Любовь Овсянникова - Наследство от Данаи
На сорок дней Раисины дочери домой не приехали. А только позвонили и, словно сговорившись, заверили, что помянут маму со своими друзьями. Аксинья рассказала, что находится в Алупке, где принимает участие в переговорах о сотрудничестве их фирмы с санаторием «Ай-Петри». «Обойдитесь без нас, — попросила она. — Но не затевайте большого застолья. Мама этого не любила. Она была кулуарным человеком».
А Ульяна сказала, что звонит из Оксфорда, куда попала с группой дипломников-однокурсников для изучения истории и последних наработок по тем научным вопросам, которым посвящены их дипломные работы. «Это что-то наподобие экскурсии, для того чтобы погрузиться не столько в саму тему работы, — щебетала она, — сколько в атмосферу, в среду, наполненную турбулентными потоками духа физики».
Поэтому Низа Павловна, ее отец с мамой и муж решили собраться в Раисиной квартире и помянуть ее по окончанию срока, в течение которого Раисина душа оставалась на земле, но теперь должна была перейти на постоянное пребывание в лучший мир. Они еще только готовили ритуальные снадобья, когда в квартиру позвонили. Открывать пошел Павел Дмитриевич как наименее занятый по организации печального застолья. Низа в это время убирала возле столика, стоящего в уголке гостиной под развесистым фикусом. Там она пристраивала портрет покойной, обвязанный траурной лентой, рядом с изображением Божьей Матери с грудным ребенком Иисусом на руках и подставкой с зажженной свечкой. Затем поспешила в прихожую. Оказалось, что к ним пришла Елена Котенко с мужем.
— Как хорошо, что вы присоединились к нам! — обрадовалась Низа, выйдя им навстречу.
Увидев Низу в переднике и с тряпкой в руке, гостья заплакала:
— Так бывало и Раиса, когда ни приди, все чистоту наводит.
Женщины обнялись, похлопывая друг друга по плечам.
Низе вспомнилось, как в школьные годы они с Еленой часто гуляли вместе, играли в мяч на толоках, лежащих за Низиным огородом или на склонах Дроновой балки, бегали взапуски. Хотя Елена была одноклассницей Раисы, и Низа поддерживала с ней отношения опосредованно, но сейчас они встретились как давние подруги.
— А сорок дней назад в это самое время я разговаривала с Раисой, — сказала Низа. — Думали, что и на следующий день встретимся, наговоримся...
— Как она чувствовала себя? — перебила Низины воспоминания Елена, будто это могло что-то значить при всем том, что в итоге произошло.
— Уставшей очень выглядела, изможденной, — ответила Низа.
— А что говорила? — Елена уже сняла пальто и переобувалась в принесенные с собой домашние шлепанцы. — Володя, не отставай, — подтолкнула в бок мужа.
Низа подождала, пока гости пройдут в гостиную, пригласила их присаживаться ближе к столу.
— Разное. Больше всего о конкурсе беспокоилась, сетовала, что не успела закончить его, — рассказывала тем временем Низа, не желая распространяться шире.
— Почему же не успевала? Я спрашивала у Ольги Семеновны Старченко, это Оля Жура, — объяснила она Низе о бывшей своей однокласснице. — Помнишь ее? Теперь она завуч школы.
— Помню, конечно, — вставила реплику Низа. — Да и встречались недавно.
— Ага, ну да, — согласилась Елена. — Так вот Ольга сказала, что все дети свои сочинения сдали. Значит, дело сделано.
— Да. Но Раиса не успела их прочитать. Ты же сама видела, что она лишь приступила к работе над ними.
— А теперь ты дочитываешь? — Елена держалась в Раисиной квартире уверенно и непринужденно: сняв меховую шапку, деловито положила ее на пианино. То же самое сделал и Владимир, заботливо сложив возле шапок свой шарф. Из всего следовало, что Котенки часто бывали у Раисы, все здесь знали и даже имели уголки, куда обычно пристраивали свои вещи.
Евгения Елисеевна и Павел Дмитриевич тихо, зато споро выставляли на стол скромные блюда и напитки.
— Мы здесь не очень роскошно... — извинялась Евгения Елисеевна. — Только чтобы поговорить, побыть в ее стенах.
Елена осмотрела стол с видом знатока местных традиций, в ее глазах промелькнул одобрительный огонек.
— Все, что должно быть, здесь есть. Даже лишнего немного наготовили, — она склонила голову набок, шмыгнула носом. — Эх, Раиса... Знала бы ты, что Низа к тебе возвратится. Все приходит слишком поздно, — она вздохнула и посмотрела на Низу, сухим полотенцем наводящую последний блеск на бокалы. — В последнее время она часто намекала, что чувствует себя виноватой перед тобой.
— Какая ерунда! — воскликнула Низа и спохватилась, что осуждать Раису уже поздно. — А ты не могла ей растолковать, что она ошибается?
— А теперь вот Евгения Елисеевна извиняется за то, что вы здесь недостаточно шикарный стол накрыли, — не слушая Низу, продолжала Елена. — А я не люблю, когда люди винят себя. Конечно, и стол у вас нормальный, и Раиса мучилась зря. Что сделано, то сделано, и нечего пенять прошлому. Так спокойнее жить.
Но вот Павел Дмитриевич присел на диван, спрятавшись за спинами гостей, а Евгения Елисеевна притихла на кухне, ожидая, когда девушки наговорятся и пригласят их с мужем к столу.
Диляковы очень уважали Елену Филипповну за ее профессиональность и преданность своему делу, детям, детсаду, где она работала заведующей, сменив на этой должности Раисину мать Марию Сидоровну. Елена с первого дня повела дело энергично, словно всю жизнь кем-то или чем-то руководила, оказалась целиком на своем месте. В деловых отношениях проявляла решительность, честность, требовательность. Ребятишки ее побаивались и поэтому слушались, а родители — беспредельно доверяли и помогали во всем.
Наблюдая беседу Елены Филипповны и Низы, Павел Дмитриевич радовался, гордился и грустил. Почему же было не порадоваться, что его Низа такая умница, хорошая писательница? А Елена? На души теплеет, когда вспомнишь, из какой нужды она выбралась и сама проложила себе дорогу в люди. А какой замечательный у нее голос! Как хорошо они с Раисой пели «Соловьи». Эх, не пара ей этот Владимир... Как и Виктор не был достойной партией для Раисы, прости господы грехи тяжкие. Повыскакивали девушки замуж, и только потом мир рассмотрели. Кто составляет человеческие судьбы, кто их отслеживает? А тем не менее лучше так, чем одиночкой век вековать.
— Давайте, наверное, за стол садиться, — напомнил он присутствующим. — За окном вечереет уже. Женечка! — негромко позвал жену. — Иди к нам.
Сергей Глебович принялся откупоривать «Кагор» — церковное вино — и разливать его в бокалы.
Евгения Елисеевна незаметно пристроилась возле мужа и тихо говорила ему:
— Не дал детям поговорить наедине...
— Какое «наедине»? — оправдывался Павел Дмитриевич. — Здесь их мужья сидят, которые к обсуждаемым делам имеют меньшую причастность, чем я. Они школьникам рассказы для конкурса не рассказывали, как я...
Низа, несмотря на перешептывание своих родителей, продолжала отвечать Елене:
— Да, теперь я читаю творческие работы. Раиса поручила. Кстати, позже и твоя подруга Ольга Семеновна об этом же просила меня. Это она побеспокоилась, чтобы с нового года их печатали в районной газете?
— Не знаю, возможно.
Сергей Глебович в конце концов управился с вином и, с нерешительностью взглянув на собравшихся, поднял бокал:
— Ну что, девочки? За упокой души вашей подруги Раисы? Пусть земля ей будет пухом...
— Господи, отпусти нашей Раисе грехи вольные и невоенные, помилуй ее и прости, — как могла молилась Елена.
В молчании они заели выпитое «кануном» — рисовой кашей, сдобренной сладким компотом.
— Не знаю о газете, а вот о книге — знаю, — сказала Елена, выдержав вежливую паузу.
— О какой книге?
— А-а, интересно стало? — загудела Елена, будто поймала на крючок рыбку и тянула ее к сачку. — Готовь, подруга, эти сочинения к изданию. Я вчера была у главы райгосадминистрации, просила денег на книгу.
— Неужели пообещал? — недоверчиво покосился на жену Владимир. — Мы просили на ремонт памятника неизвестному солдату, так нам отказал.
— А мне пообещал, и знаю, что даст, — уверенно сказала Елена. — Он же понимает, что надо поднимать авторитет учителя, воспитателя и педагога в обществе. Ведь Раиса — фигура: долгое время представляла местную власть, учительствовала, писала стихи, выступала в художественной самодеятельности. И наконец организовала этот конкурс. Все понимают, что это лишь начало работы. Особенно предложенная тобой, Низа, идея написать обо всех наших земляках, павших на войне. Давайте, — она наподобие Сергея Глебовича произносила дальнейшую речь стоя, — выпьем за тех, кто покинул нас, оставив после себя добрую память, полезные дела, умные мысли.
— Вы же поесть не забывайте, — напомнила Евгения Елисеевна. Она все еще держала бокала с вином, и рука ее дрожала. — Милая моя, — сказала она, обернувшись к столику под фикусом и обращаясь к портрету Раисы, — за что ты нам причинила такое горе? Нам стало неуютно без тебя, ведь мы до сих пор помним твой детский щебет, твои песни. Пусть мы не часто виделись в последние годы, но ты же выросла на наших глазах и навсегда вошла в нашу память о своей молодости. Разве мы заслужили то, чтобы оплакивать тебя? Чего ты не жила дальше?
