Испанский сапог. Нам есть чем удивить друг друга - Александр Григорьевич Звягинцев
Ледников попросил посмотреть договор.
Внимательно прочитав документ, аккуратно положил его на стол. Верхоянцев смотрел на него глазами, налившимися слезами.
— Не волнуйтесь вы так, Павел Лукич, — спокойно сказала Апраксина. — Вам нельзя.
— Да мне уже и жить нельзя, — обреченно проговорил старик. — Я только верну портрет — и все. Ради Сони…
Ледников вздохнул. Делать было нечего, надо говорить правду.
— Павел Лукич, по этому договору вы предоставляете антикварному салону полгода на проведение дополнительных экспертиз. И еще.
Картину вам вернут только после того, как вы оплатите стоимость проведенных экспертиз. А это могут быть немалые суммы.
— Я знаю. Мне и в полиции, куда я первый раз пришел, так и сказали.
— Зачем же вы его подписывали, Павел Лукич? — тихо спросила Апраксина.
— Да сдуру, Ирочка, второпях. Я и прочитать его не успел, когда он эту жидкость разлил.
— Какую жидкость? — не понял Ледников.
— У него на столе стояла какая-то бутылка… Он ее задел, как будто случайно, и вся жидкость разлилась. Пошел какой-то дым, у меня сразу появилась резь в глазах. Он сказал, что надо срочно в поликлинику — промыть, он отвезет, тут близко… Ну, я и подписал. А прочел только дома, и то через несколько дней, когда глаза прошли.
— Вы думаете, он сделал это специально?
— Да конечно! Теперь я в этом уверен. Знаете, я стал интересоваться, а не было ли чего похожего с другими людьми, обращавшимися в салон? Нашел людей, которые имели дело с этим человеком…
Старик вдруг заметно оживился, голос его зазвучал куда увереннее, глаза просохли. В нем вдруг стал виден тот крепкий, уверенный в себе мужик, каким он был когда-то.
— Так вот один человек принес в этот салон старинный серебряный сервиз, его там напоили чаем, и в тот же день у него случился сердечный приступ… А другой, как и я, сдал на комиссию картины, выпил после заключения договора какого-то очень дорого вина, которым его угостили, и…
— И что? — решил уточнить Ледников, хотя было понятно, куда гнул Верхоянцев.
— Он тоже отправился в мир иной… Наследники теперь пытаются вернуть картины, но им говорят, что это были копии, не имеющие никакой ценности. Понимаете? Нет, вы понимаете? Ирочка, но вы-то понимаете, что они творят?
Апраксина успокаивающе сжала руку старика и выразительно посмотрела на Ледникова, давая понять, что разговор пора заканчивать — нечего волновать старика.
— Вы не могли бы дать координаты этих людей? Я хотел бы с ними встретиться и поговорить.
— Да-да, конечно. Сейчас, сейчас…
Старик принялся копаться в картонной папке, которую все это время держал на коленях.
— Вот! — он протянул Ледникову листок с адресами. — Может быть, вам удастся, вывести этих разбойников на чистую воду. А если нет… Я не сдамся все равно. Я пойду до конца. Ради Сони.
Женщина, адрес которой дал старик, жила неподалеку, и Ледников решил, не откладывая, отправиться к ней.
— Ты не будешь возражать, если я поеду к этой женщине с тобой? — уже в машине спросила Апраксина. И нервно добавила: — Что? Что ты так на меня смотришь?
— С тобой все в порядке? Ты слишком нервничаешь.
— Тебе показалось — вспыхнула Апраксина. — Просто расстроилась из-за Павла Лукича. Он сильно сдал после смерти Сони. Не знаю, как он будет один.
Ехали молча. Ледников вдруг вспомнил, как оказался в музее в зале частных дарений. Под экспонатами там висели таблички — «Из частной коллекции такого-то… Начал свою деятельность по собиранию коллекции тогда-то…» На одной из табличек было указано, что коллекционер начал свою деятельность в 1942 году в Ленинграде. То есть эта самая его деятельность началась во время войны, когда люди умирали от голода и отдавали самое ценное, что у них было, за кусок хлеба. А он собирал в это время свою коллекцию, выменивая семейные реликвии за еду, к которой, видимо, имел доступ… Коллекционеры и антиквары в некотором роде вообще особые люди — они часто имеют дело со старыми и несчастными людьми…
Милая женщина лет сорока провела их в скромную квартиру.
— Ну что вам сказать?.. Да, в завещании дяди были указаны две картины, сданные в антикварный салон. Я пошла туда. Деньги были очень нужны, у меня и муж, и сын маются без работы. Ну мы рты и раскрыли — сейчас озолотимся! Дядя столько про эти пейзажи рассказывал — мол, бесценные…
— И как вас там встретили?
— Нормально. Были очень любезны. Сам директор показал мне договор. Ну и результаты экспертизы по установлению подлинности картин тоже показал. А из нее выходило, что дядины картины не подлинники, а копии, не имеющие особой художественной ценности… Соответственно и стоят они совсем не те деньги, о которых мы мечтали. А в договоре указано, что экспертиза проводится за счет владельца картин, представляете? И получалось, что если мы хотим их забрать, то должны еще заплатить сами несколько тысяч долларов. А откуда у нас такие деньги?
— Ну и что вы решили делать?
— А что там решать? Сказала, что я от этого наследства отказываюсь. А куда мне было деваться? Там из договора следовало, что салон может обратиться в суд и потребовать, чтобы мы возместили его затраты на экспертизы и хранение. Хорошо еще директор нас пожалел, сказал, что в суд обращаться не будет. В общем, не удалось нам озолотиться, — печально улыбнулась женщина. — Не судьба.
— Скажите, — спросил Ледников, — а по поводу смерти дяди у вас были сомнения, подозрения?
— Подозрения? Что вы имеете в виду?
— Ну, может, он умер не своей смертью?
— Да нет, что вы! Какие там сомнения! Он сердечник был всю жизнь.
Они вышли на улицу и уже подходили к машине, когда Ледников сказал:
— Конечно, все могло быть совсем иначе.
Апраксина удивленно взглянула на него.
— Например, дядины пейзажи могли быть подлинными. Но с них сделали копии, а затем именно копии отправили на экспертизу… Естественно, получили заключение, что картины являются копиями… И цена им — копейки. Эти заключения и демонстрируют наследникам, а потом подлинники продают за настоящую цену. Здесь, у нас, или вывозят за границу по документам, выданным на копии. Но для того, чтобы утверждать это, нужны серьезные доказательства… А у нас, их нет.
Апраксина пожала плечами. Похоже было, что умозаключения Ледникова ее мало занимают, она погружена в какие-то свои мысли. Ему стало ясно: сегодня пора расстаться, надо пережить и оценить то, что произошло с ними за эти сутки, попытаться понять, что может быть впереди, а чего быть не может и никогда не случится.
