Аркадий Гендер - Проксима лжи
Сейчас она припомнила Ирине тот разговор. Она сказал ей, что в кейсе Алексея — полмиллиона долларов. Половину она может забрать себе, половину — отдать тому, кто за ними придет. Единственное, что он нее за это требуется — чуть пошире открыть форточку, да сделать так, чтобы ближайшие две минуты после того, как они возобновят свои скачки, Алексей лежал на спине. После всего труп Алексея увезут и выбросят совершенно в другом месте, так что никто ничего не узнает. А у Ирины останется четверть миллиона долларов.
— Я не смогу, я умру от страха, — пролепетала Ирина.
— А ты прямо сейчас возьми со стола бутылку коньяку, которым вы разминались, — посоветовала Ольга, — и выпей из горлышка половину. Ты ведь всегда хвалилась, что можешь выпить коньяку немеряно. Все и пройдет, как с наркозом.
— А ты не обманешь меня с деньгами? — прошептала Ирина.
— Код замков на кейсе — семь-два-пять-ноль, — вместо ответа сказала Ольга. — Отправь его подмываться, а сама тем временем убедись.
Потом пьяная Ирина вместо Ольги позвонила Федору, и оставила дверь открытой, чтобы человек от Ольги, которого он ждала, не звонил в дверь. Потом она заснула а, увидев в квартире Федора, быстро выставила на кухне флакон с тазепамом. Когда он уехал, приехала Ольга и пришел Шер-Хан. Они наскоро прибрались, и втроем — Шер-Хан за подмышки, Ольга с Ириной за ноги — вынесли труп. Дальше Федор на самом деле все знает. Федор кивнул — вроде, теперь, да.
— Что вы… что ты теперь будешь делать? — спросил он Ольгу.
— Я? Ничего особенного, — пожала плечами та. — Уеду в благословенную Швейцарию или еще куда-нибудь, где мне будет максимально приятно ждать смерти от «моей падучей». Так, ты говоришь, выразилась моя вечная и единственная подруга? А ты?
— В понедельник данной мне покойным Дерябиным властью остановлю стройку, — ответил Федор. — Во вторник похороню Катю, — по-моему, как раз будет третий день. А потом — буду жить, книги писать. Надеюсь, у меня получится.
— У тебя — получится! — с убеждением сказала Ольга и кивнула в сторону Ирины: — А что с ней?
— Ничего, — ответил Федор. — Мы теперь, как это сказать? — не вместе. Мне не удалось сделать ее счастливой. Может быть, полмиллиона долларов смогут?
— Ты-отдашь-ей-деньги?! — разделяя слова, воскликнула Ольга. — Да, она права — ты неисправимый романтик!
— Да, я такой, — улыбнулся в ответ Федор, потому, что ему было чертовски приятно слышать такое про себя.
Они поискали по шкафам и нашли Катины вещи, чтобы одеть Ирину, — они все подошли ей, как влитые. Ирина пребывала в странном заторможенном состоянии. Федору очень не хотелось сколько бы то ни было долго еще общаться с ней, а, к примеру, вызвать такси на дом было нельзя, чтобы не светиться.
— Я провожу ее, — вызвалась Ольга.
Федор с удивлением посмотрел на нее, но ничего не сказал. Они ушли — две женщины, так много сделавшие друг другу в этой жизни зла. И так много лгавшие — друг другу и другим. В руках Ирины болталась несуразная, огромная спортивная сумка с полумиллионом долларов в ней. Настоящих.
Федор навел в квартире относительный порядок, по ставшей уже доброй традиции тщательно стер все отпечатки пальцев. Долго крутил в руках револьвер, и в конце концов решил оставить его здесь — в месте, где он, хотелось надеяться, стрелял в последний раз. Потом оделся, еще раз оглянулся, вздохнул, вышел на лестницу и запер за собою дверь. На улице снова пахло оттепелью, и на стальной подъездной двери успел намерзнуть приличный слой инея. Сакраментальное «Баба Лена — шлюха» из-под него почти не просматривалась, зато прямо по изморози наискосок через обе створки была детским почерком выведена совсем свежая и в высшей степени странная надпись, никаким образом не укладывавшаяся в каноны стандартных подъездных граффити: «Темнотой может стать свет от черной свечи». Федор минуту постоял, не понимая, потом, сраженный вдруг внезапно открывшимся смыслом наповал, повернулся и тихо пошел. Ну, да, все ясно — простая, обыкновенная свеча, освещает все вокруг. Ее свет — это правда. Черная свеча — это ложь, ее свет не освещает, а, наоборот, скрывает все, накрывает темнотой, превращает жизнь в гнусность, гадость, в черт знает что. В ад. Федор прошел через тихий, не освещаемый ни одним окошком двор, и начал спускаться в овраг В самом низу его он остановился, достал из кармана ключи от Катиной квартиры, и зашвырнул их далеко в сугроб. Слезы жгуче подкатили к его глазам, и он с трудом удержал их. Глубоко вздохнул, выпустил из легких длинный шлейф редкого, вихреватого пара и начал подниматься вверх, к дороге. У него появилось еще одно дело в списке срочных. В понедельник он позвонит в издательство, и скажет новое название для своей книги.
Эпилог
Ирина и Ольга молча идут рядом.
— Ты куда теперь? — спрашивает Ольга. — К маме, в Кунцево?
— Да, наверное, — отвечает Ирина.
— Нам по пути, — говорит Ольга. — Сейчас поймаю такси. Не против, если я провожу тебя? С такими деньгами, знаешь ли, небезопасно.
— Ты сейчас заберешь свою долю? — спрашивает Ирина.
— Какую долю? — виновато улыбается Ольга. — Эти деньги — твои, все твои, по праву.
— И ты не сердишься на меня? — спрашивает Ирина, останавливаясь и поворачиваясь к Ольге.
— За что-о? — изображает полнейшее непонимание Ольга.
— Ну, хотя бы за то, что я хотела убить тебя? — поясняет Ирина. — Задушить подушкой?
— Конечно, нет, — отвечает Ольга, обнимая подругу за плечи. — Никто не мог бы вытерпеть такое, что перенесла ты, и не захотеть убить того, кто вовлек его в это.
— А… за что-нибудь другое? — не унимается Ирина.
— Ах, ты об этом? — снова смеется Ольга. — Да ну, какие глупости! Просто, видимо, так уж устроено, что все мои мужики в конце концов оказываются в твоей постели. «Джентльмены предпочитают блондинок», ха-ха! А, может, карма просто у меня такая.
— Просто они у тебя все такие — мимо не пройдешь! — потупив глаза, одними губами улыбается Ирина, теребя узел на поясе Ольгиной шубы. — И даже этот был ничего. Грубоват немного, но я это люблю!
— Маньячка! — смеется Ольга, прижимая Ирину к себе, и шепчет ей на ухо: — А вот мне, Ирка, никто, кроме тебя, не нужен! После смерти мамы ты одна осталась у меня. Ты — единственный человек, кто связывает меня с прошлым, с жизнью, вообще со всем. Я что угодно прощу тебе. Прости и ты меня за все, если можешь.
Ирина молчит, опустив глаза вниз. Потом поднимает взгляд.
— Я прощаю тебя, подруга, — говорит она.
Они долго и глубоко смотрят дуг другу в глаза. И там они видят одну и ту же картину.
***— Он у меня. Я все сделала, как мы договаривались. Представляешь, мой сегодня не ночует дома, потому, что возомнил какую-то бредятину о том, что его никчемной жизни что-то угрожает! Откуда ты знала?
— Я не знала. Я предполагала. Любой нормальный человек после двух с половиной покушений на его жизнь не станет ночевать дома.
— Так это — не бред?!
— Конечно, нет. Но остаться вдовой, как мне, тебе не светит. Во время этих покушений на самом деле ему ничего не угрожало. Задача была — напугать, и я добилась своего.
— Ты — страшная женщина!
— Я — умная женщина. Но хватит болтать! Клиент ждет, ха-ха! Поскорее перебирайтесь в спальню.
— Он уже в спальне. Я как будто бы пошла в душ.
— То-то я думаю, почему в трубке вода шумит? Молодец! Пусть он ляжет на спину, тогда пуля застрянет в подушке и кровь не протечет на матрац.
— Считай, что он уже на спине. Я обещала, вернувшись, сделать ему минет.
— Вот козел, меня он об этом не просит! Ладно, еще одно — нужно немного приоткрыть форточку, траектория не оптимальна.
— Я все сделаю. Когда ты заплатишь мне?
— Деньги в его кейсе. Код — 7250. Сразу забери свою долю. Ты в порядке?
— Да, я выпила столько, что мне сейчас, кажется, все пофигу!
— Смотри, не переборщи! Сразу позвони, сообщи контрольную информацию. Ну — ни пуха тебе, подруга!
— Иди ты к черту, подруга!
***Алексей ждал ее. Пока Ирина плескалась в ванной, он лежал на спине, вольно раскинув ноги, и лениво рассматривал золотой хронометр у себя на запястье. Неяркий свет ночника искрился на рифленом ободке вокруг циферблата, причудливыми бликами играл на полированном сапфировом стекле. Все-таки Ролекс — часы номер один в мире! Куда там всяким там Патекам и Вашеронам, от которых тащится рафинированный дядюшка! Даром, что стоят вдвое против Ролекса, а выглядят-то, — ну, чисто какая-нибудь Победа или Слава, ей Богу! Вот, здесь понятно — золото, мерило жизненного успеха! Да, черт побери, жизнь удалась! Лавэ — навалом. Баб — еще больше. И кроме них — женщина. Не то, чтобы любимая, но — единственная, которую хочется постоянно, которая не надоедает уже столько лет! И которая любит его, как кошка, несмотря на то, что замужем. Причем — за его собственным сотрудником, что придает всему этому вполне банальному адюльтерчику определенную пикантность. Сейчас она войдет в комнату и — будет его, несмотря на все истерики полоумной жены и ворчание дядьки, который почему-то держит ее сторону. Хрен вам, господа родственнички! Хочу и — буду! А, вот она закончила плескаться! Алексей Куницын перестал любоваться Ролексом и в предвкушении того, что сейчас будет, мечтательно закрыл глаза.
