999,9… Проба от дьявола - Юрий Гайдук
Оськина начал бить лихорадочный озноб, глаза блестели, однако он не отпускал вожжей.
— Я тебя еще раз спрашиваю, за что ты Кленова замочил?
— Чушь! — оборвал его Крымов, покосившись глазом на Ярового, который еще не успел выбраться из оперативной машины, а ему уже докладывали о первых результатах расследования. — И я это докажу.
— Ни хера ты не докажешь, я лично упеку теперь тебя туда, где даже раки не зимуют, — пообещал Крымову Оськин и добавил: — Вот так-то, Седой!
В этот момент к ним подошел Яровой, поздоровался с Оськиным и спросил:
— Почему свидетель в наручниках?
— Это не свидетель, — почти выдавил из себя Оськин. — Это подозреваемый! Подозреваемый в убийстве.
— Уже доказано?
— Будет доказано!
Яровой смотрел на следователя, как врач на больного, которому уже давно поставил диагноз.
— Послушайте, Владимир Александрович, вы что, не понимаете, что этими наручниками нарушаете все, что только можно нарушить?
Он замолчал было, однако его правая щека дернулась, что не предвещало ничего хорошего, и важняк вдруг почти заорал свистящим шепотом:
— Да я вас к чертовой матери!.. — И обернувшись к полицейскому, уже негромко приказал: — Освободите свидетеля от наручников.
— Вы не имеете права, — уткнувшись в лицо Ярового безумным взглядом, выдавил из себя Оськин. — Я буду жаловаться на вас в Москву. Генеральному прокурору.
— Это ваше право.
Оськин задыхался от собственного бессилия, на него было больно смотреть. А Яровой уже обращался к Крымову, с которого поспешили снять стальные браслеты:
— Пройдемте в машину, там будет спокойнее. Расскажете, что и кого видели, подъезжая к дому Кленова.
Когда они наконец-то остались одни, Геннадий Михайлович произнес, хмуро усмехнувшись:
— А ведь он бы тебя запек, будь ты настоящим Седым. И запек бы на полную катушку строгого режима.
— Даже не сомневаюсь в этом, — также хмуро отозвался Крымов, — так что с меня бутылка.
— Бутылкой не отделаешься, но это в Москве. А сейчас давай-ка ближе к делу. Что у тебя?
— Надо брать Жомбу! Причем срочно.
— Жомбу? — удивлению Ярового, казалось, не будет предела. — Но есть же приказ Центра.
Однако Крымов его словно не слышал:
— Причем брать его надо через Дутого, сиречь Блинкова.
— То есть ты предполагаешь арест Блинкова? — уточнил Яровой, в планы которого подобная спешка с задержанием подозреваемых не входила.
— Так точно, арест Блинкова. Кстати, под убийство Кленова сейчас можно замести полгорода, не говоря уж о столь ярких личностях, как тот же Дутый или Цухло с его подельниками. Но повторяю, на данный момент нам нужен только Дутый. Остальные пущай немного успокоятся, и мы их накроем чуток позже, после похорон.
Начиная понимать, к чему клонит этот комитетчик, Яровой вынужден был согласиться, правда, нехотя.
— Ладно, пусть первым будет Дутый, однако как ты все это видишь?
— Именно этот вопрос я и хотел бы утрясти с вами, но сначала я все-таки звоню Панкову и вызываю группу захвата.
Глава 35
Потрясенный известием о гибели Кудлача и арестом, который мог расцениваться как его прямое участие в подготовке убийства воронцовского смотрящего, на чье место он, мол, давненько метил, Дутый исходил по`том в просторном кабинете начальника УБЭПа.
Хоть браслеты на запястья не накинули — и то слава богу. Он ловил настороженным взглядом каждое движение людей, которые допрашивали его уже второй час кряду. Подполковника Рыбникова он знал довольно неплохо — неподкупный чистоплюй и законник, так что ничего хорошего от него задержанный не ожидал, как, впрочем, и от Ярового, важняка из столицы, который уже два месяца копытил воронцовскую землю в поисках канала утечки с завода золота. Когда нужные люди в Москве навели о нем справки, то у многих на той же золотой фабрике аж спина зачесалась и до самой задницы по хребтине потек жаркий пот.
Волкодав, каких мало, хотя и работает вроде бы с прохладцей, без особых, казалось бы, телодвижений, но если вцепится своими клыками в ногу или, не дай-то бог, в горло, тюремные нары человеку обеспечены. Правда, все это время он не очень-то щипал воронцовских золотонош, видимо, подбираясь к чему-то главному, как вдруг этот арест…
И Кудлачу, маразматику, угораздило так подставиться!
Ведь говорили же ему, предупреждали, чтобы обзавелся надежной охраной, а он, с-с-сучара твердолобая…
Боже, неужто эти двое и вправду думают, что это именно он завалил Кудлача, чтобы занять место смотрящего? Идиоты! А они не знают того, что именно на взносах Кудлача держался воровской общак, и его убийство… Как только на сходняке будет объявлено, кто завалил воронцовского смотрящего, так, считай, ему тут же будет вынесен приговор. Приговор! И никакая аппеляция в Верховный суд не поможет.
Господи, помоги и пронеси!
От одной только мысли об этом у Дутого еще больше выступал жаркий, соленый пот, и было такое ощущение, что он уже купается в этих вонючих потеках.
— Ладно, оставим эту тему, — совершенно неожиданно произнес Яровой и пытливо посмотрел на задержанного.
Где-то в груди радостно бухнуло, что ему наконец-то поверили, да и как могло быть иначе, однако то, что произнес за этими словами московский волкодав, заставило Дутого застыть с поднятой у лба рукой:
— А его мог заказать Гапон? — И добавил как бы походя: — Сведущие люди говорят, что у Кудлача с Гапоном свара намедни вышла. Будто Гапон сильно недоволен тем, что смотрящий слишком много на себя золотишка перетягивает, и он, мол, на него в сильной обиде.
— Чушь! — вскинулся Дутый. Но тут же спохватился и уже чуть спокойнее произнес: — Гапон… Простите, но… но я не знаю никакого Гапона.
— А вот этого, милок, не надо, — заявил о себе Рыбников, слегка повысив голос.
— Ч-чего… не надо?
— Врать! — рявкнул Рыбников. — Это ты приезжим москвичам можешь лапшу на уши вешать, но не мне.
Его лицо побагровело, сжатые кулаки, с которых Дутый уже не мог отвести глаз, бугрились на столе.
— Я-то к твоему Гапону уже давно подбираюсь, да ухватить его за мошонку никак не мог. Знаю, человек он самостоятельный, своего никогда не упустит, однако дорожит своим официальным положением, чтобы напрямую якшаться с золотоношами, оттого и выбрал тебя как подставника, чтобы твоими руками таскать каштаны, то есть золотишко из огня. А теперь, вдобавок ко всему, возжелал посадить на место воронцовского смотрящего тебя, голубя. Знает, падла, что ты против него не попрешь.
Только что красное от пота лицо Блинкова побелело. Казалось, еще секунда-другая — и его хватит удар. А Рыбников продолжал «жать»,
