Иллюзия - Максим Шаттам
А. С. выдержал паузу, переваривая эту новость. Затем сказал:
– Он был самым великим. А для многих таким и остается. Ему никогда не было равных, ты это знал?
В его голосе звучало уважение.
– Я про это читал. Но так было раньше. Давно. Кто он сегодня? Его нигде нет, и в то же время он какой-то вездесущий. Он создает впечатление, что покидает курорт, и в то же время он и есть сам курорт. Странные отношения. Ты на него злишься?
Погрузившись в раздумья, А. С. смотрел на деревья.
– Я не кусаю руку, которая меня кормит.
Юго понимал, что многого он от него не добьется, но все же сделал попытку:
– А ты видел его на сцене?
– Ну ты и дурачок, – с усмешкой сказал А. С.
– Почему? – искренне удивился Юго.
– Я, наверное, всего лет на десять старше тебя! Страфа перестал выступать как раз перед моим рождением. Ты ловко суешь всюду свой нос, но в математике не силен, так?
А. С. был прав, Юго не подумал. Он решил вернуться к той теме, с которой начал:
– Так что это за мишура в ельнике?
А. С. бросил остатки бутерброда в канаву, и на них с криками налетела галка, а за ней с полдюжины ее сородичей.
– Знаешь, что такое талисманы? – спросил А. С.
– Своего рода защита для суеверных. От чего? Кто их смастерил?
Раздосадованный оборотом, который принимает их разговор, А. С. напрягся.
– Старейшины, – сказал он, – бывалые.
– Как, например… старина Макс?
– И многие другие.
– Но для защиты от чего?
А. С. выпрямился и стряхнул крошки с комбинезона.
– От курорта, – бросил он, уходя. – Их сделали те, кто считает это место нехорошим.
Больше Юго ни слова не добился от своего напарника, который, видимо, разозлился, что его допрашивают с пристрастием. В конце дня Юго отправили собирать инвентарь, и, оставшись один, он прокручивал в памяти слова лесоруба, пытаясь уловить их смысл. Кто эти старейшины, о которых тот говорил? Не старейшинá, а старейшины, сказал он. Деприжан? Адель? Симона? Те, кто работал здесь зимой? Все это звучит крайне туманно. И зачем им было оставаться здесь, устраивать свою жизнь, если они считали курорт нехорошим? Нехорошим в каком смысле? Как живое существо с собственным характером? Как зверь, готовый укусить?
Он полагал, что материала для раздумий ему хватит на весь вечер, когда, выходя из Материнского корабля через боковую дверь, столкнулся с Людовиком. Парень шел, опустив голову, слишком длинная челка спадала ему на лоб.
– Привет, – сказал Юго, когда они поравнялись друг с другом.
Людовик не ответил, и Юго, уже и без того немного взвинченный, так разозлился, что не смог сдержаться:
– Ты никогда не здороваешься? Я сказал «привет».
Людовик остановился. Он тоже шел в подвал Материнского корабля и нес в черных от смазки руках сумки с инструментами. Людовик окинул его взглядом, но не разомкнул губ.
– У тебя ко мне какие-то претензии? – спросил Юго. – Если так, то давай разберемся, нам ведь предстоит провести вместе еще четыре месяца, а я не имею ни малейшего представления о том, что у нас с тобой не срослось.
О Людовике он знал только, что тот скрытный, болезненно застенчивый, все высматривает своими любопытными глазами, никогда ни во что не вмешивается и всегда держится на расстоянии. За четыре недели Юго услышал от парня, наверное, не больше сотни слов и один-единственный раз заметил у него на губах какую-то осмысленную улыбку, когда Тик и Так почти силой заставили его выпить.
– Нет, – ответил Людовик.
– Что – нет?
– У меня нет к тебе претензий.
– Так почему же ты мне не отвечаешь? Постоянно издали наблюдаешь за мной, будто я твой враг, а когда мы изредка сталкиваемся, не говоришь ни слова.
– O’кей.
Юго нахмурился, осознав, что ведет себя как идиот, агрессивный идиот. Может, парень аутист или что-то в этом роде…
– Ты уверен, что все в порядке? – продолжал он, постаравшись, чтобы его вопрос прозвучал как можно доброжелательнее.
Людовик кивнул.
– Ну что же… – сказал Юго, не понимая, как закончить этот разговор. – Похоже, лучшими в мире друзьями нам с тобой не стать, но, если бы при случае ты со мной здоровался, было бы классно.
Людовик ничем не дал понять, что готов пойти навстречу. Он просто смотрел на Юго, держа в перепачканных руках инструменты.
– Ну, как хочешь, – сдался Юго, отворачиваясь от него.
– Я видел, что ты ходил в лес над обрывом, – без всякого выражения проговорил Людовик.
– Да, по работе.
– Ты их видел?
На этот раз Юго почувствовал, как волосы у него на руках встали дыбом.
– Талисманы?
Людовик медленно приближался, и Юго заметил, что теперь тот сжимает свои сумки с инструментами так крепко, что побелели костяшки пальцев.
– Это из-за курорта, – пробурчал парень из-под нависших надо лбом волос. – Он пожирает людей.
42
Лили взяла дело в свои руки.
Когда Юго передал ей слова Людовика, она, полагая, что женщина скорее может найти подход к мужчине, заявила, что сама с ним поговорит. Людовик и правда был крайне замкнутым, редко принимал участие в коллективных ужинах и большую часть времени проводил возле подъемников, в ангаре в пятистах метрах выше по склону или в своей комнате. Но его взяли на работу не за способность к общению, а за познания в механике – в ней он разбирался достаточно хорошо, чтобы работать самостоятельно.
– Я видел его взгляд, когда он это произнес, – заметил Юго, – и не удивлюсь, если именно он смастерил новые гирлянды-талисманы, или как там еще называется это дерьмо!
– Он появился незадолго до твоего приезда, так что не может быть автором старых гирлянд, – возразила Лили.
– Но кто-то же мог его приобщить? Старина Макс?
Чем больше Юго думал о жовиальном усаче, тем больше задавался вопросом, какую роль тот играет во всей этой истории. Лили завершила дискуссию достаточно категорично:
– Людовиком займусь я, ты и так перестарался. Сообщать А. С., что знаешь про Страфа, было не лучшим твоим решением. Теперь он будет относиться к тебе с подозрением, бояться, что ты проболтаешься и все тайны выплывут наружу.
Юго понимал, что вот-вот ляпнет лишнее, снова продемонстрирует Лили свою болезненную потребность следить за окружающими, но сдержался, хотя ему не терпелось ответить, что никому на свете уже нет дела до Страфа, что о нем давно забыли. Лили промолчала, когда он рассказал ей об эпизоде с Адель, но
