Сергей Валяев - Жиголо
— Видел, — твердо проговорил я. — Показывали по межнациональному каналу.
— Прекрати, — поморщилась то ли от яблока, то ли от моей глупости. Если кто и террористы, то это мы с тобой, милый.
— Мы?
— Да, я и ты.
— Почему?
— Потому, что билеты у нас на самолет, — засмеялась.
… И наступил полдень, дождя уже не было, у горизонта плавали топленые солнцем облака. Поезд тормозил на каком-то диком полустанке. Внизу плыло бескрасочное мокрое поле; вдали угадывался лес. В жиже проселочной дороги увяз странный механизм, похожий на трактор. Возле него стоял человек в безмерном дождевике.
— Это мой брат, — суетился проводник в тамбуре. — Он вам поможет. Торопливо сдирал с себя бронежилет. — Передайте ему эту жилетку, черт!
— А вы уверены, что здесь безопасно? — завал я глупый и лишний вопрос. — Сколько до границы?
— Самый раз, милые мои, — твердил проводник. — Прыгайте и все будет лучше, чем думаете. Дальше поезд все равно не идет.
И мы с Анной прыгнули на гальку насыпи. Состав дрогнул и попятился в ту сторону, откуда мы приехали.
— Помогут вам! — кричал проводник, отмахивая рукой на брата.
Когда поезд пропал в полуденной синеве дня, мы медленно спустились на проселочную дорогу. Брат проводника был мрачен и глуховат. Вырвав из моих рук бронежилет, кинул его в кабину трактора, потом кивнул нам, чтобы садились.
— Как вы здесь живете? — спросил я.
— Деньги, — сказал брат.
Анна вытащила купюры и передала ему, взглянув на меня. Я понял, что мне лучше молчать, как трупу.
Через час мы въехали в странное хуторское поселение. Его жители ходили в бронежилетах. Это было поселение, где жили те, кто сопротивлялся режиму сопротивлялся с оружием в руках.
— Теперь я верю, что нам могут помочь, — проговорила Анна.
— Думаешь? — и поднял голову: небесный купол, обрамленный верхушками деревьев, отсвечивался праздничным светом. — Красиво. Кажется, нас любит небо?
— А мы любим его, — и взяла меня за руку.
Потом брат проводника привел сухожильную женщину, она была помятая и старая, как газета, но взгляд был чистым и свободным.
— Убегаете? — спросила равнодушно.
— Да, — ответили мы.
— Деньги, — протянула руку.
Анна снова вырвала из сумочки купюры, с заметной нерешительностью протянула их… Женщина усмехнулась:
— Не бойтесь! Не бывает кары, длящейся дольше жизни, — и пригласила нас в деревенский дом.
Там мы сели за длинный общинный стол и перед нами поставили чугунок с картофелем. Я взял картофелину и, обжигая десны, вспомнил, что когда-то был счастливым.
— А ты заметил, — сказала Анна, — у них нет ни газет, ни книг, ни телефона, ни радио, ни ТВ.
— У них есть оружие и бронежилеты, — заметил я.
— Счастливые люди, — вздохнула любимая. — Почему мы так не можем жить?
— Не знаю, — пожал плечами.
Тут ударила дверь — входила сухожильная женщина и мужчина. Он был в старой форме таможенной службы, поверх кителя — бронежилет. Взглянул на нас философским взглядом:
— К тирану иди с головой, возложенной как бы на блюдо, но руку, несущую блюдо, согни! Тогда голова уцелеет.
Я посмотрел на таможенника:
— А блюдо-то где?
Он хныкнул и резким, профессиональным движением вырвал из-за спины автомат. Пули с барабанной дробью рассыпались над нашими головами. (Лоб удобная площадка для барабанных палочек калибра 5,45 мм).
— Молодец, — похвалила его женщина. — Но они умрут не сейчас.
— Да? — таможенник дунул в монокль ствола. — Тогда я больше не буду.
— Позвольте, — возмутился я наконец. — Мы платим деньги, а вы…
— Зря промахнулся, — сокрушенно вздохнул таможенник. — Если бы попал, ты бы не умничал.
— Хватит шутки шутить, — проговорила женщина. — Пора идти. Или будет поздно: границу перекроют Энергетической установкой «Паутина».
— «Паутина»? — переспросил я. — Красиво.
… Мы быстро шли по лесной дороге. Вокруг пели даровитые птахи. В дальней стороне громыхал гром.
— Дождь? — спросил я у таможенника.
— Граница, — пожал плечами. — Скоро совсем дело будет плохо. Туда пути не будет, — кивнул в сторону горизонта. — Вы последние.
Через час я заметил, что Анна притомилась. Она спотыкалась и загнанно дышала. Потом присела у дерева:
— Прости, устала.
— Потерпи, — протянул руку.
— А если мы не дойдем?
— Дойдем, — и пошли по тропе, но взявшись за руки, точно дети.
Мы шли и путь наш казался бесконечным. Мы шли, пока Анна удивленно не спросила:
— А где же наш провожатый?
И услышали совсем рядом — громкую, агонизирующую автоматную очередь. И, отшатнувшись поначалу от опасных звуков, все-таки, кинулись в сторону беды. И увидели: над вязкой болотной жижей воздушные лопающиеся пузыри.
— Боже мой, — проговорила Анна. — Я не хочу умирать в болоте.
— Если мы умрем, — пообещал я, — то только в небе.
Потом мы вышли на пространство, залитое прозрачной водой. И нам казалось, что мы идем по воде. Небо над нами было беспечальным и свободным, оно отражалось в воде и казалось, что мы идем по небу.
Мы шли к лезвию горизонта и жили надеждой, что дойдем до этого горизонта.
Неожиданно увидели впереди праздничный воздушный шар. Он выплыл из-за леса, словно торопясь к нам на помощь. И мы это понимаем, и восторженно вопим, и толкаем друг друга, и бежим навстречу ему… бежим, брызгая освещенной небом водой…
Рукотворный электрический разряд, похожий на жало гигантской земноводной твари, пробивает непрочный, легковерный праздник души. Воздушный шар вспыхивает факелом и падает огненными ошметками вниз. А мы стоим и смотрим, как чадит наша надежда. Нам ничего не остается делать, как стоять и смотреть…
«Раз в году я даю себе право на скорбь,в этот день я небесные окна закрою,изгоню синеву,и взойдет надо мной скорби черное солнце».
Я открываю глаза — черная глубокая ночь накрыла машину и нас в ней: Аня спит за рулем, дыхание спокойное и тихое. Я чувствую себя, как после наркоза. Тело непослушное, а память лихорадочно пытается восстановить прошлое и… будущее. Я вспоминаю нашу невнятную поездку на это поле. Потом — «беседа» с неким внеземными силами, называющих себя биологическими создания космической энергии, которые утверждали, что нашей планете угрожает опасность со стороны безнравственных военных. Разумеется, я не верил и меня вместе с Анечкой отправили в недалекое будущее. Там я был каким-то кисейным интеллигентом, умеющим только размахивать дирижерской палочкой. Если все это правда, то будущее действительно у нас поганое лоботомия, как метод управления народными массами, не самая приятная перспектива.
Черт знает что! Нет слов, сержант! В такую маловразумительную и топкую, как топь, историю я никогда не попадал. Кто бы мне объяснил, что на самом деле происходит? Кто оказывает влияние на мои мозги и душу? НЛО? ГРУ? ЦРУ? ФСБ? Ну и так далее.
Я выбрался из старенького «Москвича» и, отойдя в сторону от него метров на десять, освободил мочевой пузырь. Струя мочи ударила в пыль и подняла облачко, подсвеченное мертвым светом луны. Я перевел дыхание: ничего, ещё поживем во славу себя и всего человечества, лишь бы докопаться до самой до сути происходящих событий. Помнится, начинались они именно в такую ночь — была такая же безжизненная луна и был неживой голос Санька, сообщающий, что мой лучший друг погиб. Все последующие события развивались в духе нормальных криминальных разборок. Тогда и подумать нельзя было, что обстоятельства изменятся до такой степени, что я буду принимать участие в неких запредельных экспериментах. И что теперь? Как сказал кто-то из великих философов: «В трудных обстоятельствах сохраняй рассудок». Очень своевременный совет. В моей голове полный раскардаш. Наверное, так сходят с ума, сержант?
Вернувшись к авто, обнаруживаю, что Анечка проснулась, посмотрела на меня здоровым оптимистическим взглядом:
— Ты гулял?
— НЛО искал, — буркнул. — В трусах, — нагрубил.
— И я поищу, — сказала.
Вел себя так по той причине, что видел: Анечка чувствует себя, как юная пионерка в нашем недалеком прошлом, твердо уверовавшая в незыблемость великих идей коммунизма. Раньше были эти противоестественные идеи, теперь другие — не менее странные. И что же? Пионерская восторженность как была, так и осталась. Должно, так проще жить? Верить — и никаких проблем.
— Что будем делать? — спросила Аня, садясь снова за руль.
— В каком смысле?
— По нашей проблеме, — и подняла глаза вверх.
— Взорвем все к черту! — отрезал. — И себя тоже!
— Это идея, — и повернула ключ в замке зажигания.
А какие я должен испытывать чувства? Чувство глубокого удовлетворения от невнятного общения с теми, кто утверждает, что они есть космическая миссия. Да, они отправили нас в будущее — оно опасно и неприятно, однако можно предположить, что «они» его сконструировали с целью заморочить нам головы. С восторженными дураками проще иметь дело, не так ли? Или это воздействие вполне земного психотропного оружия нового поколения?
