Свинцовый хеппи-энд - Сергей Григорьевич Рокотов
Продолжая глядеть на него с испугом и недоумением, Жанна поставила на стол бутылку коньяка.
— Тебе стакан? — спросила она.
— Давай стакан!
Он снова залпом выпил стакан коньяка и расхохотался скрипучим, неприятным смехом.
— Ох, кайф! Он так истошно закричал, а потом его парализовал страх. Он узнал меня, узнал! По имени назвал. И все, я сделал это! — взмахнул рукой он. А ведь он намного моложе меня. Ему нет и тридцати. Так-то вот. Я жив, а его нет. Он либо в морге, либо так и валяется там на обледенелой до-I роге. Как я ему — чик, и все, чик, и все…
— Ты бы уж не говорил об этом, — нахмурилась Жанна. От его скрипучего смеха и зловещего волчьего оскала ей стало не по себе. Он вообще в эту ночь производил впечатление человека безумного. Красные пятна на щеках, звериный оскал, горящие глаза, беспрерывный поток хвастливой речи, гнусный отвратительный смех…
— А почему же не говорить? — в упор поглядел на нее Кузьмичев. — Я для чего все это сделал? Чтобы говорить об этом, чтобы гордиться этим. Пусть знают, ублюдки, на кого они подняли свой свинячий хвост. Впрочем, ладно, пойду приму ванну. А потом поужинаем.
Он пошел в ванную, а Жанна осталась сидеть перед откупоренной бутылкой. Ей было страшно и гнусно. В эту ночь Кузьмичев предстал перед ней в несколько иной ипостаси — без маски и ширмы, во всей своей красе. Таким он ей вовсе не нравился, вызывал ужас и брезгливость. Ей захотелось поскорее избавиться от его присутствия, вернуться к своим обычным делам, которые она несколько запустила в связи с его неожиданным появлением на ее горизонте.
Вышел Кузьмичев из ванной красный, распаренный и совершенно спокойный.
— Я тут болтал лишнее, — произнес он и поцеловал ее. — Извини. Сама понимаешь, такое пережить не каждому дано. И не так просто это дается. Я не хочу есть, пойдем спать, — добавил он, нежно поднимая ее.
В эту ночь Павел Дорофеевич был еще более яростен и любвеобилен, и Жанна вновь прониклась к нему самыми нежными чувствами. Следующим днем было воскресенье.
— У меня сегодня тяжелый день, — . произнесла грудным голосом Жанна. — Сам знаешь. Надо ехать… туда…
— Езжай, — улыбнулся Кузьмичев.
— А что будешь делать ты?
— Найду, что делать. Я ведь приехал сюда не для того, чтобы отдыхать. Только мои дела начинаются гораздо позднее. А днем отосплюсь, телевизор посмотрю, почитаю. У тебя, я гляжу, неплохая библиотека… Честно говоря, давно не было времени почитать.
— А что ты любишь читать? — с удивлением спросила Жанна. Ей почему-то трудновато было представить себе Кузьмичева с книгой в руках, несмотря на то что она его в свое время знала как кандидата педагогических наук.
— Я, Жанночка, люблю читать книги про сильных людей. Неважно, классика ли это или детектив. Главное, чтобы герой этих книг был сильным, был победителем, чтобы он стрелял первым, бил первым, все делал первым, не знал ни жалости, ни сочувствия к своему врагу.
— А если это фашист? — задала наивный вопрос Жанна.
— Мне все равно. Я представляю себя на месте героя и сочувствую ему. Терпеть не могу всякую жалостливость и нытье. Это чтение не для мужчин.
— Ладно, Павел… У меня разное есть, найдешь и на свой вкус что-нибудь.
Они позавтракали, и Жанна уехала проверять состояние своего публичного дома.
Кузьмичев же взял с полки какой-то боевик и начал читать. Чтение увлекло его, ему были по душе такие вещи. В этом боевике бесконечные трупы, оставляемые главным, самым крутым героем, перемежались с изощренными половыми извращениями, которыми грешили его злобные враги, мало чем отличающиеся от положительного героя.
Он лежал на диване и читал, но потом книга вывалилась у него из рук, и он задремал.
Ему снился Виктор Нетребин. Он стоял посередине дороги. Но самым удивительным было то, что у него не было головы. Он стоял без головы, а голову держал в руках и показывал ее Кузьмичеву. Из головы на белый снег обильно текла кровь. Еще более удивительным было то, что голова была живая. Она подмигивала Кузьмичеву и улыбалась ему.
— Ты чего? — спросил Кузьмичев у головы. А голова продолжала кривляться и паясничать. Раздраженный Кузьмичев бросился вперед и хотел вырвать у безголового человека из рук голову и выкинуть ее. Но безголовый отступал назад, и Кузьмичеву никак не удавалось схватить его. Кузьмичев наращивал скорость, и, когда он уже почти догнал безголового, тот с жуткой силой швырнул кривляющуюся голову прямо в лицо Кузьмичева. Удар получился очень сильным, Кузьмичев упал и закричал от страха, ведь голова была живая и вся липкая от крови.
Он вскрикнул, открыл глаза. Передернул плечами и поднялся.
В комнате было светло. За окном солнечный морозный день. Воскресенье. Выходной. Все отдыхают. А он?!
Кузьмичев еще раз передернул плечами и пошел в ванную. Встал под холодный душ и долго стоял под сильными струями. Он никак не мог прийти в себя. Только в этом сне до него дошло, что он сделал накануне. Он своими руками лишил человека жизни. Ведь все, что было до того, он как убийство не воспринимал. Светлану задавил на машине Ковальчук, Ковальчука застрелил Юферов, Леонида застрелил Юферов, Ираклия застрелил Кандыба, людей в Задонске убивали Чума и Крутой. Его же руки были чисты от крови. До вчерашнего дня.
Кузьмичеву снова припомнились страшные события, произошедшие прошлой ночью. Он вспомнил, как убивал Нетребина, и его, как и ночью, начало бешено рвать. Он стоял в ванной и блевал прямо под себя.
Это продолжалось минут десять. Потом он снова принял душ, насухо растерся махровым полотенцем, надел халат и вышел.
"Да, не так все это просто, — подумал он, наливая минеральной воды. — Но я сумею перейти и через это. Лиха беда начало! А сегодня ночью будет еще интереснее…"
Он включил телевизор, посмотрел боевик с многочисленными убийствами, вдохновился зрелищем, а затем пошел разогревать себе обед.
Так потихоньку и прошел этот день. Наступала ночь, время его охоты.
Позвонила Жанна, сказала, что придет очень поздно, что без нее тут творится черт знает что и ее заместитель не может принять как следует уважаемых клиентов.
— Хорошо, хорошо, работай, — елейным голосом произнес Кузьмичев.
— А ты?
— А я? Да все будет в порядке, не беспокойся, — гнусно засмеялся он и положил трубку.
В его душе происходило нечто
