Смерть в прямом эфире - Кирстен Уайт
В любом случае, правила, определяющие эту жестокую и одинокую реальность, гнут и прессуют тебя, прежде чем сломать. И все уверяют, что тебе так будет даже лучше, что ты это заслужила, потому должна проявить благодарность. Ведь бог или общество, или какая-то извращенная комбинация из них наблюдает.
Кто-то всегда наблюдает.
Извини меня, если что не так. Жаль, что я не сумел предложить тебе ничего сверх того, что отдал. Надеюсь, однажды ты сможешь простить меня. Единственное, чего я когда-либо хотел, – чтобы ты стала лучшим человеком, чем твой отец. Ужасно возлагать такой груз ответственности на ребенка, верно?
Итак: счастье. Я желаю тебе счастья и радости, в какой бы форме они ни проявились, в каком бы месте ты их ни обрела. И очень надеюсь, что в сердце у тебя всегда имелся уголок, где бы ты чувствовала себя в безопасности. Без вечного присмотра, но вечно любимой.
С вечной любовью к тебе,
папа.
Чистоту соблюдай
Вэл крепко стоит на ногах впервые за очень долгое время. Теперь она вспоминает ощущение от пребывания тут. Холод царит вокруг, но будто опасается прикасаться к ней.
Это очень приятное чувство. Безопасное.
К ней возвращается восторг перед возможностями этого места. Здешняя чернота похожа не на тьму ночи, а на пустоту. Пустоту, содержащую бесчисленные варианты. Чистый лист для воображения, где способны воплотиться любые мечты.
Нет, неправда. Детям не позволяли свободно лепить мир по своему желанию. Скорее, это из них что-то лепили по собственному подобию. И до сих пор пытаются. Вэл вглядывается во мрак и различает ведущую. Та отступает назад, становясь всё меньше и разделяясь, пока тени не сливаются с темнотой и не остается всего один ребенок. С лицом сестры. Не деформированным, а реальным. Малышка кажется такой же, как в день, когда они виделись в последний раз.
– Китти? – нерешительно окликает Вэл, не способная сопротивляться, даже если это очередной трюк.
– Я устала, – сестра садится, и тьма поднимается, укутывая так, что снаружи остается только лицо с оттопыренной в обиде нижней губой. – Так нечестно. Вы все меня бросили.
– Я не бросала, – Вэл делает шаг ближе, но Китти отдаляется, находясь чуть-чуть вне досягаемости. – Меня забрал папа. Иначе я бы никогда тебя не покинула.
Айзек опускается на колени, полностью воспроизведя позу из последней сцены на кассете. Он снова возвращается в жадные объятия отчаяния.
– Прости меня. Я пытался тебя удержать.
Дженни издает стон, обхватывая себя руками.
– Его здесь нет. А я так хотела увидеться…
– Дерьмо. Дерьмо! – Маркус поворачивается вокруг своей оси. – Дверь исчезла. Пропала хрен знает куда!
– Не выражайся! – паникует Хави. – По правилам ругаться запрещено, а если мы их нарушим…
– Тогда он появится, – Вэл оглядывается по сторонам, но нигде никого нет, кроме них.
По крайней мере, насколько удается различить в темноте.
Хави кладет руку на плечо Маркуса, но тот отдергивается, словно от ожога.
– Не прикасайся ко мне! Не здесь, – затем снова воспроизводит свой жест, не прекращая вращаться и обшаривать взглядом окружающую пустоту. – Он появится и снова заставит притворяться тем, кем я не хочу быть, – растерянное лицо бывшего актера кажется до боли юным.
– Я не позволю ничему плохому случиться с тобой, – Хави хмурится, словно бросая вызов, но поза выдает страх: подбородок плотно прижат к груди для защиты от длинных пальцев, способных поднять голову и упрекнуть за проделку.
Зрачки Дженни расширены, уподобляясь окружающему мраку. Она удивленно вскидывает брови, заметив Китти, но сразу улыбается так широко, как только способна.
– Привет! Я по тебе скучала. Чем хочешь заняться?
Тьма перетекает вверх по шее малышки, поглощая ее каштановые кудряшки.
– Вы должны всё исправить. Они мне это обещали.
Взгляд Китти прикован к Вэл.
Та по-прежнему не помнит многих подробностей, потому что заперла их за дверями так надежно, что не всё сохранилось. Но ощущения остались. Теперь, после возвращения сюда, они вспыхнули с новой силой, точно никогда и не пропадали. Хотя, пожалуй, они действительно не могли никуда исчезнуть, лишь ждали подходящего момента, запертые в глубине души. Совсем как Китти.
Страх, отчаяние, истощение. Но также радость, предвкушение чуда и то дикое счастье, которое Вэл никогда больше не испытывала. Она фокусирует внимание на глазах сестры, держась за глубокую синеву глаз, будто за якорь, и спрашивает:
– Каким образом нам всё исправить? Мы должны вернуть его?
– Произнеси имя, – говорит Китти тем же тоном, каким дети подзуживают друг друга на игровой площадке. – Назови вслух. Запрета на это не было, ты сама придумала его, чтобы притвориться, будто Господина Волшебника не существует. И из-за тебя он действительно стал воображаемым.
Горло точно сдавливают тиски, не желая пропускать звук. Вэл сжимает челюсти. От этого она отгородилась надежнее всего. Заперла эту дверь первой. Но придется снова ее распахнуть и встретиться со своим страхом лицом к лицу, чтобы починить сломанное. Придется опять сделать его настоящим, позволив себе поверить, что это возможно.
Для подтверждения, что поступает правильно, Вэл смотрит на друзей. Но они слишком заняты блужданием в собственных воспоминаниях и кажутся такими же далекими и недостижимыми, как Китти.
– Господин Волшебник, – со вздохом произносит Вэл.
Земля вздымается и заглатывает их целиком.
* * *
Это похоже одновременно и на проживание воспоминаний, и на наблюдение за ними со стороны. Прошлое будто разъяли на части и сшили из них чудовищного монстра, которого никогда не существовало, но который воспринимается как настоящий. Вэл с трудом сохраняет себя целой в этом потоке воспоминаний, грозящем затянуть на дно. Потому что наконец видит его.
Господина Волшебника.
Вызванного кругом в час нужды, хотели они того сами или нет. Произнесенные без слов и звуков команды проникают в их души через прикосновения длинных пальцев. Гудение тоже присутствует, но воплощено в едином образе. Вечном. Вездесущем.
Господин Волшебник – не участник игр. Он всегда находится в стороне. Служит холстом для чудесных творений Маркуса, материалом для проделок Хави, дарителем кукол для Китти. Он – любовь, великая и ужасная, которая поддерживает их детское королевство. Он всё и ничего. Всемогущий и вездесущий.
Но не всеблагой.
Каждый раз, как друзья перекраивают свой мир с помощью воображения, Господин Волшебник перекраивает их. Рисует поверх уже написанной картины. Нашептывает новые идеи, культивирует семена, обрабатывает и следит за ростками. Призванный из тьмы определенными действиями и эмоциями, он появляется, словно хищник, вынюхивающий добычу. В поисках озорства. Неповиновения. И больше всего – отчаяния. Он возникает тогда, когда в нем нуждаются,
