Уравнение с тремя неизвестными - Людмила Мартова
Пожалуй, вести беседы о преодолении классовых различий Лена сейчас была не готова.
– Не буду вам мешать, – сказала она, пристраивая поднос с чаем на небольшой столик, стоящий с противоположной стороны эмпоры. – Если вам еще что-нибудь понадобится, обращайтесь.
К семи часам вечера вся работа была закончена. На место пролома в стене Михаил и его напарник установили межкомнатную дверь, приведя в порядок откосы, подклеив обои из хранящихся в подвале остатков и убрав мусор. Татьяна расплатилась, и рабочие ушли. В доме воцарилась тишина.
Дорошин все еще не вернулся, и Лена с Татьяной коротали вечер обсуждая историю найденных сервизов и их владельцев. Эксперт Олег Софронов прислал составленный им перечень ценностей, переданных для оценки. В нем оказалось две тысячи тридцать два предмета.
– Так много! – удивилась Татьяна. – Мне казалось, что там было с десяток сервизов, да еще какие-то бытовые милые вещицы, но никак не две тысячи.
– У искусствоведов так принято, – с охотой принялась пояснять Лена. Она использовала любую возможность, чтобы оседлать своего любимого конька. – Каждая деталь описывается отдельно. То есть если простой человек напишет в список слово «самовар», то у эксперта в описании появятся отдельные пункты: самовар, крышка, конфорка, краник. Солонка с крышкой и маленькой ложечкой – это три предмета, а не один. Щетка с футляром для хранения – два. И так далее. Смысл понятен.
– Олег сказал, что предварительно оценивает всю коллекцию в триста пятьдесят – четыреста миллионов рублей, – вздохнула Татьяна. – Хотя это очень условная цифра, потому что исторически эта коллекция не имеет цены. Полная экспертиза займет порядка двух месяцев. А потом предстоит пройти процедуру признания права на это сокровище – и вперед, можно выставлять его на аукционы. Олег говорит, что разными лотами будет выгоднее. Кто-то гоняется за Сазиковым, кто-то – за Фаберже, а кто-то – за домом Хлебникова.
– Это Нина решит, – мягко напомнила Лена. – Вместе с остальными наследниками.
– Их шестеро. Получается по шестьдесят-семьдесят миллионов на каждого. Кажется, много, а на самом деле не такая уж это и большая сумма. Сопоставимая с ценой, за которую мы купили этот дом. Леночка, я все думаю: какой же смысл в том, что Эдик погиб из-за этих денег? Всего лишь из-за денег.
– Эдик погиб из-за человеческой жадности и подлости, – убежденно ответила Лена. – А эти качества цены не имеют. Знаешь, история так устроена, что одна подлость, одно преступление обязательно тянут за собой другие. Это как передающееся из поколения в поколение проклятие. Рок. Зло не растворяется в пространстве, если его не пресечь на корню. Оно длится, и длится, и длится, отравляя все вокруг себя. Первым в цепи подлых поступков было то, что адвокат Леонтьев фактически обокрал своих племянников, оставшихся круглыми сиротами. Присвоил все добро их родителей. Конечно, перечень, который прислал Софронов, неполный, но уже сейчас видно, что он гораздо меньше, чем тот, что перечислялся в номере журнала «Старые годы», посвященном Токменевке и ее коллекциям антиквариата. Так что многое адвокат успел продать, чтобы поправить свои дела.
– Гнусный был человек. Совратил племянницу, фактически ребенка. То есть он мало того, что вор, так еще и педофил, – согласилась Татьяна.
– Вторую подлость, отплатив дяде сторицей, совершил Петр Токменев, когда донес на него, чтобы при обыске найти отцовское наследство, а когда у него это не получилось, попытался силой выбить из Леонтьева признание, где оно спрятано. А уже потом отличилась Лиза, владевшая секретом дяди, но не пожелавшая поделиться с братом. Она долгие годы прятала коробки с кладом где-то в Рыбинске, а потом вместе с мужем перевезла в этот дом и замуровала, даже после смерти не открыв правды о существовании тайника.
– А вот интересно… – оживилась вдруг Татьяна. – Если Петр Токменев был готов пытать дядю, чтобы узнать, где клад, почему же он тогда не попытался под пытками узнать то же самое у Лизаветы и ее мужа Никанорова? Он же не пытался их преследовать. Просто порвал отношения с сестрой, и все.
Лена помолчала, собираясь с мыслями.
– Да именно потому, что Петр Токменев любил свою сестру, – наконец сказала она. – Это самое простое объяснение. Леонтьев совершил по отношению к ним с Лизой немало подлостей, и его Петр ненавидел всей душой. А Лиза была его младшей сестренкой. Он не мог держать на нее зла. Просто вычеркнул из памяти все, что было связано с отчим домом, сестрой и наследством.
– А единственную дочь назвал Варварой. В часть матери. – Татьяна снова горестно вздохнула и пояснила: – Я имею в виду прабабушку Никиты.
– Да, я поняла. – Лена улыбнулась, но тут же тоже вздохнула. – Эх, знать бы нам еще, как назвал своего ребенка Леонид Полетаев, и вообще кто это был – мальчик или девочка.
– И что нам даст это знание? – не согласилась Татьяна. – Ребенок Полетаева появился на свет в тридцатых годах двадцатого века. Кем бы он ни был, мальчиком или девочкой, на фотографиях, которые смотрела Нина, его точно нет.
Если бы в комнате раздался гром и сверкнула молния, это бы не произвело на Елену Золотареву такого впечатления, как слова хозяйки дома. Она застыла, лихорадочно собирая в кучку разбежавшиеся в разные стороны мысли.
Стена в отеле Рыбинска, с которой сняли портрет Петра Токменева перед тем, как вручить его Невским. Москва, в которую жители Санкт-Петербурга переезжают только по очень уважительной причине. Сходство двух портретов, о котором Нина проболталась Кисловским. Неожиданный интерес Леонида и Екатерины ко всему, что происходит у Киреевых, и неоконченный ремонт в их собственном доме. Бархатный халат Эдика. Его разговор с Асей Гречиной. Тачка диджея Костика, который никак не мог быть похоронным агентом. Господи, как же все просто!
– Таня, ты гений! – торжественно произнесла Лена, подбежала и расцеловала Кирееву в обе щеки. – Ты только что вычислила убийцу своего мужа. Надо звонить Дорошину. Пусть находит Бекетова и они оба едут сюда.
Татьяна смотрела на нее с болью и непониманием.
– Я не понимаю, – сказала она дрожащим голосом. – Как я его вычислила? Кого?
– Того, кого Нина искала на фотографиях. – В голосе Елены Золотаревой звучало ликование. – Но, видишь ли, вся штука не в том, чтобы узнать того, кто на них был, а в том, кого на них не было.
* * *
Дорошин, когда Лена ему позвонила, уже подъезжал к дому на Соколе, так что появился спустя минут пятнадцать, не больше. К огорчению жены, Бекетова
