Аркадий Адамов - На свободное место (Инспектор Лосев - 3)
Я сейчас даже не пытаюсь как следует осмыслить всю полученную информацию. Я спешу добавить к ней кое-что еще, если это, конечно, окажется возможным.
- Вы спрашиваете, кто его убил? - обращаюсь я к Георгию Ивановичу, не давая ему возможности сосредоточиться на мысли о собственной безопасности.
- Да, да! - нетерпеливо откликается он, подаваясь вперед. - Весьма интересно.
- Убили ваши.
- Но, господи боже мой, кто наши, какие наши? - его снова охватывает волнение, почти паника. - С ума можно сойти! Ну говорите же, говорите! Чего вы замолчали? Ну, ради бога!
- Их имена вам ничего не скажут, - отвечаю я. - Хотя нет! Один из них как раз работал в этом магазине.
- Красиков! Этот проклятый Лешка, да? - почти обрадованно восклицает Георгий Иванович. - Верно я говорю или нет?
- Точно. Работал у вас, но не на вас, - усмехаюсь я.
- Это все, так сказать, до меня было. До меня, вы слышите? При Гвимаре еще.
- Не имеет значения. Он и на Гвимара Ивановича тоже не работал.
- А на кого же тогда? - напускает на себя наивность Шпринц.
- Подумайте сами.
- Ну на кого же, господи боже мой? - нетерпеливо восклицает Шпринц.
- А я не знаю, - загадочным тоном отвечаю я.
- Нет, знаете!
- И вы знаете, Георгий Иванович. Это сам по себе факт, - насмешливо говорю я.
- Я знаю?! - запальчиво переспрашивает он, не замечая моей иронии.
- Да, вы.
- А я только с вами согласился. Ведь это вы сказали, на кого он работает. На Льва Игнатьевича. Согласен!
- А на кого работает сам Лев Игнатьевич, как по-вашему?
- Ну, это я не знаю. Абсолютно. Уверяю вас.
- Как угодно, Георгий Иванович, - я пожимаю плечами. - Можете не говорить. Я же вас не заставляю.
Я, однако, убежден, что он знает. Я и то, кажется, начинаю кое о чем догадываться. Но я и в самом деле не собираюсь заставлять его отвечать. Оставим это на будущее и пока что не станем уважаемого Георгия Ивановича особенно прижимать неудобными вопросами. Интересно, а Кольку-Чуму он знает?
- Но Леха действовал не один, - говорю я. - Был и второй.
- Убийца? - содрогаясь, уточняет Георгий Иванович.
- Да.
- Какой ужас, какой ужас, господи боже мой. Бедный Гвимар, - снова начинает стенать Шпринц. - И кто же он такой, этот второй бандит?
- Ну, этого вы наверняка не знаете.
- Ах, откуда вы знаете, кого я знаю и кого не знаю! - раздраженно машет рукой Шпринц. - Да я полгорода знаю. Я...
- Фамилия его Совко.
- Совко? - оторопело повторяет Георгий Иванович, снова поправляя сползающие очки. - Действительно... Такой фамилии не слышал, это сам по себе факт, конечно. А зовут его как, подонка этого?
- Николай.
- М-да... Понятия не имею.
- Они оба поступили к кому-то в няньки.
- Это еще что такое? - вполне искренне удивляется Шпринц.
Но мне достаточно его удивления, и объяснять я, естественно, ничего не собираюсь.
- Сам не знаю, - отвечаю я. - Кто-то сказал.
Пожалуй, пора заканчивать этот интересный разговор и прощаться с малосимпатичным Георгием Ивановичем. Только напоследок сделаю, пожалуй, одно доброе дело.
Я наклоняюсь к столу и, понизив голос, говорю:
- Теперь вы понимаете, на что способен этот Леха?
- Еще бы не понять, господи боже мой! - восклицает Шпринц.
- Так вот, учтите. Если вдруг Лида пожалуется ему на вас, доверительно говорю я, - то и мы, боюсь, вас не убережем. Это я считаю нужным предупредить. Ну, потом-то мы его, конечно, найдем. Обязательно.
Георгий Иванович заметно бледнеет.
- Спа... спасибо... - заикаясь, говорит он.
А мне, признаться, становится немного не по себе оттого, что я приплел сюда вдруг Леху, мертвого Леху, и заставил его хотя бы после смерти сделать что-то полезное для своих близких.
Я поднимаюсь и начинаю прощаться. Шпринц отвечает мне вяло, все еще, видимо, не в силах прийти в себя от нашей беседы.
За окном совсем уже стемнело. Сейчас около шести, и мне пора спешить. Я надеваю пальто, киваю Георгию Ивановичу и выхожу из его кабинетика.
Магазин по-прежнему пуст, и по-прежнему дремлет за прилавком продавщица в черном халате. Когда я прохожу, она поднимает голову, и я ей тоже киваю на прощанье.
На улице и в самом деле темно, хотя высоко над головой, на длинных изогнутых мачтах горят яркие лампы и вокруг них серебрится воздушный нимб.
Я иду в сторону набережной, не замечая прохожих, и чувствую, как у меня медленно разбаливается голова. Слишком уж много впечатлений за один день, слишком много важных сведений надо удержать в памяти. И сейчас мне предстоит еще одна встреча, очень важная - встреча с Хромым. Не забыть бы, ведь у него тоже какие-то счеты с Чумой, что-то между ними произошло. И случилось это давно и далеко отсюда, в Сибири, то ли в колонии, то ли потом, когда Хромой отбыл свой второй срок и вернулся в родной город. Да, скорей всего, потом, когда вернулся. Из-за этого Хромой и вынужден был в конце концов уехать из Новосибирска, убежать оттуда. Что же там произошло между ними, интересно знать? Какую роль тут сыграл Чума, какую подлую и гнусную роль? Надо в удобный момент расспросить Сергея, не забыть расспросить. Возможно, сам он этого разговора не начнет. А мне необходимо знать. Все необходимо знать, что касается Чумы. Ведь с ним еще предстоит немало повозиться. Очень опасен этот человек. Когда-нибудь он снова выйдет на свободу. Каким он выйдет, таким же опасным? Что надо сделать, чтобы таким он не вышел?
Размышляя, я сворачиваю на одну улицу, потом на другую, миную небольшую красивую площадь с умолкшим на зиму фонтаном и вскоре выхожу к набережной. Только здесь я прихожу немного в себя, стихает головная боль.
Я останавливаюсь у каменного парапета и с наслаждением вдыхаю соленый, терпкий воздух и подставляю брызгам лицо. Внизу уже привычно грохочут и бьются о камень невидимые волны, летит водяная пыль, я невольно слизываю ее с губ. И постепенно просто физически чувствую, как уходит усталость. Я совсем один на пустынной, темной набережной.
Внезапно до меня доносятся далекие голоса, они постепенно приближаются, я начинаю различать отдельные возгласы, разудалые, пьяные, похабные. Да, какая-то хулиганская компания приближается к тому месту, где я стою. Там, где идут сейчас они, набережная хоть и неярко, все же освещена редкими фонарями, но здесь она почему-то погружена в полную темноту. И потому меня не видно, а компанию эту мне постепенно удается разглядеть. Они идут в ту же сторону, куда надо и мне, идут по мостовой, занимая всю ее ширину, пьяно, азартно горланят, стараясь перекричать друг друга, кто-то приплясывает, кто-то пытается запеть. Опасная компания, встреча с ней одинокого прохожего, а особенно женщины, может кончиться трагически. Набережная длинная, и такая встреча может произойти в любой момент.
Все яснее вырисовываются фигуры идущих парней. Компания приближается. Меня им по-прежнему не видно. А я неожиданно замечаю среди них длинного, на голову выше остальных, парня. Неужели тот самый Славка? Это он восхищался Чумой, он плакал, когда уходила Лида... Конечно же это он.
И неожиданно, еще не отдавая себе отчета в том, что делаю, я решительно выхожу на середину мостовой и иду навстречу этой пьяной компания. Я только чувствую, что ее нельзя пустить дальше, нельзя, что-то может случиться ужасное, что-то непременно случится. А на моей стороне сейчас внезапность, важнейшая слагаемая успеха в любом рискованном деле такого рода. Но я все еще не могу решить, как ею воспользоваться, как себя сейчас повести. Впрочем, я по опыту уже знаю, все станет ясно, когда я увижу лица этих ребят, когда угадаю их настроение, их намерения. Именно так чаще всего и бывает в нашей непростой работе. А пока меня ведет одна интуиция и ощущение острой опасности, которую я должен предотвратить. Я еще не знаю, только чувствую, что что-то надо сделать, но как это сделать, станет ясно через минуту, нет... через полминуты... вот сейчас!
Мы сходимся на середине мостовой. Я возникаю перед ними из темноты так неожиданно, что вся компания на секунду умолкает от удивления и даже некоторого испуга. Слишком уж почему-то спокоен и уверен в себе этот одинокий, странный, возникший вдруг из темноты человек. Это не соответствует логике ситуации, когда, казалось бы, одинокий человек должен испугаться их, бежать. И тогда с гиканьем, свистом, гоготом кинется за ним в погоню вся эта бешеная стая, в упоении от своей силы, от своей жестокой власти над этим одиноким, испуганным человеком, от сладкого предвкушения дикой расправы с ним.
А тут, гляди-ка, он и не собирается бежать, он непонятно спокоен и уверен, и неизвестно, что у него на уме. И, как всегда, все непонятное настораживает, даже пугает.
Вот они уже столпились передо мной. Злые, пьяные, настороженные лица. Ждут. Но вот-вот кто-то из них сейчас не выдержит, выкрикнет что-то, остальные подхватят, завопят, и тогда...
Но я предупреждаю этот опасный взрыв. Я нахожу глазами высокого, всклокоченного парня в свитере и мятом пиджаке, крепко ухватываю его, притягиваю к себе и резко, сердито спрашиваю:
