Ли Ванс - Расплата

— Сейчас не могу. Я должен повидаться с Андреем.

— Погоди секунду. Уильям сказал тебе, что продал свой пакет акций русским. Думаешь, Андрей в этом как-то замешан?

— Может быть.

— К черту ужин, — заявляет она. — Я выезжаю немедленно.

43

— В холле стоит полицейский, — говорит Эмили. — Он потребовал у меня предъявить паспорт. Ничего не случилось?

— Все в порядке, — отвечаю я, ничуть не удивляясь, что Тиллинг оставила здесь кого-то, чтобы проверить данные Эмили. Несмотря на мой вотум доверия от Эллис, Тиллинг вряд ли станет доверять мне.

— Я думала, что полиция хочет арестовать вас за убийство.

— Мне повезло.

Мгновение Эмили пристально смотрит на меня, но постепенно сомнение на ее лице сменяется озабоченностью.

— Вы снова бледны, — заявляет она. — Сядьте на кровать. Можете рассказывать, что произошло, а я пока осмотрю вас.

Эмили проводит осмотр, а я докладываю ей о нашей с Тиллинг беседе. Эмили, кажется, не очень вникает в мои слова, задает мало вопросов, но это не важно. Я должен обсудить с ней одну вещь, прежде чем повидаться с Андреем.

— И еще одно, — говорю я, пока она снимает манжету тонометра у меня с предплечья. — На днях, когда я возвращался в Соединенные Штаты, меня задержали. Федеральный агент по фамилии Дэвис выдвигал совершенно нелепые обвинения в адрес Андрея и вашей клиники.

Эмили прикасается пальцем к моим губам, качает головой и указывает на дверь.

— Наш друг находится в доме, расположенном всего лишь в паре минут отсюда, если идти вдоль пляжа. — Порывшись в сумке, она извлекает оттуда банан. — Съешьте, чтобы поднять уровень сахара в крови, и мы сразу же отправимся туда. Поговорим по дороге.

Я с жадностью набрасываюсь на сочный плод и одним движением заглатываю его треть, а Эмили в это время достает мое пальто из шкафа. Она отбирает у меня банан, чтобы я смог продеть здоровую руку в рукав, подносит фрукт ко рту, чтобы я откусил еще кусок, а затем придвигается поближе, чтобы помочь продеть в рукав и вторую, больную руку. У Эмили светлые ресницы, а на носу россыпь бледных веснушек. Меня охватывает неловкость, когда я вспоминаю, что вчера она раздевала меня.

— Скажите-ка, — я ищу возможность просто поболтать, — вы всегда держите в сумке фрукты?

— Я взяла этот банан внизу, в холле, специально для вас, — отвечает Эмили улыбаясь и снова протягивает мне банан, чтобы я его доел. — Но раз вы спрашиваете, то да. Дети цыган в Москве все недоедают, а младшие не получают ничего из тех денег, которые им удается выпросить у прохожих. Я покупаю то, что могу себе позволить, а остальное потихоньку краду из гостиниц для иностранцев. Бананы — самые питательные фрукты.

— А персонал гостиниц не возражает? — интересуюсь я, развеселившись от такой сценки: Эмили прячется в роскошных вестибюлях и тайком ворует фрукты с серебряных подносов.

— Никаких проблем с ними не возникает. — Она выбрасывает кожуру в корзину для мусора и начинает ловко застегивать на мне пальто. — Все меня знают. Я — тот самый американский врач, который собирает бананы и раздает презервативы. И пожалуйста, не надо шутить. Я все эти шутки уже слышала, причем в двух вариантах: по-английски и по-русски. Хотя совершеннейшая правда: бананы иногда выполняют двойную функцию — они являются прекрасным дидактическим материалом в моей работе.

— Я встретился с парочкой цыганских детишек в подземном переходе, — кисло сообщаю я. — Один из них стянул у меня часы.

— Надеюсь, вам, по крайней мере, удалось сохранить кошелек, — сочувственно говорит она. — Они удивительно проворны. Несколько лет назад один такой ребенок и у меня часы украл, а также кольцо, которое было мне очень дорого. С тех пор я не ношу украшений.

— Но вы собираете для них фрукты.

— Никогда не отчаивайтесь, если речь идет о детях. — Эмили осторожно поднимает мою больную руку и засовывает ее в пальто между двумя пуговицами. — Это мой руководящий принцип. Если и есть хоть что-то, что заставляет меня продолжать свою работу, так это то, что большинство моих пациентов — дети. Вы готовы?

У меня такое чувство, что я прождал целую вечность.

— Полностью, — отвечаю я. — Ведите меня.

Полицейского в холле уже нет, точно так же как нет и следа джипа на пляже. Мы с Эмили идем к океану, пока не доходим до сырого песка у самой воды, где сворачиваем налево. Луна освещает наш путь. Мое страстное желание увидеть Андрея быстро сменяется чувством неловкости. Я был слишком занят его поисками, чтобы продумать предстоящий разговор. Самое худшее — ему уже известно, что наемники Лимана ответственны за убийство Дженны, и он так и не рассказал мне об этом из чисто эгоистических соображений или по причине собственной виновности. Если это так, я никогда его не прощу. Но если он не знал о Лимане, я просто не могу понять, почему Андрей так и не связался со мной, вне зависимости от того, что произошло между мной и Катей, или от того, насколько он стыдился своей кражи.

— Андрей ведь никогда не говорил вам, что он гей, верно? — спрашивает Эмили, прерывая ход моих мыслей.

— Нет. — Я смущаюсь.

— И из-за этого вы на него сердитесь.

— Мне все равно, кто с кем спит, — натянуто отвечаю я. — Но мы долгое время были друзьями. Он должен был рассказать мне.

— Он хоть раз солгал вам? — уточняет она. — Или вы просто сделали предположения, которые вам больше нравились?

Я вспоминаю, что Андрей говорил мне во время нашей встречи в Риме: мой взгляд на мир настолько закоснелый, что я далеко не всегда вижу людей и вещи такими, какие они на самом деле.

— Дело не только в том, что Андрей не признался в своей ориентации, — оправдываюсь я. — Есть и другие вещи, о которых он умолчал, куда более важные.

— А вы никогда ничего от него не скрывали?

Только тот факт, что я предал Дженну, одного из его близких друзей, переспав с Катей, его сестрой. Я не отвечаю.

— Позвольте задать вам один вопрос. — Эмили отскакивает в сторону, так как волна норовит залить ей туфли. — Вы с Андреем были в одном бизнесе, верно?

— Более или менее. — Я с облегчением меняю тему разговора.

— Он упоминал, что часто звонил людям, которых никогда в жизни не видел, и договаривался об обмене акций или облигаций стоимостью в сотни миллионов долларов всего лишь на основе одного телефонного звонка.

— Примерно так финансовые рынки и работают на уровне крупных предприятий.

— Мне трудно понять это. Когда клиника купила ксерокс, мне пришлось подписать договор, в котором было тридцать страниц.

— Верхушка финансового рынка похожа на английский мужской клуб, — отвечаю я, радуясь возможности наконец-то и себя показать специалистом. — Ваше слово — вот ваши облигации. Нет ничего хуже, чем поставить под удар свою репутацию.

— Именно к этому я и веду. Андрей не считал, что ваш мужской клуб готов принять людей, отличающихся от большинства. Ваш друг боялся за свою репутацию.

— Но, похоже, он преодолел этот страх, — раздраженно возражаю я.

— Мне не нравится ваш тон.

— А мне не нравится, что вы пытаетесь оправдать Андрея.

— Я не пытаюсь его оправдать. Я пытаюсь объяснить. — Эмили делает глубокий вдох, а потом громко выпускает воздух из легких. — Прежде чем мы доберемся до дома Андрея, я должна вам кое о чем сообщить.

— И о чем же?

— У Андрея СПИД.

— О Господи. — У меня такое ощущение, будто мне заехали ногой в живот. — Но он в нормальном состоянии?

— Нет. Иначе меня бы здесь не было. В августе я поставила ему диагноз: африканская лимфома. Это тяжелый рак лимфы, связанный с ВИЧ/СПИДом. Лечение в США лучше, чем в Москве, поэтому я определила Андрея в больницу при университете Стоун Брук — здесь, на Лонг-Айленде. У них хорошая программа лечения онкологии, вызванной СПИДом, и я знакома с некоторыми сотрудниками.

— Но почему он тогда не в больнице? — Я задаю этот вопрос, но растущее чувство непоправимого уже подсказывает мне ответ.

— Лечение не помогло ему, — мягко говорит она. — Врачи в Стоун Брук выписали Андрея в качестве любезности, чтобы он мог умереть в более комфортной обстановке.

Слезы брызнули у меня из глаз. В памяти всплывает образ из тех далеких дней в «Кляйн», еще до Школы бизнеса: Андрей улыбается во весь рот, после того как я не глядя передал ему пас, его волосы мокрые от пота, а лицо раскраснелось от удовольствия. Не знаю, сумею ли я пережить еще одну утрату.

— Вон там. — Эмили показывает на оранжерею вдалеке, на вершине покрытой травой дюны, и берет меня за руку, чтобы отвести туда. Я не хочу идти, боясь увидеть побежденного болезнью, умирающего Андрея.

— Идемте же, — настаивает она. — Очень важно попрощаться.