Кофе и полынь - Софья Валерьевна Ролдугина
Оценивать вину, взвешивать грехи на весах… На то воля Небес, а не человеческая. Однако граф ждёт от меня не суда, а утешения.
И я отвечаю:
— Вы поступали так, как вам велела совесть. И долг… — умолкаю, а потом добавляю: — Я думаю, что вы поступали хорошо. Я… буду помнить о вас.
Наверное, это именно то, что графу Ллойду нужно услышать, потому что ощущение света, пробивающегося сквозь него, становится сильнее.
— Спасибо, — произносит он и, кажется, улыбается. — И за то, что вы сдержали обещание, я тоже благодарен… Пришёл срок и мне ответить тем же.
Стоит ему произнести это, и всё замирает: луна; звёзды; трава, колеблемая незримым ветром. На в сравнении с неподвижным, безмолвным миром живой город внизу, в долине, кажется похожим на бушующее море.
Где-то там — Валх.
— Тогда найдите колдуна, — прошу я тихо. — Того, кто не жив и не мёртв. Того, кто преследует мою семью уже три поколения. Того, чьи руки в крови; кто несёт зло… Некогда он был жрецом и в каком-то смысле защитником этой земли, но всё изменилось. Найдите его; найдите, где он прячет своё тело, потому что иначе мне не победить.
Договорив, я достаю из-за корсажа медальон, тот самый, где леди Милдред, совсем ещё девочка, и Абени изображены вместе — а за ними стоит Валх, грозная тень, мертвец, жадный до жизни… Медальон на самом деле хранится у маркиза, но сейчас, во сне, это не имеет значения.
Граф Ллойд забирает его и долго-долго смотрит на изображение — так, словно пытается не просто запомнить в деталях, а проникнуть в самую суть. Затем он поднимает руку — и в руке возникает рог. Над холмом прокатывается низкий, будоражащий звук, и на пение это откликаются другие рога. И звенит металл — мечи и доспехи; и трепещут знамёна на ветру. Граф Ллойд — в полном рыцарском облачении, непохожий на себя — берётся за рукоять и обнажает клинок.
И — указывает на город.
Целое мгновение, бессмысленное и мучительное, не происходит ничего, а затем поднимается вдруг волна, сизо-серая, похожая не то на дым, не то на туман, и захлёстывает холм. Меня она обтекает с двух сторон, как вода огибает камень в стремнине, но я слышу отчётливо и ясно и боевые кличи, и перестук копыт, и бряцание оружия…
Граф Ллойд дарит мне долгий взгляд — и тоже вливается в этот поток; тень среди теней, мертвец среди мертвецов.
Волна, в которой чудятся лица и силуэты, скатывается с холма и захлёстывает Бромли.
«Сонмы, — думаю я. — Их сонмы».
Звёзды и луна, замершие было, снова приходят в движение, и ветер снова колеблет верхушки травы. Бромлинское «блюдце» захлёстывает сизо-серый поток, переливается через край, в Ист-хилл, и рассеивается. В какой-то миг кажется даже, что он уходит, как вода в песок, исчезает бесследно… Но то здесь, то там вздымается снова эта волна.
В Смоки-Халлоу.
Близ королевского дворца.
В Дэйзи-раунд…
Докатившись до Вест-хилл, поток задирается к небу — и обрушивается назад, в город, откатывается, как море во время отлива. Я снова слышу конский топот, и металлический звон, и голоса, и пение рогов. Волна прокатывается мимо меня, огибая, и уносится во тьму за холмом.
Из тумана выступает граф Ллойд, рыцарь в полном облачении. На поясе у него рог; меч убран в ножны. Становится очень тихо — так, что слышен звон, который издают звёзды высоко-высоко над головой.
Здесь только я; и мёртвый граф; и вечность.
— Мы не нашли колдуна, — говорит он. — Но нашли его след.
И протягивает мне цветок.
Это подсолнух — чахлый, одичалый, размером с детскую ладонь. На секунду он вспыхивает вдруг, точно на него падает луч закатного солнца… и так же вспыхивает купол вдали.
Собор святой Люсии.
— Договор исполнен, — произносит граф тихо и глухо, а затем делает шаг назад и исчезает прежде, чем я успеваю что-либо спросить.
Когда я проснулась, уже совсем рассвело. Окно распахнулось настежь; комната выстыла. Выветрились бхаратские благовония, и пахло осенью — сухой листвой, увяданием, обнажившейся землёй… С площади доносились автомобильные гудки, звук шагов, перестук копыт, человеческие голоса. Быстро летели по небу облака, линялые, рваные. Верхушки деревьев начали оголяться. Близость зимы ощущалась как никогда ясно: вот-вот, сейчас, совсем скоро.
В руке у меня был зажат цветок подсолнуха — пусть хилый, с тонким стеблем и редкими лепестками, но живой, словно только что сорванный.
— Значит, собор святой Люсии, — пробормотала я. — Что ж, по крайней мере, ясно, с чего начать.
В одиночку ехать мне не хотелось, но Мадлен нужна была в кофейне — всё же нехорошо оставлять гостей совсем без привычной заботы. Клэр выглядел очень сонным и откровенно измученным — бдения у постели Кеннета порядком измотали его, и потому после завтрака я спросила Паолу, не желает ли она составить мне компанию.
Паола удивилась, но согласилась, разумеется.
Хоть поездка выдалась и недлинная, но молчать всю дорогу было бы глупо, а потому мы беседовали о пустяках. О погоде, особенно переменчивой нынче осенью; о том, что по краю Спэрроу-плейс частенько стала гулять пожилая дама с очаровательным сеттером на поводке, и этот сеттер иногда гоняется за опавшими листьями; о том, что Лиам в последнее время полюбил рыцарские романы… В романах я, увы, не разбиралась, в отличие от Паолы, которая даже в образе «мистера Бьянки» всюду возила с собой несколько дюжин книг.
— …считаю, впрочем, что подобные сюжеты воспитывают благородство духа, да и к тому же помогают заинтересовать мальчиков историей. Рэйвен тоже считает так же, хотя, по его мнению…
Она осеклась на полуслове и побледнела, словно совершила преступление, и её поймали. Я даже не сразу сообразила, что такого страшного, а когда поняла, то ощутила острое сочувствие — и странную нежность.
«Наверное, больно любить человека и не иметь возможности признаться, — пронеслось в голове. — Но всё же лучше, чем любить и потерять».
— Вы можете называть его по имени сколько угодно, по крайней мере, когда мы с вами наедине, — сказала я, поймав её взгляд. И ободряюще улыбнулась: — И к тому же что не позволено миссис Мариани, то позволено сеньоре де Нарвенья — а именно этот титул унаследовала недавно, напомню, ваша семья. Так что считает маркиз?
— Что нет такой книги, из которой нельзя извлечь пользу, — ответила она, пусть
