Ирина Мельникова - Агент сыскной полиции

— Может, Малаше вернуться в дом?

— Не стоит рисковать, — возразил Тартищев, — если свара начнется, там горячо будет.

— А как же Лиза?

— А что Лиза? — опять рассердился Тартищев. — Негоже мне делать предпочтение собственной дочери перед другими. И не рви мне душу! — прикрикнул он на Алексея. — Сейчас мне ее на дело надо настроить, а не на сопли-вопли!

— Я знаю, как проникнуть во двор, — прошептал возбужденно Вавилов. — Тут в полуверсте всего, помните, мы мимо проезжали, мужики сено косят. Прилично уже навалили, думаю, с воз будет. Одолжим у них телегу и…

— Вот и дело! — Тартищев радостно хлопнул его по плечу. — Давай, Ванюшка, действуй. — И, осенив себя крестом, прошептал:

— Господи, на все твоя воля!

Не дай Прошке уйти! Помоги схватить душегуба!

— Хозяйка! Открывай! — Два дюжих мужика подъехали к воротам и стали бить в них ногами. — Открывай! — орали они во всю глотку. — Сено привезли, как обещали!

В доме некоторое время не отзывались, словно выжидали, что будет дальше. Наконец на крыльце появился все тот же детина в красной рубахе и не спеша, вразвалочку направился к воротам.

— Чего орете? — Слегка приоткрыв створку, он высунул голову и лениво справился:

— Какое еще сено?

— Тихо, — предупредил его один из прибывших, — мы из полиции. Прохор в доме?

— В доме, — быстро ответил мужик. — У него хозяйкин револьверт и ружжо охотничье.

— Открывай ворота и запускай во двор. И ругайся громче, что сено плохое, сырое совсем.

— Это мы можем! — усмехнулся мужик. Он развел створки ворот в стороны и тут же заорал:

— Куда прешь, деревня! Разворачивай, разворачивай! — И, выдернув пук из наваленной на телегу травы, закричал истошно:

— Жулики, жиганы! Что вы привезли?

Хозяйка за сено платит, а не за зелень! Оно ж запреет!

Это ж сколько его сушить надобно!

— Охолонись, — принялся увещевать его один из мужиков, — мы скидку сделаем. Давай зови хозяйку.

Мужик зыркнул глазами в сторону окон и совсем уж заблажил:

— Хозяйку! Пошто вам хозяйку? Я и без нее вижу, что сено дурное!

— Чего горло дерешь? — рассердился в свою очередь мужик. — Она за сено платит, ей и решать, берет она его или нет.

— Что за шум, Игнат? — появилась на крыльце Анастасия Васильевна. — В чем дело?

— Да вот мужики сено привезли, что вы давеча заказывали, — мужик махнул рукой в сторону телеги. — Только что это за сено, через месяц одна труха будет, сгниет, как есть сгниет.

— Помолчи пока, — приказала Анастасия Васильевна и спустилась с крыльца. Прекрасное лицо ее побледнело, глаза ввалились, но ни одна жилочка на ее лице не дрогнула, хотя, несомненно, она узнала в одном из мужиков Корнеева.

— Что ж вы, мужички, делаете? — сказала она с укоризной и подошла к возу, развернувшись к дому спиной. Вытащив, как и Игнат до этого, пук травы из воза, она с негодованием произнесла:

— Обмануть меня вздумали? — И тихо, почти не разжимая губ, быстро проговорила:

— Он за вторым окном слева. За занавеской. Лиза рядом. У него ружье… — И уже громко:

— Плачу, как за зеленку. Не согласны, можете поворачивать обратно.

— Согласны, согласны, — подобострастно закивали головой мужики, — показывай, куда везти.

Но не успел воз миновать крыльцо, как двери в дом с треском распахнулись и на пороге вырос Прохор.

В правой руке он держал револьвер, а левой ухватил под горло Лизу.

— А, суки! — крикнул он и выстрелил в сторону телеги. Оба мужика мгновенно упали за колеса, а Анастасия Васильевна, охнув, присела за возом. Мужик в красной рубахе, как заяц, подпрыгнул на месте, и сиганул за угол дома.

— Накрыть решили! — заорал Прохор и снова выстрелил.

Иван и Алексей, лежащие в копне, скользнули с телеги вниз и устроились рядом с Корнеевым и вторым «мужиком» — жандармом из группы Лямпе.

— Порешу девку, если кто подойдет! — заорал Прохор и, перекинув Лизу через перильца крыльца, сиганул следом, и так ловко, как и с двумя ногами не всякий сумеет. И, обхватив ее за талию, поволок за собой, двигаясь к загону для лошадей задом наперед и не отводя револьвера от телеги.

— Уйдет, — прошептала Анастасия Васильевна побелевшими губами, — уйдет и девчонку погубит.

Алеша, — повернулась она к Алексею, — дайте мне ваш револьвер! Я прекрасно стреляю, я эту гадину изувечу…

— Никуда он не уйдет, — успокоил ее Алексей, — дом окружен. И там Федор Михайлович. Он его собственными руками задавит, если с Лизой что случится. Прохор, думаю, и сам это понимает!

И будто в подтверждение его слов из-за забора рявкнул Тартищев:

— Прохор, брось чудить! Дом окружен! Сдавайся!

— А как бы не так! — Прохор ворвался в загон, оттолкнул Лизу, отчего она с размаху полетела на землю, и Алексей не успел моргнуть, как тот очутился на лошади. Она была без седла, но это, видно, не слишком смутило Прохора. И без седла он сидел на лошади как влитой. Только теперь Алексей заметил, что ружье болтается у него за спиной.

Дико взвизгнув, Прохор ударил ее в бока пятками, лошадь поднялась на дыбы, но всадник крепко держался за гриву и не позволил себя сбросить. Лиза поднялась тем временем на колени. Грязная, растрепанная, с заплаканным лицом. У Алексея сжалось сердце. Дважды за короткое время она попадает в такие переделки, которые многим едва ли придется пережить за всю свою жизнь. Он навел револьвер на Прохора, раздумывая, куда следует лучше выстрелить — в руку или в ногу.

Но Прохор не оставил ему времени ни для размышлений, ни для выстрела. На полном скаку он подхватил Лизу за косу. Девушка закричала. Прохор рывком поднял ее и бросил поперек лошади. Лиза не сопротивлялась. Прохор вновь дико взвизгнул и направил лошадь через забор. И никто не выстрелил ему вслед.

Опасались попасть в девушку.

Вавилов, Алексей и Корнеев, не разбирая дороги бросились к загону. Следом сломя голову летел жандарм. Лошади, напуганные шумом и выстрелами, не подпускали к себе, но первым Вавилов, а потом и Алексей умудрились оседлать двух из них и, не дожидаясь остальных, махнули через забор вслед за Прохором.

Алексей успел заметить, что к Тартищеву подвели его жеребца. Федор Михайлович взлетел в седло и что-то прокричал вслед своим агентам. Они не разобрали, что именно, и промчались на полном скаку сквозь возбужденную толпу полицейских и жандармов.

Через несколько мгновений Прохор и его преследователи вырвались на широкую, поросшую мелкой травой дорогу. Алексей оглянулся. Вслед за ними мчался отряд не меньше чем из двадцати всадников. Впереди шел Тартищев. И к своему удивлению, Алексей заметил скачущую рядом с ним во весь опор всадницу. Высоко подобрав юбки, она сидела в мужском седле, низко пригнувшись, как заправский наездник.

Следом голова в голову скакали Лямпе и Ольховский, на корпус опередившие остальную группу преследователей. Синицына приподнялась на стременах, что-то крикнула, и всадники разделились на две части.

Отряд во главе с Лямпе и Тартищевым свернул на боковую, почти не заметную в траве лежневку[51] и скрылся за неопрятной, с проплешинами рыжей глины — следами недавних оползней — горой. Оставшиеся всадники прибавили ходу, и Ольховский поравнялся с Анастасией Васильевной. Она что-то вновь прокричала и показала ему куда-то вниз, в сторону бурной речушки с перекинутым через нее хилым мостиком.

Дорога тем временем вильнула и ушла вниз под уклон, но Прохор продолжал мчаться сквозь низкий подлесок в сторону россыпи скальных останцев[52], возникших вдруг на его пути. Алексей вновь оглянулся.

Ольховский со своим отрядом форсировали речушку, видно, не полагаясь на крепость моста.

Анастасия Васильевна продолжала скакать за Алексеем и Вавиловым, подстегивая лошадь и все прибавляя и прибавляя ходу, пока не поравнялась с ними.

— Он к Провалу скачет! — прокричала она и вытянула руку с плеткой в направлении останцев. — Там раньше над водопадом мост был, а в этом году его паводком снесло. Одно ограждение осталось. Прошка об этом еще не знает!

— Что за Провал? — прокричал Алексей, но, не дожидаясь ответа, направил лошадь в узкую расщелину вслед за исчезнувшим в ней Прохором.

— Не надо, Алеша! — прокричала вслед ему Синицына. — Вернитесь!

Оглянувшись, Алексей увидел, что она и Вавилов спешились и бегут к основанию скальной гряды, причем Иван держит револьвер наизготовку. Недолго думая, Алексей развернул лошадь, и через долю минуты, перепрыгивая с одного огромного камня на другой, мчался вслед за приятелем и Синицыной вверх по склону.

Женщина, подоткнув края юбки за пояс, ни в чем не отставала от мужчин, ничуть не заботясь о том, что длинные стройные ноги в темных чулках открыты значительно выше колена.

Подвижная и гибкая, она, как кошка, карабкалась по камням, бесстрашно перескакивала трещины, цеплялась за куски кашкары[53] и можжевельника. Аккуратно уложенные волосы растрепались. Прядки то и дело падали ей на лицо, и она сдувала их в сторону или, если не помогало, отводила рукой. Раскрасневшееся лицо, сверкающие глаза — женщина помолодела на добрый десяток лет. И он вдруг подумал: почему при подобной красоте и живости нрава она до сих пор одна? Иль не сыскалось достойного человека, который не испугался бы ее напористости и, несомненно, твердого характера?