Сладких снов - Андерс Рослунд

Гренс просмотрел папку контактов в мобильнике. Потом поискал среди исходящих и входящих звонков. Йенни нигде не было. Неужели он забыл сохранить ее номер? Сам того не заметив, удалил его из всех списков. Может, хотел тем самым обезопасить себя, на случай, если однажды ночью все-таки не выдержит и позвонит, чем отпугнет ее окончательно?

Гренс часто спрашивал себя, куда она поехала с кладбища. Иногда, думая о Йенни, он ловил себя на том, что не помнит ее лица. Эту женщину будто подтерли ластиком. Как полицейский Гренс имел хорошую память на лица. Но чем чаще всплывало в голове имя Йенни, тем более неопределенным становился ее образ.

Даже если ее номера нет в телефоне, он непременно должен быть в его кабинете, в Крунуберге. Но звонить Свену или Вильсону – плохая идея. Они понятия не имели даже о его, Гренса, местонахождении, что уж говорить о Йенни.

Так или иначе, надо было что-то делать.

Срочно.

Теперь, когда он наконец собрался с духом первым выйти с ней на связь, рискуя получить отказ.

Сначала Гренс позвонил дежурному офицеру, но тот метался между перестрелкой в Руби и предполагаемым взрывным устройством в Сити и ничему другому не мог уделить ни минуты.

У Элизы Куэрта и новых временных сотрудников следственного отдела, имен которых Гренс так и не успел запомнить, оказались отключены телефоны. Автоответчики говорили о каком-то совещании, возможно, об одном и том же. Оставался Свен, но и он молчал. Хоть Гренс и набирал его три раза и насчитал в общей сложности двадцать семь сигналов.

Да, еще Эрик Вильсон, шеф. Последний шанс. Гренс надеялся, что обойдется без обсуждения его расписания и прочих организационных вопросов.

– Привет, это…

– Гренс? Неужели?

– Да, и я хотел попросить…

– Рад тебя слышать, как ты?

– Все в порядке. Я…

– Последняя неделя твоего отпуска. Где ты ее проводишь?

– Следую твоему совету, отдыхаю. Путешествую, если точнее.

– Путешествуешь?

– Я в Копенгагене. Карлсберг, кровяная колбаса и парк Тиволи.

– Колбаса, Тиволи… Я горжусь тобой, Эверт!

Комиссар Гренс не оставлял попыток перейти наконец к делу. Тем более что желание позвонить Йенни не пропало.

– Я ведь беспокою тебя не просто так. Мне нужна твоя помощь.

– Помощь?

– Не могу отыскать номер одной знакомой. Он должен быть где-то на моем столе.

Стол – именно там Вильсон должен был смотреть в первую очередь.

Послышался хруст бумаги, шорох перекладываемых с места на место увесистых кип. Шеф листал материалы расследований, застрявших на той или иной стадии.

– Нет, ничего такого не вижу.

– Уверен?

– Я просмотрел каждую бумажку, заглянул во все папки. Уверен.

– А в ящиках?

– Посмотреть на столе куда ни шло. Но рыться в чужих ящиках…

– Мне нужен этот номер, Эрик. И я далеко от своего кабинета. В Тиволи, среди каруселей.

– Эверт, ты скрытный человек. Намного более скрытный, чем другие. Именно поэтому соваться в твою личную жизнь…

– Вильсон.

– Да?

– Сунься, я разрешаю.

Три переполненных ящика с левой стороны стола. Они тяжело скрипели, когда Вильсон их выдвигал. Время от времени слышался грохот. Это падали на пол папки и бумажные кипы. Потом снова лязг – Вильсон задвигал ящики на место.

– Никакого номера, я уверен.

– Может, на полках? Или в нише возле дивана? На сейфе смотрел? Загляни в пластиковые конверты на внутренней стороне дверцы гардероба.

Эрик Вильсон положил телефон на стол микрофоном вниз, поэтому Гренс не мог больше направлять его поиски. До того момента, пока голос шефа снова не вернулся в трубку:

– Нет нигде. Ни на полках, ни в нише, ни в конвертах.

Гренс молчал.

– Ты слышишь, что я говорю, Эверт?

– Я слышу.

– Почему это для тебя так важно? Как это связано с твоим отпуском?

– Я все объясню. Пока, Эрик.

Ее номера не было ни в телефоне, ни в бумагах в его кабинете, где Гренс проводил бо́льшую часть времени. Вильсон не умел искать, как и сам Гренс. Комиссар перероет весь кабинет заново, как только вернется в Стокгольм. И все-таки сделает этот звонок.

Гренс поднялся, перегнулся через низкие балконные перила. Далеко внизу был внутренний двор управления датской полиции, весь выложенный камнем. Вот так же Гренс стоял на своем балконе, дома, и смотрел на асфальт Свеавеген. И все казалось возможным. Хочешь – наслаждайся и дальше свежим воздухом. А нет – попытайся взлететь. Воспарить над крышами. Или, что казалось более простым и потому соблазнительным, занеси ногу и прыгни в вечность.

Но Гренс не сделал ни того, ни другого. Вместо этого вернулся на табуретку за консервными банками, переполненными окурками, и открыл в телефоне файлы допросов датского «папы», его жены и девятилетней дочери Катрине. Чтобы продолжить прослушивание.

«Папа» все так же отрицал и не выказывал ни малейшего сочувствия по отношению к девочке, вне зависимости от того, как следователь формулировал вопросы. Реакция девочки на то, чему она подвергалась в родительском доме, оставалась все такой же неуловимой. Но не они сейчас интересовали комиссара. Скорее мама, с ее непостижимым стремлением контролировать каждый шаг дочери. Эта женщина столько лет посвятила уничтожению собственного ребенка. Почему она не отрицает своей вины, как это делает «папа»? Это было бы легче понять как способ самозащиты, примирения со своими действиями.

Гренс снова и снова прокручивал ее допрос. Вслушивался в голос человека, который был для него загадкой. То, что она акцентировала в речи. Паузы. Ее неуверенность. Убежденность. Страх и агрессия, отступления и атаки. Пока наконец не почувствовал, что мерзнет. И не от осеннего ветра, холод шел изнутри. Как и всегда, когда что-то не стыковалось и комиссар не мог взять в толк, что именно и почему.

И это что-то ныло, как застарелая рана, и не хотело отпускать, прежде чем Гренс не осмеливался заглянуть туда, куда в принципе заглянуть было невозможно, – в собственную душу.

Бирте он сказал, что хочет немного прогуляться, разогнать кровь по телу, потрепанному годами. И Гренс действительно прогулялся от полицейского управления до Вестре Фенгельсе. Добрых полчаса по улицам Копенгагена, к арке с воротами, выглядевшими как вход в замок сказочного короля.

Самая большая тюрьма Дании. Объяснения с охранниками, начиная с низшего ранга и до начальника, заняло больше времени, чем рассчитывал Гренс. И это скорее обрадовало комиссара, потому что из тюрьмы, в которую так нелегко проникнуть, выбраться наверняка еще труднее.

Его выручил полицейский из Нюкёбинг-Фальстер, которого Гренс, после долгого телефонного разговора, убедил-таки подъехать на место. Старый знакомый помог написать заявление и решительно встал на сторону Гренса. В