Лилия Беляева - Игра "в дурочку"
— Где была-то? Почему в халате? Хочешь знать, как у меня с экзаменами? Нормалек. Но что дальше? Получу диплом… Где меня особо ждут? Нигде. Кроме ночного ларька, где прирабатываю, как тебе известно. Были бы связи, капитал, свои люди на вершинах пирамид…
— Как-нибудь, Митька, как-нибудь…
— Глобальная ошибка нашей семьи состоит именно в том, что живем как-нибудь… А другие…
— Другие идут, Митька, прямо в морг. Хоть кем. Хлебное место! Доходное! Впрочем, и там надо давать взятки…
— Вот видишь… Одна надежда на твоего Алексея.
— В каком смысле?
— Я тут в газетке прочел — «молодой, талантливый, приглашен на постоянную работу в Швейцарию…» Везуха тебе! Ну и меня пристроите где-нибудь сбоку… во глубине швейцарских Альп… Золотишко подбирать бросовое…
Конечно, Митька паясничал. Но лишь отчасти. Это прежде считалось очень престижным выскочить в большую жизнь с дипломом Бауманского института…
— Митька, — строго посмотрела я на брата. — Ты рано скис. У тебя есть язык. Кроме всего прочего. Не пропадешь! Я вон без языка и то…
— Что? Что именно? — хмыкнул раз и два. — Разве стоит у подъезда «Мерседесик» шестисотой модели?
— Хватил!
Возможно, наш в общем-то пустопорожний разговор протянулся бы ещё какое-то время. Но зазвонил телефон. Я сняла трубку:
— Слушаю.
— Татьяна! Ты! — радостный крик. — Сейчас же примчусь!
— Алексей? — догадался Митька. — Вся моя надежда и опора! Деловой мужик! Смотри, сестра, не упусти… Он по утрам, — так в газетке написано, — регулярно пробегает по десять километров, отжимается, гантели тягает… Суперстар!
— Зависть берет? Но видно — не очень. Горазд дрыхнуть… пока мать не растолкает. Успеха добиваются те, у кого воля есть, кто себя за волосы с утра умеет поднимать.
— Ой, сестра, да ты прямо в точку! Статейка так и назывется: «Воля к успеху».
— Митька, — сказала я осуждающе, — ты слишком погряз в своих сомнениях, самокопанием увлекся… Ты даже не спросил меня, как я прожила без тебя почти месяц, где была, что со мной происходило…
— А где ты была? А чего сама не расскажешь? Живая — вот факт.
— В другое бы время ты вел бы себя по-другому… Лез бы с вопросами. Влюбился, что ли?
Брат мой поковырял пальцем в щели между стеной и книжным шкафом, вздохнул тяжело, покаялся:
— Есть немного…
— А будучи человеком не совсем безответственным… предполагаешь, что на девушкины деньги ходить в кафе-театр неловко.
— Но ведь это так! — выкрикнул он. — Я же мужчина! Деньги нужны, деньги!
— Не колготи овцу! — мирно ответила я. — Поверь, иногда то, что кажется любовью, может легко превратиться в мираж… Нельзя спешит с этим делом. Хотя зачем я тебе это говорю? Бесполезно. Обежжешься — спохватишься. Опыт решает все. И мозги. А они у тебя вполне качественные. Не пропадешь! Есть ещё вопросы?
— Будут.
— Поговорим. Поспорим. Поругаемся. Но не сейчас. Сейчас придет Алексей.
Звонок в прихожей. Я была готова ля того, чтобы сразу выйти с Алексеем на улицу. Мне почему-то не хотелось сидеть с ним дома. Мне вообще доставляло удовольствие идти, спотыкаться, подниматься по ступенькам или сбегать по ним вниз. Насиделась в том подвале, належалась в больнице…
Как крепко обнял он меня уже на лестничной площадке! С каким нежным отчаянием прошептал мне в губы:
— Соскучился до чего!
На улице было ветрено, видимо, к дождю. То и дело поднимался маленький вихрь и сыпал нам на головы белый пух с тополей. Даже уже не пух, а белые, пушистые султанчики. Они скрипели под ногами. Если поднять один и рассмотреть, то увидишь, что среди пуха топорщатся раскрытые на две половинки семенные коробочки. Они-то, покрывавшие стебелек султана сверху донизу, и скрипят под ногами, потому что сухие уже и ненужные.
Алексей говорил, не переставая. Обычно он был сдержаннее. Но сам заранее предупредил:
— Буду о себе. Произошло столько! Я даже не ожидал! Меня пригласили работать в Швейцарии. Постоянно. Показали дом… Зарплата нешуточная. Я сделал все, чтобы произвести впечатление. Конечно, можно и здесь… но за гроши? А время идет! Годы поджимают! Что мне там особенно по душе… кроме, разумеется, превосходного оборудования и оплаты — это тишина. Не надо бояться ни бандитов, ни грабителей, ни других каких подонков. Тишина и красота. Если рожать детей — только там. Воздух как… как стекло…
— Ты уже согласился с их предложением?
— Почти… Я должен услышать твое мнение. Замолкаю. Ну как? Как, моя самая необыкновенная?
Он стоял предо мной, сияя и лучась радостью победы. Его синие глаза смотрели на меня, не отрываясь. За его темную бровь зацепилась пушинка. Я подняла руку, сняла её, а он поймал на излете мои пальцы и поцеловал и раз, и два, и три…
— Так как же, Татьянка?
— Слишком все вдруг, — сказала я.
Он поинтересовался, как я жила без него, как прошла моя авантюрная командировка в Дома ветеранов, только после того, как мы сели в его «жигуль» и помчались в его однокомнатную. Мне почему-то расхотелось говорить.
— Да ничего… особенного…
— Ну хоть узнала, кто убил ту старуху-актрису?
— Нет.
— Впустую, значит, «съездила»…
— Выходит, так…
Напор его мужского желания был, как всегда, могуч и сокрушителен. Он перехватил меня, едва я, мокрая, выскочила из-под душа…
Мы не оставили с ним на том поле битвы ни одного не сплавленного нашей страстью предмета… Мы отлеживались на все как бы тлеющих простынях, когда некая подколодная змеюка произнесла вовсе ненужное, крайне неуместное в текущий момент:
— Но ты, естественно, все равно уедешь в свою Швейцарию, в превосходно оборудованные лаборатории, даже если я скажу тебе «нет»?
Он сделал глубокий вздох, отчего высоко поднялась его грудная клетка, впечатляюще обложенная доспехами мускулов:
— Татьянка, я рассчитывал, ты соскучилась почти смертельно и не станешь задавать мне ножевых вопросов.
— И, все-таки… ответь, пожалуйста, — прошептала змея подколодная.
— Зря ты так… зря… Вынужден повториться: настоящий мужик — это не только хозяин некоего корешка, но вершитель судьбы, но честолюбец и карьерист, желающий прочно стоять на земле. Поэтому «делу время — женщине час». Я люблю тебя, ты это хорошо знаешь. Но если мне придется бросить любимое дело или ковыряться в нем кое-как без права на удачу, успех ради любви к тебе… Да ты же первая перестанешь меня уважать! Сломленного твоей волей? Непременно! Так что на, лови, бери Швейцарию! Живи там в свое удовольствие! Рожай детей! Любуйся красотой!
— Еще один маленький вопрос… можно?
— Слушаю.
— А где я там, в Швейцарии, буду работать?
Он повернулся ко мне боком, смахнул с моих глаз «Наташину» челку:
— Почему обязательно работать? Я же тебе объяснил — моих денег хватит на все!
Он не заметил «Наташину» челку… Он подзабыл, что у меня диплом факультета журналистики, а не справка, подтверждающая инвалидность в связи с умственной неполноценностью, что я тоже хотела бы кое-чего толкового сотворить, натворить… А почему бы и нет, скажите на милость?
Однако я нисколько не корила его… Надо ли ругать тополь за то, что он размножается с каким-то чудовищным недоверием к коечному результату и оттого без устали, днями-ночами заваливает улицы своим семенем-пухом?
Алексей, как пружина, вскочил с перемятой постели, сходил в кухню, вернулся с двумя фарфоровыми кружками:
— Манго! Попей! Прохладный!
Мы чокнулись кружками:
— За нас с тобой!
И поцеловались липкими от сока, смеющимися губами.
— Ладно, — сказала я, — в крайнем случае буду наезжать к тебе в Швейцарию…
Он решил, что я шучу. Возможно, и впрямь шутила, а там кто знает, кто знает… Он подхватил мой мячик и послал в меня:
— Предполагаю, что ты заставишь меня подниматься на самые высокие альпийские горы Монблан, Монте-Роза и только там соизволишь заниматься любовью. Придется покупать спецснаряжение… ботинки там с шипами…
— Простыни, подушки не надо… обойдемся снегом среди эдельвейсов…
Утром он в одних трусах выскочил из подъезда — побежал отмерят свои обязательные десять километров, а я села в троллейбус… Он мог бы, конечно, довезти меня до дома на своей машине, отказавшись от бега… Он даже предложил мне это… Но я не посмела как-то перейти дорогу его отработанным методам завоевания Вселенной… Я отчего-то почувствовала себя неловко, как-то козявисто и даже замухрышчато… И, вот ведь поворот, несмотря на все радости и восторги прошедшей ночи, и запах пламени от костра, в котором горели мы оба, — едва троллейбус тронулся — меня, как свежим ветром просквозило веселое ощущение полной независимости и бескрайней свободы. Я словно бы ужасно ловко, как в детстве, скрылась от преследующих меня «врагов» под плотным навесом из фланелевых лопухов…