Питер Мэй - Скала
Фин смотрел на Гигса, разинув рот от удивления. Речь наверняка о ком-то другом! Он просто был пьян, но не плакал. А Гигс по очереди заглянул в лица всех, кто сидел вокруг огня:
— Кто-то из вас в тот год был на Скерре, так что знает, о чем я говорю. А для тех, кто не был, я повторю то, что сказал тогда. Что бы ни случилось на Скале, что бы ни произошло между нами, это останется здесь. Мы все будем помнить, но никто ничего никому не скажет. А если кто-то из присутствующих расскажет что-то хоть одной живой душе, он будет отвечать передо мной, а потом перед Создателем.
И никто не усомнился в том, что так и будет.
Огонь пожирал торф, и тени сидящих мужчин танцевали на стенах, как молчаливые свидетели ритуала клятвы. За кругом света стояла плотная, осязаемая темнота. Все присутствующие повернулись к Фину. Лицо его было бескровным, как выбеленная временем и непогодой кость.
— Он был сам дьявол, — произнес Гигс.
Фин нахмурился:
— Кто?
— Макиннес. Отец Артэра. Он делал с вами ужасные вещи в своем кабинете, за закрытой дверью. Все те годы, что помогал вам с учебой, — Гигс помолчал, набрал в грудь воздуха. Тишина забивала горло, не давала дышать. — Ты рассказал мне об этом в тот вечер, Фин. Вы с Артэром никогда это не обсуждали, никогда даже не упоминали. Но каждый знал, что происходит, от чего страдаете вы оба. Молчание объединяло вас. Вот почему ты был так счастлив тем летом: все закончилось. Ты покидал остров и мог больше никогда не встречаться с Макиннесом. Кошмар закончился навсегда. Ты никогда никому ничего не рассказывал: вынести стыд и унижение от того, что он с вами делал, было невозможно. Но ты собрался уезжать и мог оставить все это позади.
— А потом он сказал нам, что мы плывем на Скерр… — едва смог прошептать Фин.
Лицо Гигса было мрачным, тени подчеркивали его морщины.
— Ты думал, что все позади, и тут узнал, что придется провести с ним две недели на Скале. Бок о бок с человеком, который испортил твое детство! Бог свидетель, мы живем здесь как сельди в бочке. Может, он бы тебя и не тронул, но все равно был бы рядом круглые сутки. Для тебя это было немыслимо. Я прекрасно понимал тебя тогда и понимаю сейчас.
Веки Фина были опущены, и в то же время он впервые за восемнадцать лет смотрел на мир открытыми глазами. Всю взрослую жизнь его преследовало чувство, будто что-то находится рядом, на периферии зрения, но он никак не может это разглядеть. Теперь это чувство исчезло. Откровение Гигса принесло физическую боль: все мышцы Фина свело от напряжения. Как он мог все это забыть? Теперь вернувшиеся воспоминания переполняли его — так человек после пробуждения ясно помнит приснившийся ему кошмар. Пустота внутри заполнялась, под закрытыми веками прыгали картинки, как в старом, плохо снятом семейном фильме. Он чувствовал запах пыли от книг в кабинете мистера Макиннеса, вонь застарелого табачного дыма и алкоголя в его горячем дыхании у себя на лице. Чувствовал прикосновение его сухих, холодных рук, и от этого даже сейчас шли мурашки по коже. Фин вспомнил странного человека с непомерно длинными ногами, который все время вторгался в его сны после смерти Робби, как предвестник возвращения памяти. Этот человек молча стоял в углу его кабинета, наклонив голову, чтобы не задеть потолок, длинные руки торчали из рукавов куртки. И вот сейчас Фин наконец узнал его. Это был мистер Макиннес, с его отросшими седыми волосами и мертвым, затравленным взглядом. Как он не увидел этого раньше?..
Фин открыл глаза. По щекам бежали слезы, обжигая, как кислота. Он с трудом встал на ноги, добрел до двери, откинул брезент, и его вывернуло наизнанку. Он упал на колени; желудочные спазмы продолжались, пока он не начал задыхаться. Тогда его аккуратно подняли, помогли вернуться к очагу и накинули на плечи одеяло. Фина трясло, как в лихорадке, на лбу выступил пот.
Раздался голос Гигса:
— Я не знаю, сколько ты успел вспомнить. В тот вечер, когда ты мне все рассказал, я так рассердился, что захотел убить его. Как человек мог делать такое с детьми? С собственным сыном?.. — он резко втянул воздух: — Потом я решил пойти в полицию, выдвинуть против него обвинение. Но ты умолял меня этого не делать. Ты не хотел, чтобы хоть что-то стало известно. Тогда я понял, что как-то с этим разобраться можно только здесь, на Скерре. Между нами. Так, чтобы больше никто никогда не узнал.
Фин кивнул: остальное он вспомнил сам. Теперь он ясно видел все, как будто это случилось вчера, а не много лет назад. В первый вечер на Скале мужчины собрались вокруг очага. Гигс читал вслух Библию, а после отложил ее и, ко всеобщему изумлению, прямо обвинил отца Артэра в преступлениях. Тишина, потом отрицание… Гигс рвал и метал, он прочел пламенную речь, как адвокат в Верховном суде. Благодаря его божественной ярости, а также точной информации, взятой из рассказа Фина, мистер Макиннес сдался. И тут-то, под действием страха и стыда, признания полились из него, как гной. Он не мог объяснить, почему он это делал. Он не хотел, чтобы так получилось. Ему очень стыдно. Это никогда не повторится. Он постарается сделать все, что сможет, для обоих мальчиков.
А еще Фин помнил, как Артэр смотрел на него поверх огня. Ведь он причинил другу боль, предал его, нарушил их обет молчания. Разрушил то единственное, что позволяло семье Макиннесов существовать, — отрицание. Только теперь Фин понял, что мать Артэра, наверное, все знала, но старалась об этом не думать.
Гигс оглядел всех, кто собрался у очага. В их глазах плескалось отражение пламени, а может быть, это был ужас.
— Мы судили его в тот вечер, — сказал он. — Были судом присяжных. Мы решили, что он виновен, и изгнали его из этого дома. Все две недели, что мы были здесь, Макиннес должен был жить на голых скалах. Мы оставляли ему еду у каменных пирамид и обещали забрать с собой, когда будем возвращаться. Но он уже не мог вернуться на Скерр и не имел права даже коснуться кого-то из вас.
Фин наконец понял, почему мистера Макиннеса не было в его воспоминаниях о Скале. Сейчас он видел, словно наяву, как отец Артэра, сутулый, сгорбленный от стыда, карабкается вверх из пещер, чтобы забрать пищу от каменных пирамид. Гигс никогда об этом не говорил, но он наверняка заметил враждебность Артэра после признания Фина. Поэтому он всегда разводил их по разным группам.
Полицейский взглянул в лицо Гигса, освещенное пламенем из очага.
— В тот день, когда я упал с утеса… Когда мистер Макиннес завязал на мне канат… Он же не просто упал, правда?
Гигс печально покачал головой:
— Я не знаю, Фин. Правда не знаю. Мы не могли придумать, как к тебе спуститься, и вдруг кто-то заметил, как он поднимается на тот уступ. Наверное, услышал наш галдеж из своей пещеры. Он, видимо, старался как-то возместить ущерб, и это ему даже удалось. Вполне возможно, он спас тебе жизнь. Но упал он или прыгнул сам, можно только гадать.
— А может быть, его толкнули?
Гигс чуть склонил голову, внимательно взглянул на Фина.
— Кто?
— Я, — он решил, что должен это знать.
Шторм уже кончался, но ветер все еще свистел и стонал во всех щелях и трещинах Скалы, во всех пещерах, среди каменных пирамид, построенных охотниками минувших лет.
— Когда он упал, тебя подняли уже футов на пятьдесят, Фин, — сказал Гигс. — Никто его не толкал. Ну, разве что Божья длань.
Глава двадцатая
IКто-то звал его по имени, ясно и отчетливо: «Фин, Фин Маклауд!» Правда, голос доносился издалека, откуда-то из-за тумана. Он поднялся из глубин сна, как будто со дна моря, и вынырнул на поверхность сознания. Его сразу ослепил яркий свет. Вокруг двигались тени и силуэты. Кто-то откинул брезент на двери, и в «черный дом» проникло желтое сияние рассвета. Вместе со светом в комнату пробрался ветер, он закручивал дым водоворотами. Когда Гигс предложил поспать до рассвета, Фин решил, что это невозможно. Но сейчас он даже не мог вспомнить, как укладывался на полку у дальней стены: какой-то механизм самозащиты просто «выключил» его. Возможно, тот же самый механизм восемнадцать лет прятал от него его собственные воспоминания.
— Фин Маклауд! — снова позвал тот же голос. На этот раз Фин уловил в нем еле слышный хрип. Артэр! Страх, как ледяная стрела, болью пронзил сердце. Полицейский вскочил на ноги и поспешил к двери, толкая кого-то по пути. Гигс и еще несколько человек уже стояли снаружи. Фин прикрыл глаза от солнца и различил силуэты двух человек на краю утеса за маяком. Они четко вырисовывались на фоне желтоватого рассветного неба с розовыми полосками облаков. Десятки тысяч олуш хлопали крыльями и криками выражали свое презрение к людям там, внизу.
Артэр и Фионлах стояли футах в двухстах, но Фин ясно видел веревку на шее подростка. Другой ее конец держал в руках его отец. Руки Фионлаха были связаны за спиной. Он неустойчиво стоял в опасной близости от края обрыва. Только то, что Артэр натягивал веревку, удерживало парня от падения на камни внизу.
