Любовь Овсянникова - Наследство от Данаи
— Я уже готова, поехали. А вы еще поговорите, это хорошо, что вы Раису все время вспоминаете, — распрощалась с гостями Низина мама.
Тем не менее без Павла Дмитриевича и Евгении Елисеевны разговор не клеился, и объяснить это было тяжело. Может, от них исходила какая-то непризнанная официальной наукой энергетика добра, сочувствия, любви к миру и передавалась людям? Или все проще: они умели хорошо, приязненно слушать, своевременно переводить разговор в безопасное или интересное русло, от чего в общении и ощущались доброжелательность, незаметная и неощутимая поддержка, одобрение всех слов, прощение пусть дурных поступков и даже затаенных глупых мыслей, которых ты сам в себе начинал стыдиться, как только находил.
Елена спешила выговориться, наслушаться звучания Раисиного имени, переворошить камешки ее жизни, стряхнуть с них пыль, налет понимаемого небытия, надышаться иллюзией, что та где-то рядом, только не участвует в разговоре. Это была ее реакция на потерю подруги. Она Раису не порицала, ни в чем не подозревала, не винила. Лишь удивлялась, что у той получалось и не перетрудиться, и копейку иметь. Отчего ей было болеть?
— Раиса имела хороший вкус, она умела купить дешевую одежду, а выглядеть в ней дивой из журнала мод, — вспоминала Елена.
Из ее слов получалось, что Раиса работала в меру, сидела на рядовой ставке и не брала лишних уроков, зато отдыхала качественно, не жалея на отдых ни времени, ни средств. Не отказывала себе в культурных развлечениях, выписывала немало литературных журналов и все их перечитывала. Об этом можно было бы и не говорить, о литературных вкусах хозяйки квартиры свидетельствовали книжные полки, заставленные подшивками «Нового мира», «Дружбы народов», «Иностранной литературы», «Октября», «Москвы». Каждый номер журнала имел довольно потертый, зачитанный вид.
А еще сумбурные рассказы Елены и Владимира свидетельствовали, что Аксинья и Ульяна абсолютно своими силами, без материнских советов и помощи чудесно устроились в жизни. Именно это было так для Раисы непереносимо, так досадно, что она теряла покой и доводила себя до депрессии.
— Кажется, надо было радоваться и жить себе в удовольствие, а она мучилась, что не нужна им, что они относятся к ней, как к чужой тетке.
— Эх, не дожила Раиса до внуков, — вздохнула Низа. — Тогда бы она уставала от другого — от неблагодарных забот, бессонных ночей, детских болезней, непослушания. Но от этого не умирают.
— Что-то я очень плохо представляю ее в роли бабушки, — с сомнением сказал Владимир. — Она не взялась бы их нянчить. Вот присматривать за няньками — да, согласилась бы, а самой возиться — извиняйте.
— Как же она своих вынянчила?
— Возле матери в детсаду. Было бы смешнее некуда, если бы при таких возможностях она сама зашилась в пеленки. Так ведь, я не наговариваю на нее? Наш сынок тоже в детсаду вырос возле мамки. Так что я знаю, о чем говорю.
8
Несколько дней Низа колебалась. Она предположить не могла, о чем пойдет речь во втором Раисином письме. Может, там есть все разгадки, и ей не надо будет искать Николая Петровича Криська (она уже выяснила, как его зовут и где его можно найти) — врача «скорой помощи», которого упоминала Раиса, когда ее забирали в больницу.
Этот мужчина был не таким юным, как о том говорила Елена. Он успел окончить мединститут, устроиться на работу в городской больнице №10, специализировавшейся на почечных болезнях, жениться и даже завести ребенка. Сюда он приехал три года назад в результате того, что его семейный кувшин дал трещину и развалился. Николай Петрович как истинный мужчина оставил жену в покое, при квартире и мебели и закатился в Дивгород, чтобы, не приведи Бог, она не вздумала к нему приехать.
Наверное, он здесь работал бы и дольше, если бы не узнал, что бывшая жена отдала себя другому и больше не будет покушаться на него. И все же дорога в больницу №10 для Николая Петровича была закрыта, так как там работал начмедом ее отец. Зато в больнице скорой помощи всегда были вакансии дежурных врачей по причине высокой текучести кадров. Раньше Николая Петровича сюда и калачом заманить не удалось бы, а теперь, приспособившись в селе к неспокойной жизни и непритязательному быту, он без колебаний попросился на свободное место сам.
Эти сведения, тщательно и незаметно собранные Низой в невинных разговорах с земляками, могут оказаться ненужными для расследования, и она хотела, чтобы так и случилось. Предположение, что именно этот тридцатилетний мужчина мог быть Раисиным любовником, а тем более отцом ее детей, не выдерживало критики. Но что-то же их связывало. Почему она досадовала, что его нет? На этот вопрос у Низы ответа пока что не было. Как выяснилось, Раиса никогда не вызывала к себе «скорую помощь», не обращалась к Николаю Петровича в частном порядке, вообще почти не болела. Медицинские осмотры, регулярно проводимые в школе, никогда не обнаруживали у нее отклонений от нормы. Даже возрастная вегетативная перестройка организма, плохо отразившаяся на здоровье Низы, Раису не беспокоила неприятными проявлениями.
Низа понимала, что перебирать варианты, анализировать предположения и биться головой о стенку — без толку, ведь можно открыть среднее отделение заветной шкатулки, взять там очередное письмо, прочитать его, просмотреть другие бумаги архива и все понять. В конце концов время, когда ей надо будет назвать девушкам имя настоящего отца, наступит еще не завтра. Неужели подсознание, заряженное этой задачей, не выдаст ей ответ во сне или в озарении? Выдаст, конечно, но при одном условии: что она введет в свою операционную память правильные начальные данные и достаточное их количество.
Прошло еще немало времени. Никто и ничто не напоминало Низе, что пора читать следующее послание умершей подруги, и она поняла, что таких напоминаний и не будет. От кого она их ждала? Естественно, в связи с этим сразу думалось об Аксинье и Ульяне, из десятого плана ожиданий предполагалось, что они тоже стремятся познакомиться с содержанием второго письма их матери, ведь знали, что оно существует. Неужели у них не было пусть примитивного любопытства? С чего вдруг их мать закрутила смешную переписку с того света, будто играла в детскую игру?
Павел Дмитриевич и Сергей Глебович только радовались тому, что Низа прекратила, как им казалось, поиски настоящего отца Раисиных детей, а сами дочери, так упрямо принуждающие читать вслух первое письмо, ко второму охладели и даже по телефону не звонили в Дивгород.
Ну что ж, Низа выполнила поручение подруги и вычитала поданные на конкурс сочинения, доработала их, сделала пригодными для опубликования. Предложение Елены Филипповны Котенко считать идею Раисы Ивановны Николаевой не конкурсом, а работой по популяризации местной истории и мифологии признали стоящей внимания. Еленина идея об издании сочинений отдельной книгой трансформировалась в идею об учреждении ежегодного альманаха «Легенды степей», куда имели бы возможность присылать свои сочинения ученики разных классов. И она постаралась зарегистрировать такой альманах. Составителем первого выпуска определили Раису Ивановну Николаеву, а редактором — Низу Павловну Критт. А дальше, дескать, видно будет.
Выполнила Низа и просьбу своей подруги не бросать квартиру и находиться там в течение первых сорока дней после ее смерти. Теперь все позади. Пора ехать домой, заканчивать свои дела, так как она очень задержалась с выполнением собственных издательских договоров. Она помнила, что пообещала Аксинье и Ульяне поддерживать их родительское гнездо в удовлетворительном состоянии. Общение с Еленой и работа по изданию первого выпуска альманаха «Легенды степей» снова сблизила бывших подруг. Поэтому Низа перепоручила присмотру Елены Филипповны Раисино жилище, и та согласилась при условии, что деньги на оплату коммунальных услуг будет платить не свои.
— Сначала я возьму это на себя, а через полгода определится хозяин и, возможно, тогда что-то поменяется, — пообещала Низа.
Оставалось все-таки, как не крути, выполнить последний наказ Раисы — прочитать второе письмо и затем приниматься за выполнение следующих поручений, которые из этого письма возникнут.
Перед отъездом в город Низа и Сергей Глебович заехали к родителям. В дом зашли со шкатулкой, как недавно Раисины дочери.
— Чего ты ее носишь туда-сюда? — встретила их вопросом Евгения Елисеевна. — Поставь вон туда, где хранится твоя Золотая медаль, пусть стоит.
— Надо открыть среднее отделение и прочитать второе письмо.
— Садись, читай, мы тебе не мешаем.
— Э-э, нет, наоборот. Я хочу прочитать при вас. Зови отца.
— Тогда подожди минутку, он закончит отбрасывать снег от коровника и сам придет. Вы же пообедаете с нами? — спросила Евгения Елисеевна, хотя без угощения и не отпустила бы дочку в городскую квартиру, где, конечно же, не было погреба с припасами и прочих преимуществ частного сельского жилища.
