Рафаэль Кардетти - Парадокс Вазалиса
— Значит, теория Хьюго была верна… Климент избавился от Вазалиса и приказал Мербеке изъять все экземпляры «De forma mundi». Это так?
Штерн покачал головой.
— Отнюдь. Климент попросил Мербеке не уничтожить следы существования Вазалиса, а, напротив, помочь тому появиться из безвестности. Климент и Мербеке выдумали этого персонажа.
— Ничего не понимаю, — призналась Валентина, совершенно запутавшись в объяснениях Штерна. — По словам Хьюго, Климент сделал все для того, чтобы о Вазалисе вскоре никто и не вспомнил. То, о чем вы говорите, лишено всякого смысла.
— Только не для того, кто хорошо знает, каким человеком был папа. Климент оказался на папском престоле лишь благодаря счастливому стечению обстоятельств. Он показал себя компетентным и честным понтификом, но быстро столкнулся с враждебностью со стороны некоторых членов курии. Следует сказать, что Климент совершенно не соответствовал папским канонам: мало того, что был французом и вдовцом, так еще и изучал право в Сорбонне, что лишало окружавших папу богословов даже малейшей возможности диктовать ему правила поведения на троне.
В досье Вермеера Валентина читала, что после избрания Климент был вынужден добираться до Витербе, где тогда размещался папский двор, в монашеских одеждах. Не прими папа подобной меры предосторожности, вероятно, живым бы он туда никогда не попал.
— Будучи ярым приверженцем учения Аристотеля, — продолжал Штерн, — Климент собрал вокруг себя основных распространителей этого учения. Так, Мербеке несколькими годами ранее, по просьбе Фомы Аквинского, с которым Климент дружил еще со времен Сорбонны, перевел аристотелеву «Политику». Именно Фома являлся главной мишенью консервативных теологов, которые и слышать ничего не желали об Аристотеле, а самого Фому Аквинского открыто называли еретиком. Став папой, Климент попытался защитить друга от этих нападок, призвав Фому к себе в Витербе, но гнев его врагов оттого лишь усилился.
Наконец-то за всеми этими элементами начала проступать некая логика.
— Климент попал меж двух огней, — воскликнула она. — Он не хотел жертвовать Фомой Аквинским, но и не мог больше отталкивать от себя членов курии.
Штерн кивнул.
— Чтобы отвлечь от Фомы внимание богословов, он попросил Мербеке подкинуть им еще более толстую кость. Так и родился Вазалис. Мербеке сделал его автором объявленного возмутительным трактата — «De forma mundi». Тот факт, что никто этот трактат не читал и о человеке, его написавшем, никогда не слышал, ничего не менял. Под предлогом уничтожения этого скандального труда Вазалиса, папа разослал по всей Европе людей, которым было поручено распространять экземпляры «De forma mundi». To, конечно же, была фальшивка, написанная Мербеке.
— Значит, Метохионский кодекс — тоже подделка?
— Разумеется. Теперь оставалось лишь нанести финальный мазок: с помпой казнить Вазалиса или, если верить содержащимся в книжице инструкциям, некого безымянного узника, на протяжении долгих лет гнившего в одной из папских темниц. Угрозы Климента против тех, кому бы вздумалось вспомнить о Вазалисе, помогли этому персонажу принять еще более реальные очертания. Если уж сам папа опасался его до такой степени, кому бы пришло в голову, что такого человека никогда не существовало.
— А что стало с Фомой Аквинским?
— На какое-то время гонения на него прекратились, и в 1268 году он даже вернулся на свою кафедру в Сорбонну, но, к несчастью, через несколько месяцев Климент умер, и с 1270 года факультет гуманитарных наук начал подвергаться жесточайшим репрессиям со стороны Этьена Тампье, тогдашнего епископа Парижа. Фома предпринял тогда последний маневр. Все свои силы он бросил на то, чтобы сделать из Вазалиса символ отстаиваемой им интеллектуальной свободы. После смерти Фомы Аквинского увековечить этот идеал удалось его последователям.
— Братству Сорбонны! — воскликнула Валентина. — Значит, оно действительно существовало!
— Вероятно, не под этим названием и не в виде организованной группы, но, да, легенда о Вазалисе веками передавалась в недрах университета из поколения в поколение.
Валентина внезапно осознала, к чему сводятся объяснения Штерна.
— Так вам никогда и не нужно было, чтобы я расшифровывала этот палимпсест, не так ли?
— Даже столь талантливому реставратору, как вы, Валентина, не по силам сотворить чудо. Вы сами сказали мне это, когда впервые увидели Кодекс. Он был слишком поврежден для того, чтобы вы могли хоть что-то исправить, и я знал это еще до того, как вошел в вашу мастерскую.
— Вы использовали меня. С самого начала.
— Не сердитесь, Валентина. Я хотел лишь убедить вас поступить на работу в Фонд, и Кодекс был самой соблазнительной приманкой из тех, что я имел под рукой.
Ее захлестнула волна горечи. Она как будто снова увидела входящего в мастерскую Элиаса Штерна — с его неизменной тростью, в старомодным костюме. В тот день она приняла его за безобидного старика, но теперь понимала, как обманчива была внешняя дряхлость. Притворяясь увядшей розой, Элиас Штерн скрывал острые, как лезвия бритвы, шипы.
— Если вы знали, что «De forma mundi» был фальшивкой, почему молчали об этом? Када искалечил свою жизнь, разыскивая этот трактат. Вы могли бы избавить его от столь бессмысленных поисков.
Старый торговец откинулся на спинку сиденья и, отвернувшись к тонированному стеклу, посмотрел на карету скорой помощи, которая, завывая сиренами, стремительно промчалась мимо.
— Для таких, как Када, важен не столько объект поиска, сколько сам поиск. Узнай он правду о «De forma mundi» — тотчас бы начал охотиться за новой химерой. Это ничего бы не изменило.
Валентина озадаченно потерла лоб.
— И все равно, я никак не могу понять, зачем вам понадобилось тратить кучу денег на этот палимпсест, если вы знали, что он не представляет никакого интереса.
— Когда Сорель предложил свой план, я ничего не сказал ему об этой книжице. Он искренне верил, что трактат находится в Кодексе Марии Жервекс. Впрочем, до самого трактата ему не было никакого дела. Рукопись являлась для него той наживкой, на которую должен был клюнуть Зерка. В то время ирония ситуации показалась мне весьма забавной, сейчас же я крайне сожалею, что позволил себе эту небольшую шутку. Сорель потерял контроль над ситуацией и поплатился за это своей жизнью, но сколько людей погибло вместе с ним… Я бы никогда не ввязался в эту авантюру, если бы знал, каковы будут ее последствия.
Впервые с начала их разговора Валентина прочитала во взгляде старика искреннюю печаль.
Она вернула книжечку на прежнее место и протянула футляр Штерну.
— Я не могу взять ваш подарок.
Штерн даже не пошевелился.
— Вазалис — это символ, Валентина. Восхитительный символ интеллектуальной свободы. Если кто и достоин им обладать, то это вы.
«Мерседес» подъехал к мастерской Валентины.
— Кстати… — проговорил Штерн, когда машина остановилась у тротуара. — Вашего бывшего коллегу вчера выставили из Лувра. Я хотел, чтобы вы первой узнали эту новость. Я попытался использовать свои связи для того, чтобы вас восстановили в должности, но это оказалось невозможно. Дирекция не пожелала воскрешать скандал. Мне очень жаль.
— Благодарю. Вы не обязаны были это делать.
— Попробовать стоило. И насчет работы в Фонде… Каким будет ваш ответ?
— Пока что не знаю. Я должна хорошенько все обдумать.
— Не торопитесь. Мой номер вам известен.
Он положил руку на плечо водителя.
— Жак, будьте любезны…
Водитель покинул свое место и распахнул заднюю дверцу.
— ФБР. Отдел по подделкам и хищениям предметов искусства, — промолвил Штерн, когда Валентина уже начала выбираться из машины.
Она замерла — одна нога на тротуаре, другая — все еще внутри автомобиля.
— Простите?
— Сорель был их представителем в Европе. Предполагалось, что вы не должны это знать. Как видите, я от вас ничего не скрываю. Надеюсь, вы примете сей факт во внимание, когда будете размышлять над моим предложением.
Валентина кивнула, вышла из лимузина и захлопнула дверцу. Водитель тотчас же газанул.
Прижимая палисандровый футляр к груди, Валентина смотрела вслед удалявшемуся «мерседесу» до тех пор, пока тот не скрылся из виду. Она еще не знала, каким будет решение, но уже при одной лишь мысли о том, что у нее наконец-то появился выбор, сердце наполнялось радостью.
Примечания
1
Педагогический институт — буквально: Высшая нормальная школа — готовит преподавателей для средней школы, вузов и научных работников.
2
Современная Сорбонна — это 13 университетов Парижа и департамента Иль-де-Франс, различающихся по направлениям обучения. В романе речь идет об университете Новая Сорбонна (другое название — Париж III).
