Александра Маринина - Чувство льда

Она покорно шла рядом, опираясь на его руку, и чувствовала, как постепенно немеют ноги. Такое странное ощущение… Пол казался где-то далеко-далеко, и каждый раз, делая шаг, Марина удивлялась, что подошвы туфель соприкасаются с чем-то твердым и она не падает, значит, она все-таки идет, двигается. Наверное, она слишком много выпила, прогуливаясь с новым знакомцем и судорожно хватая с подносов, разносимых официантами, бокалы и стаканы со всеми напитками подряд, не разбирая и тут же выпивая все залпом. Вкуса того, что она пьет, Марина тоже не ощущала, пила только для того, чтобы заставить уйти эту невыносимую, мучительную горечь. А горечь все не уходила, наоборот, становилась густой и вязкой, словно все внутренности пропитаны дегтем. Она самоуверенно полагала, что вполне справилась с завершением (как она верила – временным) романа с Филановским, и не подозревала, что ей будет так больно.

Она очень старалась быть такой, какой ее хотел видел Александр. Здравой, хладнокровной, слегка циничной и всегда веселой. Хотя на самом деле Марина Савицкая таковой и не была вовсе, но ведь она так любила Сашу! И готова была притворяться каждый день, каждую минуту, лишь бы нравиться ему, лишь бы не дать ему повод разочароваться и охладеть к ней. И в тот день, когда он мягко, но без колебаний завел разговор о том, что их сексуально-романтические отношения себя изжили и естественным образом переросли в дружбу и отныне и навсегда дружбой и останутся, она не разрыдалась, не начала кричать, умолять или возмущаться, она приняла его слова именно так, как он и ожидал: спокойно, рассудительно и вполне позитивно. Да, он, безусловно, прав, и теперь надо постараться сохранить все то хорошее, что между ними еще осталось. Она даже улыбалась и, как ни странно, вовремя находила правильные слова и интонации, хотя внутри у нее все заледенело. Ледяной ком мгновенно образовался где-то за грудиной, и от него по всему телу, до самых кончиков пальцев на ногах, медленной тягучей волной разлился мертвящий черный холод. Марине показалось в тот момент, что у нее ноги отнялись. И только спустя несколько дней, когда ей удалось взять себя в руки и осмыслить предложение Филановского поступить на работу к нему в издательство, холод постепенно начал таять: еще не все потеряно, еще можно все вернуть… Как жаль, что о своей беременности она узнала лишь спустя пару недель после того памятного разговора! Может быть, тогда ситуация сложилась бы иначе. А если сказать об этом Саше сейчас, он может воспринять такое сообщение как наивный шантаж и попытку вернуть любовника. Впрочем, подобного рода рассуждения годились еще полчаса назад, а теперь все не имеет значения, потому что из слов Янкевича недвусмысленно следовало, что ничего вернуть нельзя, и тот факт, что Марина Савицкая будет трудиться в одном здании с Александром Филановским, свидетельствует не о том, что директор издательства все еще питает к ней теплые чувства, а всего лишь о его стремлении по-дружески помочь женщине, которую отныне не собирается содержать. Занять ее работой, чтобы не сидела дома и не жевала обиду, и дать более или менее приличную зарплату, на которую вполне можно жить, если не роскошествовать излишне. Весьма по-джентльменски, но не более того…

– А вы сами-то из каких будете? – имитируя старинный стиль речи, поинтересовался Янкевич. – Из друзей родственников или из родственников друзей?

Она внезапно остановилась и выдернула руку, до того уютно лежавшую на сгибе его локтя.

– А я, – отчетливо и медленно выговорила она, – буду четвертым членом клуба бывших любовниц.

Янкевич протрезвел буквально на глазах, отпрянул от нее, лицо сделалось багровым.

– Простите, – пробормотал он. – Я идиот. Я бог знает что тут наболтал… Простите, Мариночка.

– Ничего, – усмехнулась она, – с каждым может случиться.

Эта натужная усмешка вытянула из Марины Савицкой последние силы. Она отвернулась, разрыдалась и ринулась прочь из зала. Гремела музыка, вихрем кружилось замешанное на винных парах веселье, и никто не обратил на нее ни малейшего внимания.

Станислав Янкевич растерянно смотрел вслед новой сотруднице, кляня себя самыми выразительными словами, ибо, будучи опытным редактором, обладал обширным словарным запасом. Его меньше всего беспокоило, что он подвел старого друга Филановского, но было страшно жалко эту симпатичную молодую женщину, для которой его неосторожные слова оказались таким ударом. Но он же не знал, что Марина – Сашина любовница! Ему никто не сказал, не предупредил. «А самому в голову не пришло? – буркнул внутренний голос. – Не подумал, что сначала надо о человеке что-нибудь узнать, а уж потом выбалтывать чужие секреты? Или подумал и сделал нарочно, чтобы Сашку подставить? Если уж не свести счеты по-крупному, то хотя бы мелко и гадко напакостить, да?» Мысль показалась Янкевичу неприятной, и он быстро нашел ответ: подумаешь, большой секрет, все равно она узнала бы обо всем, не сейчас – так через неделю, потому что «клуб бывших» никак не скрыть, о нем все издательство знает. Кто же мог предполагать, что она так расстроится? Обычно «бывшие» дамы Филановского подобной чувствительностью не отличались.

Надо срочно еще выпить. Янкевич двинулся в сторону идущего неподалеку официанта с подносом, уставленным полными бокалами с шампанским, и нос к носу столкнулся со Степой Горшковым из отдела кадров. Почему-то захотелось немедленно поделиться переживаниями, что Станислав и осуществил. Горшков был ему симпатичен и – это Янкевич знал точно – всегда мог найти нужные слова, чтобы успокоить собеседника и объяснить ему, что он не так уж и не прав и ничего страшного не произошло. Эдакий доморощенный психотерапевт издательского разлива.

– Ну что ж теперь поделать, – ответил ему Степан, – ты ведь действительно не знал. И потом, ты совершенно прав, Савицкая узнала бы обо всем дня через два-три, если не раньше. В любом случае лучше, что она услышала это от тебя и сейчас, чем ей сказали бы наши «клубные» дамы и при этом смотрели бы на нее и снисходительно улыбались, приглашая войти в их тесный кружок. Теперь у нее есть время морально подготовиться к первому рабочему дню и к встрече с ними, так что в критический момент Савицкая в грязь лицом не ударит. Нет, Слав, правда, не убивайся ты так, все к лучшему получилось.

– Но она так плакала, – неуверенно возразил Янкевич. – Ты представь только, Степа, кругом праздник, все веселятся, пьют, танцуют, а она забилась куда-то в уголок и рыдает. И все из-за меня, мудака. Как подумаю – тошно делается.

– Да не из-за тебя, а из-за шефа. Ты-то тут при чем? Ты, что ли, романы без конца крутишь, а потом девок своих в издательство пристраиваешь?

И почему Горшкову всегда удается быть таким убедительным? Янкевичу стало легче, но он все-таки пробормотал:

– Так ее жалко…

– Ну, раз жалко – давай пойдем найдем ее и поутешаем. Покормим, напоим, потанцуем с ней, караоке попоем, вон видишь – уже аппаратуру налаживают.

Пение под караоке было гвоздем программы на всех издательских вечеринках. Работали в «Новом знании» два человека, которые умели ловко сочинять смешные и злободневные тексты на мелодии популярных песен. Фишка, однако, состояла не в том, чтобы выйти и исполнить новое сочинение, а в том, что исполнять его должны были люди, к сочинению слов непричастные, то есть с текстом заранее не знакомые. Им просто вручалась бумажка со словами и говорилось, на мелодию какой известной песни их полагается положить. Человек выходил к микрофону и начинал петь «с листа»… Тексты были действительно потрясающе смешными, и неподготовленный исполнитель в какой-то момент начинал давиться от хохота и продолжать уже не мог. Сотрудник, назначенный быть рефери, отмечал в собственном экземпляре место, на котором исполнитель «сломался», и к микрофону вызывался следующий конкурсант. В трех попытках побеждал тот, кому удавалось пропеть больше текста, четвертым же номером выходили сами авторы слов и исполняли произведение уже целиком под истерический хохот присутствующих. Обычно таких песен к каждой вечеринке придумывалось три, а то и четыре, так что навеселиться сотрудники издательства успевали досыта. Конкурса «караоке» все ждали с нетерпением, и участвовать в нем готов был каждый, у кого имелась хоть капля музыкального слуха, а зачастую и те, у кого его не было совсем.

Предложение поискать обиженную и расстроенную Марину Станислав Янкевич воспринял с энтузиазмом, он все-таки чувствовал себя виноватым и хотел хоть как-нибудь исправить положение. Вместе с Горшковым они направились в сторону дамской комнаты, подождали, пока оттуда выйдет кто-нибудь из сотрудниц издательства, поинтересовались, нет ли там новенькой, получили отрицательный ответ и направились искать другой туалет, ибо понятно было, что в таком клубе их должно быть несколько. Кроме туалетных комнат они планировали обследовать и другие помещения, тихие и уединенные, где вполне можно было отсидеться, успокоиться и привести себя в порядок. Подходя к одному из таких маленьких уютных зальчиков, они услышали знакомые голоса. Вернее, голос был одним и тем же, и даже интонации одинаковые, но все равно понятно, что беседуют два человека. Братья Филановские.