Лилия Беляева - Игра "в дурочку"
Однако… однако так не захотелось с этим мириться, даже мысленно, когда вдруг небо зарозовело и защебетали птицы, налетел ветерок, растормошил сонный тополь…
К пожилой санитарки, что пришла с ведром и щеткой, спросила, который час, а заодно и день. Она, видимо, привыкшая к проявлениям разного рода полоумия, ответила без удивления, будничной скороговоркой. Получалось, в Доме ветеранов я была четыре дня назад. Четыре дня назад Аллочка резала себе руку, чтобы доказать мне, что она со мной заодно, и с Токаревым тоже…
Но что дало мне это знание? Гораздо важнее была на сегодня другое если бы пришел Михаил и рассказал, как, что, и про Аллочку в том числе… Вот уж мука мученическая — дожидаться объяснения загадочных явлений! Когда хоть криком кричи, хоть молоти кулаком в стену — ничего не узнаешь до тех пор, пока кто-то там решит, что теперь можно развязать секретные узелки…
Я встала у окна и смотрела на ту часть асфальтовой дорожки, по которой шли и шли люди. Верно, врачи возвращались на дежурство, больные спешили дышать утренней свежестью. Стыдно, стыдно признаться, но если бы в эту минуту я увидела Алексея, то, чес слово, не оценила бы сей факт по достоинству, а подумала бы бесчувственно: «А где Михаил?!» Ну да, да, мое любопытство, а если сказать красивше — любознательность, пробудились на алой заре и потребовали пищи…
Но время шло, а Михаил не шел. Так ведь он и не обещал быть сегодня. Я продолжала маяться у окна и после того, как позавтракала, и после обеда… Только все не впрок, если не считать того, что внезапно меня сморила усталость, и я уснула и проспала до полуночи, как потом оказалось. Организм, стало быть, знал, как, сколько чего нужно ему, чтобы вернуться в исходное положение, добрать силы, истраченные на всю эту нервотрепку…
Михаил объявился к вечеру, когда на песке больничных аллей шевелились темно-сиреневые кружевные тени, а вдали, на золоченом церковном куполе, горела белым, ослепительным, одна точка.
— Думала, не приду?
— Думала.
— Твое любопытство уже сгрызло печенку?
— И селезенку впридачу.
— Тогда я расскажу тебе некую историю, которая случилась в некотором царстве-государстве. Пошли вон по той аллейке, а то тут солнце печет. Или тебе оно в кайф?
— Все равно! Не тяни!
В полузаброшенной аллее, где сквозь песок пробивалась трава, где отчетливо, как за городом, посвистывали птицы, где я то и дело приостанавливалась, чтобы справиться с очередным приступом изумления, мне рассказывалось о том… какая я, в сущности, несмышленая девица…
Оказывается, в Доме ветеранов работников искусств, о котором ушлые журналисты из газет, радио и теле, прикормленные, разумеется, пели гимны, происходило черным черное, хичкоковское действо, ковались из грязных грязные капиталы… Там орудовала весьма профессиональная банда. Точнее одно звено наркомафии, берущей начало в Афганистане-Таджикистане.
— Повторюсь и покаюсь, Татьяна, вышла у меня промашка… Не придал особого значения твоему сообщению о смерти при пожаре старой Мордвиновой. Мне надо было выполнять не слабое задание там… в горах… Там и пошла к нам хорошая карта. Поймали наркокурьера. Сначала показалось, что он врет. Слишком чудовищные вещи рассказывает. Про сущий ад, геенну огненную… ОН там в морге служил… Высоко взлетел! Усмехаешься? Зря. Попробуй устройся в московский морг без взятки! Место хлебное, они там, кто, к примеру, покойников гримирует, одевает и прочее, имеют надежные бабки, в ресторанах кайфуют, у них устрицы к горлу подступают… На этот раз его кинули в горную республику на время, проведать будто бы родню… Засветился. Долго выкручивался. Потом стал рассказывать… Мы обалдели. Апокалипсис! Будто в морг периодически привозят стариков и старух с вспоротыми животами. Не сильно вспоротыми, чтоб рука проходила. Он с напарником вытаскивали оттуда, из дыры, пакеты с героином. Дошло? Тела старух, стариков служили вроде чемоданов, шкатулок и все дела! Их по-быстрому сжигали. На случай, если бы объявились родственники, — в морге навалом ничейных тел, могли в момент чужую старуху приодеть, попудрить, придать покойнице товарный вид. Они же, когда к восьмидесяти, все, вроде, на одно лицо… Ты что встала? Рвать тянет? Рассказывать дальше или возьмешь тайм-аут?
— Они что, эти наркоподонки, вовсе полоумные, Михаил? Или как?
— Не льсти их самолюбию. Ну охота у них такая, у всех рвачей, блевать бриллиантами, чтоб россыпью… Ну дальше… пристроили мы к этому моргу своих людей. Ждали… Зря. Никаких покойниц с дырками на животе. Опять стали давить на пойманного, чтоб он отказался от своей дикой сочиняйки и выдал голую правду. Но он на своем стоит. Наутро его нашли в камере повешенным. Один надзиратель исчез. Думай, что хочешь. Наши ребятки работали, копали. И накопали — дружок пойманного, по армейской службе дружок, работает в Доме ветеранов работников искусств… Живет на даче актрисы Мордвиновой… Дачка расположена удачно — неподалеку аэродром, шоссе… А он на сером фургончике за молоком в совхоз ездит… Ну да ты сама дошла кое до чего и рассказала Токареву очень-очень кстати.
— Дошла. Но показалось, уж слишком все просто, по-киношному, с этими флягами для молока…
— Да самые-то удачные догадки часто кажутся поначалу не шибко серьезного калибра, не сразу им доверяешь. К тому сроку многое уже произошло… Умерла Обнорская, Вера Николаевна, погиб Анатолий Козинцов.
— Почему же вы не сразу узнали, что тот был сослуживцем этого чернобрового Володи?
— У того был поддельный паспорт. И все сходилось. Ради денег его признала за родного сына тетка в Душанбе, совсем посторонняя. Мол, вернулся из афганского плена… Что да, то да — работают они, эти сволочи, профессионально, со сметкой, с выдумкой… На сегодня, думаю, с тебя хватит впечатлений. И — молчок.
— Мог бы не предупреждать. Но, все-таки, все-таки, как они это все делали? Кто был главный среди них? Этот самый Володя? Почему погиб знаменитый актер? Может, главная главврачиха? Она все как бы в стороне была, ручки в кармашки и мимо, мимо, но в глазах лед. Или Удодов этот вальяжный? Или медсестричка Аллочка? А может, сестра-хозяйка? Ну кто, кто? Жалко сказать? Ведь измучаюсь же… Ты даже не открыл мне, кто убил Мордвинову… При чем здесь Сливкин? Почему удили Павла, Маринкиного мужа? Или я не стою того, чтобы…
Михаил рассмеялся:
— Какая, глядите, тщеславная девушка! Успокойся. Твое «одеяло» очень-очень помогло. И чемоданчик в руках вышеназванного Володи.
— Какое одеяло?
— Ты же заметила, что мертвых старух выносят к «перевозке» не под простынями, как обычно, а под шерстяными одеялами. И всегда с ними, при них, Володя… Ту все не случайно, все с умыслом. Работали слаженно и чисто. Кругом свои были понатыканы. На «перевозке» тоже. И в органах, само собой… Наивная, ты бегала по следователям мелкого калибра и потом возмущалась: не хотят расследовать чудовищное преступление! Вообразите, убита знаменитая актриса и всем все нипочем!
Перед нами замаячила калитка, приотворенная на людную улицу. В её просвет мелькнул синий бок троллейбуса. Михаил приостановился:
— Так или иначе, ты — умница. Вообще и в частности. Вот с этой светлой мыслью и живи. Пока. Понадобишься — позовут. Домой поедешь? Или… вернешься в палату?
— Шутить изволите? Домой, конечно. А когда я узнаю все-все?
— Все-все — никогда. Но многое — в свое время. Потерпи.
Михаил остановил машину с первой же попытки… Что значит иметь приличный вид и держать в руке кейс!
Моему появлению в халате и больничных тапочках безо всяких вещей мать ничуть не удивилась. Она, пригорюнившись, сидела на кухне, читала книгу и, видно, ждала, когда вскипит борщ, чтобы снять пену шумовкой. Она все ещё не знала, как жить без мужа… без любимого, привычного…
— Послушай, Таня, — подняла на меня свой странный, полувидящий взгляд, — как пишет Владимир Набоков, как прекрасно пишет: «Деревья в саду изображали собственные призраки, и получалось это бесконечно талантливо».
— Действительно, прелестно, — кивнула я и подумала: «Знала бы ты, горюшко мое, что талантливо можно не только складывать одно к одному слова… Деньги, доллары, нажива высекают из людей доподлинных мастеров своего дела! Виртуозов! Магов и волшебников!»
Как обычно, она не успела схватить шумовку — серая пена из кастрюли полезла через край, зашипела на раскаленной конфорке… Я повернула кран, обрывая огню разом все его желто-фиолетовые лепестки.
— Татьяна! Тебе же Алексей звонил! — раздалось зычное.
На пороге возник мой длинный брат Митька, поглядел-поглядел на меня исподлобья, накрутил на палец прядь собственных волос, дернул, спросил:
— Где была-то? Почему в халате? Хочешь знать, как у меня с экзаменами? Нормалек. Но что дальше? Получу диплом… Где меня особо ждут? Нигде. Кроме ночного ларька, где прирабатываю, как тебе известно. Были бы связи, капитал, свои люди на вершинах пирамид…
