Виталий Гладкий - Золото гетмана
– Кстати, где мой джура?
– Спит. Только не ругай его. Это я «приспал» твоего джуру. Буду уходить – разбужу.
«Чертов характерник! – со злостью подумал гетман. – Вечно он со своими штучками… А как он прошел охрану? Там ведь четверо сердюков», – спохватился Полуботок; но спрашивать не стал.
– Подождите меня за городом… – Павел Леонтьевич назвал место. – Я хочу видеть сына. Нам есть о чем поговорить. Только лишних людей не нужно! Отошли их куда-нибудь. Никто, кроме тебя, не должен быть при нашей встрече.
– Это ты правильно решил. Все сделаю, как должно. Бывай…
С этими словами Мусий покинул гетманскую канцелярию. Спустя минуту в помещение влетел взъерошенный Княжицкий.
– Звали?
– Звал, – коротко ответил гетман. – Прикажи, чтобы сердюки доставили ко мне на допрос пойманного гайдамака… как его?..
– М-м… – пожевал губами джура, глубокомысленно глядя в потолок; похоже, он все еще никак не мог отойти от своего «сна». – А, вспомнил! Железняк.
– Вот-вот. Двух сердюков для конвоя, думаю, хватит. Разбойник в цепях, никуда он не денется.
Михайло Княжицкий убежал. Потянулось томительное ожидание. Гетман сидел как на иголках. Примерно через час на пороге канцелярии вновь появился джура. Он тащил за собой сердюка, который судорожно мял в руках шапку и был пунцовый, как вареный рак.
– Привели? – спросил гетман, мельком посмотрев на вошедших.
– Говори… – Княжицкий вытолкнул вперед сердюка.
– Ясновельможный пан гетман! – довольно бодро начал сердюк, но сразу же смешался. – Мы того… а они – этого… Ну, в общем, никак. Нас-то всего двое… А их с полсотни. Ей-богу, не брешу! – Он перекрестился.
– О чем он говорит? – удивленно спросил гетман, глядя на джуру.
– Гайдамак сбежал, – коротко ответил джура.
– То есть, как это – сбежал? Почему?!
– Этот дурень говорит, что на них напали какие-то вооруженные люди. Много. И отбили разбойника.
– Тэ-ак-с… – Гетман встал и вышел из-за стола. – И как же так получилось, что вы остались в живых? – спросил он сердюка. – Говори, ну!
– Ваша мосць! – возопил бедный сердюк. – Ничего не помню! Меня ударили по голове и я потерял сознание. Вот здесь шишка, как кулак. А моего напарника, Ивана Бабака, спеленали словно ребенка и колпак на голову натянули, чтобы ничего не видел.
– Понятно… – Гетман повернулся к джуре. – Завтра разберемся. Может, они были в сговоре с гайдамаком. Молчать! – прикрикнул Полуботок на сердюка, который пытался возразить. – А пока обоих в холодную. Пусть мышей покормят. Там их много.
Джура вывел сердюка под руку из канцелярии, у которого от такой немилости ноги отказали, а когда вернулся, то застал гетмана уже одетым и готовым к выезду.
– Вели подать коня, – приказал гетман. – Сам можешь почивать. И охрана не нужна. Я еду один.
Княжицкий беспрекословно повиновался. Его уже ничто не удивляло. Как назначили Полуботка гетманом, так вся жизнь черниговского полковника стала сплошной тайной…
Полуботок взял с собой лишь Потупу, благо он всегда был под рукой; старый казак вел бесконечные разговоры о славном прошлом запорожцев в соседнем с гетманской канцелярией шинке, за что благодарные слушатели поили его и кормили. Они выехали за околицу Глухова и углубились в лес. Вскоре узкая лесная дорога уперлась в лесную сторожку, окна которой светились.
– Жди меня здесь, – приказал Полуботок. – И смотри, чтобы никто чужой тут не шлялся.
Потупа с философским видом кивнул и повел лошадей к коновязи, где уже стояли два жеребца. Привязав коней, он надергал две охапки сена из стожка, который лесники сложили рядом со сторожкой, и благородные животные с удовольствием принялись жевать ароматный корм – сено было свежее, нового укоса.
В сторожке сидели двое – Мусий Гамалея и молодой симпатичный казак. Кандалы с него уже сняли, и они валялись на полу. За время пребывания в темнице Василий похудел, черты его лица заострились, но в настороженной фигуре по-прежнему угадывались сила и хищность зверя, готового сражаться за свою жизнь до последнего.
Когда Полуботок вошел в сторожку, казаки встали. Василий, узнав гетмана, низко поклонился ему, но смотрел на Павла Леонтьевича по-прежнему настороженно, как на чужого. Похоже, Гамалея не сказал парубку, с кем ему придется встретиться, смекнул Полуботок.
– А что, Мусий, – сказал гетман, – может, ты познакомишь нас?
– Давно пора, – сухо ответил Гамалея. – Василий, перед тобой твой родной батька. Ну, я пошел. Выйду, покурю. А вы тут поговорите…
Василий был сражен наповал. Старый характерник даже не намекнул по какой причине они не бегут подальше от Глухова, а остановились в сторожке, которая находится рядом со шляхом. Василий стоял, почти не дыша, и смотрел на Павла Леонтьевича округлившимися от дикого удивления глазами. С течением времени он начал догадываться, что его отец где-то неподалеку, душой это чуял, но даже не мог предположить, что когда-нибудь их встреча состоится, притом в таком месте и по такому случаю.
Полуботок в свою очередь тоже был поражен. «Мотря! – думал он. – Одно лицо! Как он похож на мою ясочку… Сын. Сынок…»
– Ну что, сынку, может, обнимемся? – не очень уверенно предложил гетман.
Василий подошел к нему, и Полуботок прижал его к своей груди. Железняк все еще находился в легком трансе, потому его движения были вялыми, а лицо не выражало никаких эмоций.
– Давай присядем, – сказал Павел Леонтьевич.
Они сели на скамью подле колченогого стола, сколоченного из не строганых досок. Гетман достал из кармана кунтуша серебряную фляжку и две золоченые рюмки.
– За встречу, – сказал Павел Леонтьевич. – За долгожданную встречу.
Они выпили. Дорогое фряжское вино горячим потоком сначала согрело голодный желудок, а затем ударило в голову. Василий немного расслабился и начал чувствовать себя гораздо свободней.
Гетман – его отец! Это была новость, которую он никак не мог переварить. Мать никогда не рассказывала об отце; она лишь скупо сообщила, что родитель Василия ушел на войну и где-то пропал. Может, погиб, а может, в плену. В те смутные времена многие росли без отцов – кого татары в ясыр взяли, кто погиб под Полтавой, а кто умер от болезней и недоедания на рытье петербургских каналов.
Кто он и почему ему дали чужую фамилию, мать не говорила. Это была запретная тема, и со временем Василий смирился с таким положением вещей, хотя и чувствовал, что за материными недомолвками скрывается какая-то тайна, к которой опасно прикасаться.
– Расскажи о себе, – попросил гетман. – У тебя есть семья?
Василий рассказал, не вдаваясь в подробности. Он понимал, что хоть гетман и отец, но его никак нельзя поставить вровень со старым Мусием, который был для Василия самым дорогим и родным человеком на всем белом свете. Поэтому многие личные тайны в своем рассказе он опустил. Впрочем, гетмана больше интересовали подробности жизни матери.
Мусий, выйдя из сторожки, сразу заметил темную фигуру, расположившуюся на толстом бревне. Поняв, что это телохранитель гетмана, Гамалея мгновенно успокоился. Неторопливо набив люльку табаком, он пустил в ход кресало и закурил. При этом его лицо на миг осветилось, и тут же со стороны бревна послышался удивленный возглас.
– Это ты, Мусий, или я сплю?
Гамалея подошел поближе, присмотрелся и широко улыбнулся.
– А то кто же, – ответил он и с удовлетворением выпустил дымное облако. – Здоров будешь, Грицко!
– Буду, а как же, – бодро ответил Потупа. – Чего ж не быть, если в поясе деньги звенят, а в шинке горилка как слеза. Ну, здравствуй, боевой товарищ… – Они обнялись.
– И где тебя черти носили, старый греховодник? – спросил Гамалея.
– Там же, где и твою милость.
Оба дружно рассмеялись. Неожиданно Мусию показалось, что под окнами сторожки мелькнула какая-то тень.
– Заметил? – тихо спросил он Потупу.
– Заметил, – так же шепотом ответил старый запорожец.
– Разделимся? Ты налево, я направо.
– Разделимся…
Гамалея хорошо раскурил люльку и примостил ее в развилку молодого деревца – чтобы соглядатаю был виден огонек, и тут же сгинул, словно его проглотила земля. Минутой раньше такой же трюк проделал и Потупа.
Соглядатай нашел удобное место, чтобы подслушать разговор Полуботка с Василием. Он прильнул к прорезанному в деревянном срубе небольшому отверстию, предназначенному для проветривания сторожки. В зимнее время оно закрывалось изнутри заслонкой, но сейчас было открыто, и соглядатай слышал каждое слово собеседников.
Мусий и Потупа хотели взять его живым, поэтому передвигались как бесплотные тени – так, что не было слышно ни единого шороха. Но не получилось. Соглядатай обладал поистине звериным чутьем. Едва казаки приблизились к нему, как он молниеносно выхватил саблю, и будь на месте Потупы кто-нибудь другой, менее искушенный в фехтовании, тут ему и пришел бы конец.
