно сложенная девчушка с шарообразной, мелким бесом вьющейся шевелюрой. Экипирована она была точно так же, как и ее соперница, с той лишь разницей, что трусики у нее были красного цвета, а перчатки черные. Едва оказавшись под обстрелом огня софитов, она инстинктивно приподняла руки, прикрывая перчатками грудь. Этот трогательный и естественный жест вызвал у присутствующих бурную реакцию.
Она обреченно вздохнула, шмыгнула носом, медленно опустила руки и двинулась к резиновому бассейну. Походка у нее была легкая, изящная и неторопливо-стремительная — так ходят по подиуму манекенщицы, а шарообразная шевелюра, венчавшая тонкий стебель ее фигурки, сообщала ей сходство с сорным Taraxacum.
Видно, забывшись, я произнес слово по-латыни вслух, потому что Фанни дернула меня за локоть:
— Что?
— Ничего. Многолетнее растение из семейства сложноцветных. Народ называет его одуванчиком.
Прикинув шансы соперниц, я предположил, что Одуванчик не протянет на скользком ринге больше минуты.
Гулко бухнул медный гонг, «бойцы», звучно чапая по густой жиже, доходившей им до щиколоток, сошлись в центре.
Обменявшись серией неловких, со слишком широким замахом, тумаков, они, слегка утомившись, сцепились в плотном клинче, постояли и, поскользнувшись, рухнули вдвоем в желе. Повозившись в скользком партере, они на четвереньках расползлись в стороны, поднялись и ринулись в новую атаку, осыпая друг друга бестолковыми ударами. Киса экспрессивно комментировал поединок, восторженно подвывая в ответ на каждый удачный выпад той или иной участницы потасовки. Публика все больше заводилась, шумно выражая свой восторг дикими возгласами. Меня же это зрелище не заинтересовало, и я отошел заказать у бармена с неподвижным лицом рюмку водки.
Схватку выиграла хрупкая девочка, которая, как я считал; не имела никаких шансов. Но как и большинство сорных растений, она была поразительно устойчива. Ее мощная соперница, склонная к импульсивным порывам, то и дело поскальзывалась и всей массой валилась в сладкую жижу.
Гонг возвестил о начале Нового поединка. В сторону ринга я уже не смотрел, потому что глядел в рюмку.
В течение отрезка времени длиной в три рюмки ничего нового в подвале не происходило: девушки, судя по комментариям рефери, азартно молотили друг друга. Провожая очередную неудачницу, Киса успокаивал ее тем, что сейчас ее обсыплют сахарной пудрой — и они станет просто конфеткой. Последний мой глоток из третьей рюмки совпал с концом состязания. Рефери, призывно вскинув руку, потребовал тишины.
— Господа! — провозгласил Киса. — Есть шанс отличиться! Может быть, кто-то из гостей заведения рискнет сразиться с нашей очаровательной чемпионкой?
Охотников лезть в бассейн не находилось. Народ, приглушенно ворча, начал расползаться по своим столам.
— Решайтесь, господа! — призывно мурлыкал Киса. — В случае успеха вас ждет фантастический приз! — Он выразительно помолчал и, подражая ведущему телевизионного «Поля чудес», взвыл: — Ав-то-мо-би-и-иль! В студию! — И верно, из той обширной ниши, таращась в зал зажженными фарами, выполз желтый «фольксваген».
Это была современная версия классического народного «жука», в плавных обводах которого и изящных линиях поджатых крыльев обозначился своеобразный шарм. В подвале воцарилась напряженная тишина.
— Ну же, смелее! — со все возрастающим напором призывал Киса. — Я считаю до трех. Раз!.. Два!..
Он поднял руку для последней, решительной отмашки и уже начал медленно опускать ее, но кислое выражение вдруг исчезло с его лица.
Подавшись вперед и приподнявшись на цыпочки, он уставился в дымный сумрак зала. Что он там мог различить — неясно, а впрочем, кошки хорошо видят во тьме.
— Мне померещилось или я впрямь видел чью-то руку?
— Нет, не померещилось, — раздался за моей спиной низкий женский голос.
Бэмби летящей оленьей походкой направилась к ристалищу, и я отметил про себя неточность первого впечатления, вернее сказать, его неполноту: она была, конечно, хороша в тот момент, когда стояла у стойки бара, сплетя ноги, но настоящей ее стихией было движение…
Шаг необычайно легкий, ноги она ставила строго по оси движения, и казалось, будто ее простенькие плетеные сандалии из тонкой рыжей кожи вовсе не касаются бетонного пола. Руки она несла почти неподвижными, лишь чуть развернув их впадинками локтевого сустава в направлении движения, оттого узкие плечи ее были слегка откинуты назад, и эта выпрямленность осанки подчеркивала упругие формы бюста. Она была вся движение. И казалась уже не олененком, а легкокрылым ангелом, заглянувшим по ошибке в языческое капище.
В моем уже поврежденном водкой сознании вдруг всплыла характеристика Селезнева: «Она поразительно красива и обязательно выкинет что-нибудь эдакое».
— Марьяна… — тихо произнес я ей в спину.
Она сбилась с шага, медленно обернулась. В ее глазах я увидел не то удивление, не то протест.
— Да-а-а… — прищурилась она, скользнув по мне взглядом. — Но что-то я не припомню, чтобы нас представляли друг другу.