Кофе и полынь - Софья Валерьевна Ролдугина
Как ни странно, я узнала её.
Это была сухонькая монахиня, уже весьма немолодая, в великоватом одеянии, точно с чужого плеча. Пышная седая коса спускалась на плечо, переплетённая с зелёной лентой; ясный, светлый взгляд лучился добродушием — и любопытством, чуть наивным, свойственным либо совсем маленьким ещё детям, либо глубоким старикам.
Именно ей Клэр в прошлый раз и вручил свой подсолнух, вместо того чтоб возложить к алтарю.
Сейчас мне показалось это хорошим знаком.
— Я, — согласилась монахиня, пригладив растрепавшуюся косу. — А тот, молоденький, сегодня не с вами?
Когда я поняла, что «молоденьким» она назвала Клэра, то невольно рассмеялась, представив, как бы тот воспринял подобный комплимент. Монахиня заинтересованно выгнула брови; пришлось объяснить, что меня так развеселило, но она просто махнула рукой:
— Конечно, молоденький, если он от всей жизни только треть и прожил ещё, может, чуть-чуть побольше… Так значит, подсолнушек-то не от него?
— Нет, это… — «моё», хотела сказать я, а потом раздумала и протянула цветок ей. — Это просто так. Возьмите, пожалуйста. Мне кажется, он пойдёт к вашим волосам.
— Давненько мне такого не говорили, — хихикнула монахиня, но всё-таки украсила косу чахлым подсолнухом. Он тут же словно воспрянул духом: поникшие лепестки развернулись, засияли, и даже, кажется, разлился в воздухе медовый, щекочущий, чуть терпкий подсолнуховый аромат. — Приятно вспомнить юность… А ты что стоишь тут такая потерянная? Будто ищешь кого-то.
— Мёртвого колдуна, — по привычке честно ответила я и лишь потом запоздало сообразила, что монахине, да ещё прямо в храме такого лучше не говорить. — Ох… Простите, это было неуместно!
Она лишь улыбнулась:
— Отчего же. Мы ведь тут не ханжи! Рассказами о мертвецах даже в храме попугать друг друга любят. Особенно послушники и певчие, ну так и понятно, молодые ещё… Но если хорошенько попросить, и я могу страшную небылицу рассказать, — вдруг подмигнула она. — Хочешь?
— Хочу, — кивнула я растерянно… и вздрогнула, когда монахиня цепкими пальцами ухватила меня за рукав и заставила к ней наклониться.
— Слушай внимательно, — зашептала она. — На этом самом месте, где храм стоит, ещё язычники своих жрецов-колдунов хоронили. Давно-давно это было… И не просто хоронили, а в каменных гробах опускали в глубокие-глубокие пещеры. Говорят, в самой-самой глубине, в тёмной-тёмной темноте спала их главная жрица, ни жива, ни мертва. А потом увидела во сне красавца-рыцаря и полюбила всем сердцем, и приняла его веру, и стала его женой. Язычники отсюда ушли, но пещеры-то остались… Шли годы. Окреп и разросся город, который назвали Бромли. Место — по старой памяти — считалось хорошим, и потому тут возвели храм… Ну как храм — сперва-то деревянную часовенку, которая горела раз пять, — с некоторой досадой вздохнула монахиня. — В склепе под храмом король повелел ставить саркофаги для особенно преданных вассалов и в целом для людей важных и нужных, видать, у святого Игнатия в соборе места уже не хватало. Ну, и пришлось нам тут потесниться… Кого-то здесь сразу хоронили, а чьи-то останки уже потом перевезли. Бывало, что и совсем древние захоронения тревожили, чтобы переместить покойника к нам. Когда места в склепе стало не хватать, то вспомнили о пещерах под храмом, тех, где раньше покоились языческие жрецы, — понизила голос монахиня ещё сильней. — Говорят, гробов там бесчисленное множество. Но однажды… лет тридцать, пожалуй, тому назад появился там ещё один гроб, большой и тяжёлый, из чёрного дуба. И лежит, сказывают, в том гробу колдун; если подойдёшь к нему слишком близко — он ка-а-ак вскочит тебе на плечи и ну подхлёстывать, словно лошадь, а ты его катай, катай, ух!
Она дунула мне в ухо и меленько, по-старушечьи рассмеялась, но я даже не вздрогнула, точно оцепенела от ужаса — и от осознания.
«Валх. Это точно он!»
— Какая… какая страшная история, мороз по коже, — с трудом произнесла я, выпрямляясь. — А вы видели тот гроб?
Монахиня погрустнела:
— Мне из храма ходу нет — разве что на ступенях посидеть в солнечный денёк. Но ты уж поверь, милая, если я того колдуна вблизи увижу — я ему спуску не дам… Куда торопишься? Или нашла, что искала?
— Может быть, — откликнулась я, оглядывая храм. Паола как раз завершила свой круг почёта и направлялась ко мне. — Но, так или иначе, мне пора домой.
— Поезжай, — милостиво разрешила монахиня. — А я поднимусь, пожалуй, на самый верх, в колокольню, и оттуда за вами присмотрю. Что-то тревожно мне… Будь поосторожней, милая, недобрых людей-то много.
— О, сердечно благодарю за заботу, — машинально откликнулась я, и она снова захихикала.
Уже позже, когда мы садились в автомобиль, мне пришла в голову странная мысль: первая половина байки, которую рассказала монахиня, уж слишком напоминала историю Алвен и Вильгельма Лэндера.
…нашу семейную историю.
Если рассказ правдив, то получается, что Валх прячется в природных катакомбах под собором святой Люсии. Какая ирония! Почти там же, где покоился прах Вильгельма Лэндера; там, где, по легенде, спала волшебным сном Алвен, прежде чем повстречать суженого… И неподалёку от кладбища, где похоронена леди Милдред и мои родители.
Можно было бы подумать, что всё это выдумки, но слишком чётко сходятся сроки.
Около тридцати лет назад бабушка вернулась из путешествия, где впервые лицом к лицу столкнулась с Валхом, которого прежде видела лишь во сне, разделённом с Абени.
И тридцать лет назад в пещерах под храмом появился лишний гроб.
По спине у меня пробежали мурашки.
— Леди Виржиния, — вдруг окликнула меня Паола, и голос у неё был необычно встревоженным. К тому времени мы отъехали от собора уже далеко, и он скрылся из виду — вместе с доброй монахиней, которая «приглядывала» за нами с колокольни; до особняка оставалось рукой подать. — Вам не кажется, что автомобиль едет странно?
И точно в этот момент машина вильнула в сторону — а водитель, которого я считала глухим и немым, внятно выругался. Нас всех тряхнуло. Двигатель взревел громче прежнего — теперь уже очевидно, что ненормально, а пальца водителя, сжатые на руле, побелели от напряжения.
Рывок — и машина мотнулась к фонарному столбу, лишь чудом избежав столкновения.
Рывок — и мы едва не улетели в сточную канаву.
Я похолодела:
— Остановитесь! — позабыв об этикете, я потянулась и похлопала водителя по плечу, привлекая внимание. — Остановитесь, хватит!
…и так и осела, осознав, что лицо у него как маска, а вены на висках вздулись.
— Не… не могу, — с натугой ответил он. Заговорил! Святые Небеса, так он и впрямь лишь изображал немого всё это время? — Машина… машина едет сама.
Двигатель взревел снова. Мы
