Безмолвие - Джон Харт
— Не понимаю.
— Конечно не понимаешь, глупая, глупая девчонка!
— Что мне делать? Мам…
Не договорив, она прижалась щекой к двери. Старухи говорили, что Кри — особенная и что она придет к ним не просто так.
— Пожалуйста… — снова повторила Кри. — Я не хочу видеть сны.
Ответа не последовало, да она его и не ждала. Мать была трусихой, но это не было новостью. Кри вернулась в комнату, легла на кровать, обхватила себя руками. По прошествии какого-то времени, поймав себя на том, что начинает клевать носом, она пробралась на крышу и села в старое кресло, которое сама же и нашла несколько лет назад.
Снизу по стенам поднимались уличные звуки, в других башнях горели огни. Взошла луна, и к полуночи веки снова стали опускаться.
Что, если она увидит это?
Кри устроилась поудобнее. Через светлый диск луны проползали облака. Усталость давила на плечи, и дважды она соскальзывала в дрему. Ветер стих. Мир наполнился тяжестью. Кри боролась, сопротивлялась несколько часов, но тьма уже плескалась у ног, и она, моргнув последний раз, провалилась в темноту.
Мрак хлынул в горло.
Погребенная заживо, Кри задыхалась.
* * *
Ее словно прошило электрическим разрядом. Она не могла дышать и ничего не видела. Сверху давила сырая земля.
Она была собой, Кри.
И кем-то еще.
Рвущийся изнутри крик распорол губы, но земляные струйки тут же просочились змейками внутрь.
Она задыхалась.
Умирала.
* * *
Очнулась Кри от собственного крика, такого громкого, что птицы, сидевшие на парапете с другой стороны крыши, сорвались в ночь. Она едва заметила их. Птицы были черные, как и все остальное.
Сбросив сон, Кри упала, и теперь ее рвало. Во рту остался землистый вкус, но рвало только желчью.
— Господи…
Стоя на четвереньках, она подумала о Боге. Подумала впервые с далекого детства.
Все было реально.
Чертовски реально.
Поднявшись наконец на ноги, Кри спустилась по лестнице в квартиру, добралась до комнаты, заперла дверь и поклялась перед Богом, что никогда больше не уснет. Когда поднялось солнце, она уже держалась из последних сил: не выходила из комнаты, не ела, и не пила, и даже не приближалась к кровати. На закате, когда мать включила телевизор, Кри отправилась на крышу — побыть одной на свежем воздухе.
Она знала, что было во сне.
Знала весь этот ужас.
В вечернем небе зажигались звезды; Кри смотрела на них, как будто видела впервые, и время от времени трогала лицо, проверяя, не расплющился ли нос и не уменьшились ли глаза. Восходящая луна застала ее в кресле, где она сидела, завернувшись в одеяло и отгоняя сон, как будто от этого зависела сама ее жизнь. После полуночи прошло три часа, когда на западе появились тучи, заворчал гром и пролетевший над крышей ветер спел колыбельную из потерянных слов. Упали первые капли, но Кри их не почувствовала.
Ее погребло заживо.
И крик задохнулся землей.
Глава 20
Глядя на Уилларда Клайна из кресла окружного прокурора, в котором просидела не один год, Бонни Басби без труда определила настроение шерифа, для характеристики которого на ум ей пришли не самые приятные слова.
Упертый.
Невменяемый.
Слепой.
— Я слышу, что вы говорите, шериф Клайн, но, по мнению Трентона Мура, Джонни Мерримон не может быть убийцей. Полученные травмы слишком обширны, произвольны и… необъяснимы.
— Необъяснимы?
— Да перестань. Ты же сам все слышал.
— Что ж, мне наплевать, что там говорит этот коротышка. Если он не может определить, как Мерримон провернул фокус, это еще не значит, что он не виноват. Мы же не знаем, что у него там, на болоте. Может, сообщники. Может, какие-то хитроумные штуки…
— Извините, шериф. — Окружной прокурор подняла руку. Вы сказали «хитроумные штуки»?
— Я к тому, Бонни, что сейчас еще слишком рано исключать кого-либо. У нас тут исключительный случай, а значит, и меры требуются исключительные. Я нашел его берлогу. — Шериф разложил по столу аэрофотоснимки. — Вот здесь и здесь что-то похожее на крышу. А эти ряды смахивают на огород. — Он ткнул пальцем и, взглянув на Бонни Басби, нахмурился. — Ты даже не смотришь.
— Не смотрю. Чтобы получить ордер, нужна веская причина, а у тебя ее нет.
— Мальчишка не в себе.
— Но убийцей он от этого не становится.
Шериф скатал фотографии в трубочку и перехватил ее резинкой. За последние два дня этот визит к прокурору был третьим.
Презрение.
Вот что видела Бонни в его глазах. Он считал ее слабой, безвольной простушкой.
— Я тебе не враг, Уиллард.
— Ты — друг Клайда Ханта, а в данном деле это одно и то же.
— Осторожнее.
— Или что?
— Приходи с правдоподобным обоснованием, и я передам дело в суд. Все просто. — Он смотрел на нее через стол горящими глазами. Бонни и раньше видела его таким. Не часто, но такое случалось. — Что-нибудь еще?
— Тебя не было здесь десять лет назад. Ты не видела, каким был этот мальчишка. Он выбрал страшную дорожку, и что-то в нем сломалось. А это значит, что люди еще пострадают. Они уже страдают. А теперь ты сидишь здесь, такая самодовольная, такая чистенькая, и смотришь на меня как на какого-нибудь тупого реднека, отставшего от жизни лет на сорок. Но, повторяю, тебя здесь не было тогда, и сейчас ты совершаешь ошибку.
— Может быть, но это моя ошибка.
— Он опасен, черт возьми.
— Это лишь твое мнение.
Шериф выпрямился и посмотрел на Бонни Басби сверху вниз.
— Значит, правдоподобное обоснование… Ладно. Ты делаешь свое дело, а я — свое.
* * *
В лесной чаще шериф Клайн доверял двум людям. Оба были охотниками и трапперами, настоящими лесниками, считавшими, что любой зверь существует для того, чтобы его убить. Этим они и занимались. Ради этого и пойти могли куда угодно. В чужие частные владения. В заповедник. Им на все было наплевать, и они знали все входы и выходы. Что и требовалось шерифу Клайну.
Они встретились на пустующем поле в двух милях от города. Оба охотника уже экипировались должным образом: патронташи, сапоги, защищающие от укусов змей, штаны, непроницаемые для колючек. Позади них тянулись вдаль холмы, по последнему из которых, ближайшему к лесу, полз крошечный комбайн.
— Джимми Рэй. Уэйлон. Спасибо, что пришли. Вот о чем я говорю. — Клайн разложил аэрофотографии на капоте патрульной машины. — Северная окраина округа. Здесь болото. Это у подножия холмов.
Джимми Рэй подошел ближе и, прижав широкой
