Рауль Мир-Хайдаров - За все наличными
-- Бери, трать! Лучше прогуляем эти деньги, чем на них купят бомбы и "стингеры" против мирных людей...
Карлен, второй раз за вечер оказавшийся в нокдауне, подошел к столу и, отделив десять или двенадцать пачек долларов в банковских упаковках, сдвинул их к своей тарелке. Он ощущал какой-то внутренний протест, понимая, что не имеет права брать деньги, добытые разбоем, убийством, но протест этот был какой-то робкий, вялый, да и, с другой стороны, он уже надел золотые часы "Франк Мюллер", купленные на эти же деньги, и расставаться с ними ему почему-то уже не хотелось.
-- Ну, теперь, когда с души свалилась такая тяжесть -- все-таки, оказывается, тайну носить в себе непросто, -- давайте выпьем за жизнь, за молодость, за любовь! Жизнь так прекрасна! Особенно после того, когда сознательно ставил ее на кон и тебе выпал выигрыш... -- предложил тост повеселевший Крис, и Карлен лишь теперь почувствовал, чем рисковали молодые люди в Лондоне. На какой-то миг Татлян даже позавидовал друзьям -- они свершили что-то важное в жизни, сразу возвысившее их над другими, хотя сами еще не в полной мере осознали это.
-- Ну вот и лады, что не стал отказываться, -- похвалил Армен, кивнув на высившиеся горкой пачки денег перед Татляном. -- А я, честно говоря, опасался чистоплюйства с твоей стороны. А ты наш парень, наш! За это стоит выпить! Ребята, да мы же ничего еще не съели. Зря, что ли, Петрович старался. А ну-ка, налегай...
Карлен, впервые пробовавший редкие блюда русской кухни, приготовленные Петровичем, о котором ему уже прожужжали уши, ел с заметным аппетитом, особенно всевозможные заливные, ассорти из осетровых и холодную дичь с брусничным соусом, и быстро понял, что к такой еде лучше всего подходит русская водка. И армянский коньяк, и шотландское виски, и даже французское вино выглядели сегодня за этим богато накрытым столом явными чужаками. Раньше Карлен только про одежду или интерьер мог сказать -- гармония, но русская кухня вкупе с водкой тоже составляли совершенное единство стиля. Это было для Карлена еще одним приятным открытием в России. И он подумал, что теперь, когда у него есть такие деньги, он непременно станет завсегдатаем "Золотого петушка". Вкуснейшая еда, над которой явно колдовал сам Петрович, на время заставила его забыть и о подаренных часах, и о деньгах, лежавших рядом.
-- Если завтра ты не очень занят, приглашаем тебя прокатиться вместе с нами в гостиницу "Софитель-Ирис", -- предложил Абрек. -- Там открылся международный салон одежды "Ягуар-стиль". Мужской прикид там высочайшего класса, под стать твоему "Франку Мюллеру", в общем -- для самых крутых "новых русских". Купим костюмчики, плащи фирмы "Дормей", "Обвиос", закажем сорочки, шелковые халаты. Тебе, дорогой Каро, вообще надо приодеться, у американцев в этом отношении вкус не очень... Ты на них не ориентируйся, они все одеты кое-как, да и шмотки у них дрянь. Но ты прежде всего армянин, а на Кавказе всегда было принято одеваться модно, дорого, с шиком. Ты вращаешься в элитных московских кругах, ходишь на премьеры, а там снобов больше чем на-до. По одежке встречают -- по уму провожают -- сейчас эта русская пословица весьма актуальна.
Карлен не стал возражать Абреку, по правде сказать, ему самому не нравилось, как одевались американцы. Практичность его новых сограждан лишала одежду ее существенных качеств: изящества, элегантности, -- тут Татлян был согласен со своими друзьями.
Посидели за столом, накрытым хавтановскими официантами, не долго, часа два, не больше. Застолье словно встряхнуло путешественников, вернувшихся из Лондона сумрачными и озабоченными, к ним вернулось былое жизнелюбие, азарт, и они решили поехать и покутить в ночной клуб "Сохо". Как ни соблазняли Каро, тот не согласился, сославшись на то, что должен закончить материал для газеты. Договорившись встретиться утром и вместе позавтракать, друзья разошлись.
Поднявшись к себе в комнату с пакетом, набитым долларами, Карлен долго, очень долго сидел за-думавшись в глубоком кожаном кресле. Дописывать статью сегодня он и не собирался, просто хотелось остаться одному и осмыслить неожиданно возникшую ситуацию.
Через день Карлену предстояло отправить в центр еженедельную шифровку, но он уже знал, что не сообщит о двойном убийстве в лондонском отеле "Лейнсборо", не назовет фамилии убийц. Он понимал неординарность случившегося: такое перерождение агента не могло прийти в голову даже самым изощренным педагогам-стратегам из секретного ведомства: понятно, если бы перекупили, подставили женщину, заставили под страхом смерти, но... голос крови? В США такое вряд ли кто мог принять всерьез, а зря... Но недаром же говорят: кто пьет вино и кто пьет воду -- думают по-разному.
Так он и сидел, невидяще глядя на пачки долларов, разбросанные перед ним на низком журнальном столике, и размышляя совсем по-русски: как жить дальше? И вдруг его обожгла мысль, которая могла поставить все на свои места, внести ясность в мучивший вопрос. Он бросился к гардеробу и достал из кармана невзрачного твидового пиджака детектор для проверки подлинности валюты. Затем из каждой пачки, наугад, вытащил по купюре и стал тщательно проверять их. Но доллары были настоящие...
Глава 11. О, Париж!
1
Ремонт на квартире Тоглара затягивался, и вовсе не из-за нерадивости рабочих и сантехников, -- увлекшийся Виленкин вносил все новые и новые поправки, и Тоглар, как ни спешил переехать из "Метрополя" на Кутузовский, терпел и соглашался: решения в ходе работ появлялись одно оригинальнее другого. Почти все изменения касались мастерской-студии. Конечно, можно было вести капитальный ремонт иначе: отделать жилую квартиру из четырех комнат, а уж мастерскую закончить позже, не спеша. Но Тоглар хотел отметить новоселье в сталинском доме непременно в студии, как художник, -- с момента заселения он как бы начинал отсчет новой жизни, жизни, где у него будет дом, семья, творческие заботы.
Машина, выбранная Эйнштейном, оказалась действительно удачной и очень комфортной, и он был рад, что остановил выбор на "порше". Автомобиль позволял провернуть за день десятки дел, и все они были связаны или с ремонтом, или с будущим обустройством новой квартиры. Виленкин порой неделями не покидал его "порше" -- участие Тоглара во всех хлопотах дизайнер называл двойным авторским надзором.
После встречи, организованной старыми корешами в "Пекине", Константин Николаевич ожидал, что его замучают звонками, но он ошибся. Ему, конечно, звонили, но чаще всего старые и новые знакомые приглашали на всякие торжества: семейные, личные, связанные с работой. Вероятно, каждый из них желал закрепить с ним отношения на будущее или на всякий случай, понимая, что слово такого человека, как Тоглар, в какой-нибудь ситуации может дорого стоить, потому старались не терять его из виду.
Торжества, на которые он был зван, чаще всего оказывались многолюдными, со вкусом накрытые столы ломились от изобилия яств. Одно поначалу вызывало недоумение, смущало Константина Николаевича: где бы он ни появлялся в гостях, из старых корешей, тех, что отмечали его возвращение из кавказского плена, встречал порою одного-двух, а в основном -- сплошь незнакомые люди, кроме самого хозяина. Хотя все братаны, слава Богу, были живы-здоровы, находились в Москве, Тоглар знал об этом точно. И он еще раз оценил свою прозорливость, когда предположил на банкете в "Пекине", что его бывшие сподвижники жаждали как можно быстрее и навсегда отделиться друг от друга, чтобы ничто не напоминало о прошлом, зачастую неприглядном, жестоком. Оттого возле давних друзей и соратников -- сплошь новые люди. Этим новым людям можно любую легенду о себе сочинить, пустить пыль в глаза, поэтому все приемы были так продуманы, отмечались с размахом. Чтобы как-нибудь не попасть впросак, иметь четкие ориентиры в новой Москве, Константин Николаевич стал брать с собой Эйнштейна, представляя его то своим помощником, то референтом, впрочем, нынче на приемы мало кто приходил без охраны и сопровождения. И потому Аргентинец, разыскивая молодого картежного гения, частенько звонил Тоглару, спрашивая, не у него ли Георгий. Эйнштейн, конечно, не отказывал мэтру Городецкому ни в чем, кормился он все-таки с карт, но уютнее и душевнее ему было явно в компании с Тогларом. Молодому человеку, с его болезненными амбициями и высоким самомнением, все больше и больше нравился Константин Николаевич, он даже стал копировать не-которые его жесты, повторять любимые словечки и выражения, и это не осталось незамеченным. Городецкий не раз спрашивал у Фешина: "Ты что, гипнотизируешь моего коллегу? Он весь под твоим влиянием", -- на что Тоглар только усмехался.
Константин Николаевич не забыл о своем обещании вызвать Наталью в гости в Москву, но потом, окрыленный покупкой квартиры на Кутузовском, решил связать этот приезд с новосельем, хотел удивить любимую с первых шагов пребывания в столице -- какую же женщину может оставить равнодушной приготовленная для нее квартира, да еще такая! Но судя по всему, если ждать новоселья, встреча может затянуться надолго, а он безумно скучал по девушке, часто видел в снах счастливые дни в Ростове, помнил тепло ее рук, губ... Эйнштейн -- Георгий, знавший обо всех проблемах Фешина, и тут оказался полезен -- предложил интересный выход. Как-то, сидя у Фешина и приметив, что хозяин все больше впадает в меланхолию, Георгий дал толковый совет:
