Загадка неприкаянной души - Ирина Грин
Иван, может, и выпил бы, но пора выдвигаться в обратный путь, а делать это в нетрезвом виде он не собирался ни при каком раскладе.
Глава 47
Вернувшись в успевшую остыть «Тойоту», Иван включил двигатель и набрал номер Щедрого.
– Привет, Геннадьич! Не успел сказать спасибо твоим местным корешам. Ты уж позвони им, поблагодари от нашего имени. Лады?
– Лады! – пообещал майор.
– Ты, кстати, по какому вопросу звонил?
– Да тут такая штуковина приключилась…
И Щедрый рассказал про торговку пирожками и как он сам, внимательно рассмотрев фотографии Герасимова и человека, сошедшего с поезда, убедился, что это разные люди.
– Подожди! – «Тойота» еще не нагрелась до комфортной температуры, но Рыбаку сделалось жарко. – Ты хочешь сказать…
– Хочу, – подтвердил Щедрый.
– Не может такого быть! Алена опознала и пальто, и чемодан!
– Пальто и чемодан – да, Герасимова, а мужик – не Герасимов.
– Но Федор же… – Иван тяжело вздохнул, трогаясь с места. – Ладно, мы выдвигаемся в Новоракитинск. Если все будет нормально, завтра во второй половине дня будем на месте.
– Что – Федор? – заволновался Лебедев, поняв по тону разговора, что где-то накосячил.
Рыбак молчал. Он смотрел на летящую под колеса дорогу, фонари, из-за высокой скорости сливающиеся в одну сплошную светящуюся полосу, и молчал, мысленно распекая себя на все корки. Руки крепко сжимали руль, чтобы ненароком не возникло желания сжать тщедушную шею напарника. Как он мог повестись на лебедевскую болтовню и не отработать лежащие на поверхности зацепки. Ту же бабку с пирожками, будь она неладна. Почему она смогла разглядеть на фотографии человека с чемоданом то, чего никто до нее не увидел. У нее что – глаз как у Терминатора?
– Иван Станиславович… – жалобно проскулил с заднего сиденья Лебедев. – Что случилось-то?
– Ничего, – гаркнул Рыбак, и на душе у него стало совсем муторно. И чего, спрашивается, он отрывается на Федьке? Какой из него сыщик? Никакого. А сам он, Рыбак, разве не ошибался по молодости? Еще как ошибался. Он и сейчас ошибся, и нечего перекладывать свою вину на Лебедева.
– Хотите батончик? – предложил программист.
– Нет, – ответил Иван уже более миролюбиво. – И ты не ешь. Сейчас переедем мост, за ним будет большая заправка, там можно будет поесть чего-нибудь более съедобного, заодно позвонить нашим и обсудить дальнейшие действия.
– Так что все-таки стряслось?
Иван вкратце пересказал новость, услышанную от Щедрого.
– Не может быть!
Федор полез в рюкзак за ноутбуком. Тот пискнул, салон наполнился призрачным светом экрана, а тишину прогнал цокот бегающих по клавиатуре пальцев.
– Вот блин… – пробормотал Лебедев. – Блин! Блин! Иван Станиславович! Это и правда не Герасимов. У этого мочка уха совсем другая. И подбородок более выдается. И что теперь будем делать?
– Сейчас переедем через мост, остановимся в кафе на заправке и позвоним нашим, – после довольно продолжительной паузы сказал Иван.
– А можно спросить?
– Спрашивай!
– Вы уже не хотите, чтобы я был вашим напарником?
«Я и раньше не хотел, что уж там», – подумал Иван, а вслух сказал:
– Да что уж там, будем работать. – Лебедев радостно засопел, и Рыбак поспешил слегка охладить его пыл: – Только с одним условием: ты научишься водить машину и получишь права.
– Конечно! – обрадовался Федор. – Я уже сдал теорию. И водить пробовал немного. Хотите, покажу?
Разумеется, Рыбак не хотел.
Глава 48
Несмотря на заверения, что со здоровьем у нее полный порядок, доктор наотрез отказывался отпускать Марию Анатольевну домой. А чего, спрашивается, лежать? Антибиотики докололи, таблетки можно и дома принимать. Она, конечно, ушла бы и без разрешения, но Валюшка и зять Алексей словно сговорились с доктором, не хотели слышать о ее возвращении домой.
– Не спеши, мама, не хватало еще осложнений, – твердила Валюшка.
Будь за окном лето, ушла бы, не раздумывая. Но зимой в тапочках на босу ногу и халате, пусть даже теплом, байковом, далеко не уйдешь. Вот и приходилось Марии Анатольевне вместо прогулки по любимому парку довольствоваться больничным коридором. Был он длинным, сто восемьдесят шагов в один конец, с большими окнами, выходящими на больничный сквер. Мария Анатольевна ходила туда-сюда и все думала, думала, думала… Думала она о том, чем еще помочь майору Щедрому и его другу, чтобы он оставил в покое бедняжку Стефанию. Да, она погорячилась, но ведь Марии Анатольевны не убыло от этой горячности. А даже если и убыло, то совсем чуть-чуть. Но зато, как верно подметил Ломоносов, ежели в одном месте чего убудет, то в другом – присовокупится. Вот и у нее, Марии Анатольевны, благодаря Стефании вроде как присовокупилось кое-что, о чем она запрещала себе думать, но все равно думала, ощущая при этом, как щеки начинают гореть, словно от жара.
– Бабушка! – раздался позади радостный мужской голос.
Мария Анатольевна обернулась.
– Айзек!
Когда бариста из кафе в парке впервые навестил Марию Анатольевну в больнице, оказалось, что не так уж она была не права, называя его Айзеком. Настоящее его имя – Абдулазиз.
– А как тебя звала бабушка? – спросила она.
– Азик. – Молодой человек улыбнулся.
– Можно я тоже так буду тебя звать?
– Конечно.
Оказалось, что Игнатова хотела сэкономить на налогах и Абдулазиз работал без официального оформления, нарушая таким образом не только Трудовой и Налоговый кодексы, но и миграционное законодательство. Последнее нарушение предусматривало огромные штрафы, но, так как Абдулазиз находился в кафе ночью и ранним утром, Стефания надеялась, что проверяющие в такое время спят. И тут появляется старушка с палками для скандинавской ходьбы и грозит полицией. Есть от чего потерять голову. Аффект – так охарактеризовал поведение Стефании Глеб (стоило подумать о хозяине хаски, как щеки вспыхнули, словно у гимназистки какой-то). У Глеба сын – юрист. Только он по хозяйственным делам, не по уголовным. Хотя, по мнению Марии Анатольевны, тут самое что ни на есть хозяйственное дело – две женщины подрались, бытовуха чистейшей воды. Конечно, не имей Стефания троих детей, вполне вероятно, что Мария Анатольевна палец о палец не ударила бы, чтобы защитить хозяйку кофейни. Но дети в ее глазах являлись таким веским аргументом, против которого любые доводы бессильны.
Каждый раз, сменяясь утром, Азик прибегал в больницу. В это время посетителей в отделение не пускают, но молоденькие медсестрички не могли устоять перед его улыбкой и закрывали глаза на нарушение им распорядка. Да и не особо он его нарушал. На пороге палаты или вот так, как сейчас, в коридоре, вручал Марии Анатольевне термостакан с «капучинкой» и пакет с выпечкой – свежим ароматным маффином или
