Аркадий Гендер - Проксима лжи
Федор остановился у кресла, снова сел напротив молча курившей Ольги и, наклонившись к ней, через стол, тихо спросил:
— Ну, как вам невязочки? Ведь вы были в нашей квартире той ночью, после того, как я уехал? Это вы сказали Ирине номер кодового замка и вы же сами потом забрали кейс с револьвером? Ведь у вас не было приступа в ту ночь? Шер-Хан давно искал случая выполнить ваш заказ. В тот день он проследил за вашим мужем, и вы хладнокровно скомандовали: «Пли!» Это вы так плохонько вымыли полы в спальне, потому что Ирина — страшная аккуратистка, но она была просто не в состоянии ничего делать? Это вы подсказали Шер-Хану, как проверить, другие я принесу доллары, или те же самые? Как оно все было — так? Расскажите!
Ольга на выдохе усмехнулась, затушила сигарету и подняла глаза на Федор. В ее взгляде не было ничего, кроме страшной усталости.
— Что будешь делать с деньгами? — внезапно перейдя на «ты, вместо ответа спросила она. — Снова откроешь свой бизнес? На полмиллиона долларов можно неплохо развернуться.
— Я думаю, что после смерти Дерябина эти деньги принадлежат вам, — не поддерживая фамильярного обращения, ответил Федор. — Вы ведь единственная наследница Алексея.
— Они мне не нужны, — сказала Ольга. — В кейсе Алексея было нечто более ценное, чем деньги — его «таблетка», портативный компьютер. Забирая кейс, я охотилась именно за ним, а не за револьвером. Я знала, что, не надеясь на память, в нем он хранит номера их с его милым дядюшкой швейцарских счетов. А шифр, которым закодированы файлы, я знаю. Не сам его, а то, что он из себя представляет. Вы не поверите, но Леша в юности был убежденным комсомольцем, и теперь, ностальгируя, в качестве пароля использовал номер своего комсомольского билета! Сентиментально, не правда ли? Я уже навела справки — архивы ВЛКСМ никуда не пропали, и за сто баксов мне с радостью установят требуемый номер. Так что я теперь — богатая вдова!
— Мне тоже эти деньги не нужны, — сказал Федор. — Хотя бы потому, что они мне не принадлежат, а я в жизни не брал чужого. Может быть, вернуть их в банк, в котором работала Катя? Ведь это она предложила сбагрить туда фальшивки, и даже перед смертью говорила именно об этом.
— Не глупите, Федор! — воскликнула Ольга. — Это вы в память о ней благородничаете? Так ее этим не вернешь. И потом, с какими словами вы вернете в банк эти деньги? А им эти пятьсот тысяч — как капля в море. Забирайте их себе, и живите счастливо!
— На этих деньгах — кровь, — возразил Федор. — Мне не нужны деньги, доставшиеся таким путем и такой ценой.
— Ну, тогда отдайте их кому-нибудь! — с иронией воскликнула Ольга. — Или сожгите!
— Жечь деньги — это глупо, пафосно, и достоевщиной попахивает, — после короткого раздумья рассудил Федор. — А вот отдать — детским домам, или на восстановление храма кого-нибудь, это идея!
— Ну, вот и славно! — рассмеялась Ольга. — Деньги — как полено из сказки про Буратино: им всегда можно найти применение.
И тут у Ольги начался приступ. Федор много чего видел в жизни, но и ему стало страшно. Лицо Ольги перекосилось, будто по нему проехал асфальтовый каток. Она зарычала, как раненный зверь, со всей силы ударила себя кулаками в виски и опрокинулась на спину. «Пи-лю-ли, — прохрипела она, пытаясь скосить глаза в сторону своей сумки. — Крас-ны-е!» Федор кинулся, схватил сумку, попытался открыть. Мудреный фирменный замок не поддавался, и Федор, рванув, выдрал его с корнем. В сумке был обычный женский раскардаш, что-либо найти там, тем более, мужчине, не представлялось возможным. Тем временем Ольгу внезапно выгнуло, словно пронзив током, и она, опираясь маковкой головы на софу, и кончиками больших пальцев — на пол, практически встала на мостик. Федор высыпал содержимое сумки на стол, схватил облатку с пилюлями, надорвал, высыпал две на ладонь. Чудовищное мышечное усилие подкинуло Ольгу в воздух, толкнуло вверх и в сторону, и она рухнула на пол, чуть не сметя при падении стол. Тело ее забилось в крупных судорогах, изо рта потекла пена. Федор кинулся, упал на колени, склонился над ней, пытаясь засунуть в рот пилюли, но ее посиневшие губы были плотно сжаты.
— Не надо этого делать! — раздался у него над головой Иринин голос.
Федор поднял голову. Ирина, совершенно голая, стояла на пороге комнаты. Ее потемневшие, мокрые волосы налипли ей на шею, рассыпались по плечам. Змеистые водяные струйки сбегали вниз по ее коже, натекали лужицей вокруг побелевших от долгого пребывания в ванне ступней, частой пулеметной капелью барабаня об пол, падали с острых локтей. Федор подумал, что, наверное, именно так выглядела божественная и соблазнительная Афродита, выходящая из пены морского прибоя на кипрский берег. За одним, пожалуй исключением. Вряд ли у Афродиты мог быть в руках револьвер.
— Не давай ей лекарство! — повторила Ирина. — Отойди от нее и сядь на место.
«Опрометчиво было оставлять шубу с револьвером в кармане на крючке в прихожей», — подумал Федор, снизу вверх молча глядя на Ирину. Страха он не испытывал, хотя бы потому, что за последние сутки на него наставляли оружие столько раз, что он успел привыкнуть к этому. Однако было в этой картине — голая мокрая женщина с горящими нездоровой решимостью глазами с револьвером в удивительно недрожащих руках — что-то такое, что не давало, усмехнувшись, сказать: «Ир, да брось ты эти шутки! Ты что, с ума сошла? Спички — не игрушка для детей!»
— Я что, перестала грамотно выражаться по-русски? — повысила голос Ирина. — Отойди от нее и сядь в кресло! Ну!!
И большим пальцем правой руки она резко взвела курок револьвера. Федор прекрасно знал, что если для того, чтобы произвести выстрел из револьвера с невзведенным курком, к спусковому крючку нужно приложить немалое усилие, то теперь до него достаточно лишь слегка дотронуться. К тому же, хоть Ирина, понятно, ворошиловским стрелком не была, но промахнуться с расстояния в три метра было просто невозможно. Федор счел за лучшее починиться. Он встал, обошел стол и опустился в кресло. В такт его движениям Ирина, соблюдая все правила предосторожности, сначала отступила на полшага назад, потом, небрежно перешагнув через Ольгины ноги, подошла поближе, причем оружие в ее руке ни на полсекунды не переставало быть нацеленным на Федора.
— Может быть, объяснишься? — спросил Федор, исподлобья глядя на Ирину.
— Объяснюсь, — улыбнулась та. — Судя по тому, что я собираюсь сейчас сделать, ты все-таки умрешь!
— Ты собираешься убить меня? — разыграл искреннюю, удивленную обиду Федор. — Дорогая жена, позволь спросить тебя — за что?
— За то, что ты неудачник, романтик и идеалист, — с ходу, не раздумывая, ответила Ирина, как будто давно обдумывала ответ на этот вопрос. — За то, что ты замуровал меня в этом гнусном Коровине, за то, что я на двух работах была вынуждена пахать, пока ты книжки дурацкие писал. За то, что ты даже сейчас, когда тебе деньги в руки суют, от них отказываешься и собираешься отдать их каким-то детям! Тоже мне, Юрий Деточкин выискался! И это после того, как я за них такое вытерпела?! Ты знаешь, каково это, когда у тебя на глазах голова человека, с которым ты трахаешься, разлетается вдребезги? А ты знаешь, что такое стоять голым на снегу? Тебе бы, блин, такую «карбышевку»! А ты знаешь, что этот Шер-Хан изнасиловал меня у нее на глазах, когда узнал, что она хотела впарить ему фальшивки? Да я за эти деньги на все готова! Понимаешь — на всё-о-о!!!
Эти последние слова Ирина буквально прошипела, как готовая к смертельному броску змея. Федор поневоле отшатнулся от этой женщины, которая раньше была ему женой и матерью его ребенка, а сейчас превратившейся в страшную, злобную Гарпию.
— Да забирай ты эти деньги! — закричал он. — Забирай и уходи!
— Не-ет, Федя, это будет нечистая работа, — засмеялась Ирина. — Это ты сейчас так говоришь, а потом будешь претендовать на «половину совместно нажитого имущества». И эта потребует свою долю, а то и вовсе скажет, что эти деньги все ее, как жены и наследницы. Она ведь постоянно твердила, что все деньги у мужа со свекром, а она такая бедная-несчастная! А я тут слышала про швейцарские счета! Так, что, как говаривал мосье Шер-Хан, правильнее будет вас убить. И со стороны все будет идеально: я вас, дура, познакомила, а вы вступили в связь, избавились от ее мужа, а потом она застрелила тебя, а сама умерла от своей падучей. Кстати, возможно, так и есть на самом деле, и я буду избавлена от сомнительного удовольствия душить ее подушкой.
— Ты и на это пойдешь? — саркастически усмехнулся Федор, на самом деле давно уже поняв, что Ирина не шутит, и сейчас пытаясь просто тянуть время. — Ну, ладно, выяснили, что я — неудачник, что я тебе жизнь испортил, заточил в Коровине. То, что я, все-таки, как-никак, отец твоей дочери, понятно, значения не имеет. Как не имеет значения и то, что Ольга — твоя столетняя подруга, с которой ты, вроде как, давно уже не в контрах. Но ведь она три часа назад жизнь тебе спасла!! Это — как?!
