Кваздапил. История одной любви. Начало - Петр Ингвин
Голос, с трудом пробивавшийся в сознание, умолк, а в голове бил набат: буммм, буммм…
По Маше. И по мне.
Я сидел ни жив, ни мертв. Что-то среднее. Жив, но одной ногой уже за темным порогом. Или я шагнул туда намного раньше?
Кровь клокотала жидким азотом, шипела и леденила. Хотелось броситься на Гаруна и душить, бить, рвать зубами…
Он вдруг запрокинул голову и захохотал во все горло, а реальность знакомо поплыла, затуманилась, пошла мерцающей дымкой…
Раздетый, весь в поту, я лежал в кровати. Кулаки сжимались, зубы едва не крошились от скрежета. Руки и щеки дрожали.
В глаза било утреннее солнце. За окном щебетали птицы, с постера над пустой Машкиной кроватью на меня глядел какой-то приторно сладкий хлыщ с тщательно «растрепанными» волосами. Он словно спрашивал:
– Ну что, брат, нервишки пошаливают? Однажды у меня тоже такое было: приснилось, что татуировку набили некрасиво…
– Не брат ты мне, – буркнул я и поплелся на кухню делать кофе.
Бывает же. Сон во сне. И такой яркий. Будто кино застряло на одном кадре. Сознание возмутилось жизненной несправедливостью и накидало возможных вариантов. Потому и снилась чехарда версий одного и того же события.
Впрочем, забыть, плюнуть и растереть. Если понадобится, я обо всем подумаю завтра.
Папа с мамой на рассвете разошлись по работам, чтобы вновь встретиться за поздним ужином, Маша, как всегда в последнее время, упорхнула гулять с Захаром, а перед уходом распахнула шторы. Почти полная тишина окутывала ощущением безопасности, покой нарушало лишь нестерпимое солнце. И сны.
Дззззинь!!!
Звонок в дверь? Опять?!
Похоже, сон приходил вещий. Если за дверью и вправду окажется Гарун…
Глюки
– Кваздапил, это я, – донеслось снаружи.
Опять Гарун. Точнее, не опять, а впервые по-настоящему, но после наползающих друг на друга ночных картинок…
Я распахнул дверь.
– Привет.
Моя рука осталась на месте, и правильно: встречного движения не произошло. Застывшая фигура не двигалась, на меня с болью глядели черные глаза.
– Я верил как тебе брату. А ты… – В поднятой к поясу руке блеснул нож.
– Сожалею. И все понимаю.
Я смотрел на Гаруна спокойно. Мне было все равно. Я знал, что будет дальше. События можно подкорректировать, но нельзя изменить. Я был готов к худшему: за вину требовалось ответить.
Я прошел в комнату и опустился на край кровати, Гарун нервно бухнулся рядом. Говорить было не о чем.
– Слушай… – Гарун старался на меня не глядеть. – Никогда не спрашивал… А почему «Кваздапил»?
– Старая история. Подождешь, пока я посещу одно небольшое заведение? Понимаешь, я только что встал, а говорить о серьезном с переполненным мочевым пузырем…
Гарун кивнул.
Я вышел в туалет. Последний раз в жизни. Последняя струйка. Последний взбрызг и последний взгляд на унылого «дружка» – не бывать ему снова большим и взрослым, и нигде не бывать, это плата за то, что побывал где не надо. В то время мне и ему казалось, что надо. Жизнь дана, чтобы жить. А с другой стороны, люди умирают из-за того, что живут, иначе не умирали бы. Где найти грань равновесия? Совесть говорит одно, жажды жизни – другое. Закрыться дома и не жить? Скучно и неприятно. Пуститься во все тяжкие? Приятно и нескучно, но грозит бедами, от которых скучно или неприятно будет позже, причем либо очень скучно, либо очень неприятно. Уход в виртуальность – тоже не выход, получатся те же «нескучно и приятно», замещающие истинные «скучно и неприятно», как наркотик или алкоголь. Действуют временно, а потом жалеешь о потерянном времени и упущенных возможностях.
Из комнаты донесся звонок моего телефона. Надо будет глянуть, кто звонил. А вообще – странно: мелодия похожа на ту, что выставлена на Гаруна, но он сидит в комнате. Не станет же он звонить мне, пока я туалете?
Очень даже станет. Например, если боится, что я взял телефон с собой, чтобы запросить помощи. Теперь, услышав звонок, он может быть спокоен.
Но зачем же так долго? Телефон надрывался, а Гарун не переставал мне звонить, хотя видел, где находится аппарат. Неужели так трудно нажать кнопку сброса?
Я открыл дверь туалета, и меня будто кувалдой по мозгам ударило. Вместо квартиры родителей я вышел в коридорчик съемной квартиры в областном центре, где для нас с Хадей все началось… и кончилось.
Я резко обернулся, взгляд обежал планировку и обстановку. Конечно же, это не родительский дом. Как можно было не понять, когда я входил в туалет?!
У меня что-то с головой. Гаруна здесь, в съемном жилье, естественно, не было, и быть не могло, он никогда не приходил на эту квартиру. За спиной у меня находился туалет, слева – темная пустая прихожая, впереди и справа – две двери, в спальню и на кухню, обе закрыты, а на дверной ручке кухни висела бейсболка Захара.
Я еще не сообразил, что это значит, когда шум нажатого мной слива закончился, сообщив миру, что туалет освободился и его посетитель, скорее всего, ушел. Дверь кухни приотворилась.
– Чего стоишь? – В образовавшуюся щель с соучастнической улыбкой просочилась Машка – в белых трусиках, свободной рукой прикрывая голую грудь. – Тоже не спится?
Во мне полыхнуло: я же запретил ей…
– Не представляешь, как хочется дать тебе ремня.
– Только попробуй.
Машка закрылась в туалете, а я по-прежнему стоял на месте. В голове царил хаос, а появлявшихся мыслях – полный сумбур. Что было наяву, а что во сне? Если все предыдущее мне приснилось…
Хадя жива!!! Мало того, она здесь, рядом. Нас разделяет всего лишь дверь.
Я с трудом переборол желание броситься в спальню. Встреча подождет, она только для меня была долгой. Теперь у нас с Хадей вся жизнь впереди. Надо узнать, что было правдой, а что нет, и действовать. Я не остановлюсь ни перед чем. Я не повторю прежних ошибок, не буду подгонять события, не создам опасные ситуации.
А еще надо вразумить покатившуюся по наклонной плоскости сестренку. Захар – парень, может быть, хороший, но ей не пара. Тот, кто пара, нарисуется на жизненном горизонте через много лет, а в ее возрасте заниматься тем, чем они занимаются (к тому же, в присутствии старшего брата и его невесты!), нельзя просто потому, что нельзя.
