Андрей Дышев - Женат на собственной смерти (сборник)
«Это был героин, вот что, — совершенно ясно понял он. — Это был шприц с героином из косметички Лены, которую у меня забрал Зубов. Наверняка заправлен лошадиной дозой. Что ж, прекрасный способ отправить человека на тот свет!»
Мысль, пришедшая в его голову вслед за этим выводом, была настолько дерзкой, что Ворохтин вскочил, с силой захлопнул дверь «Скорой», запер ее на ключ и решительно пошел на пляж, где под зонтиком у мангала несли бессменное дежурство Зубов и сержант.
— А-а! Сам явился! — обрадованно сказал Зубов. — Садись, приятель! В ногах правды нет.
Он придвинул Ворохтину стул. Видя, что Ворохтин садиться не желает, старший лейтенант нахмурился и спросил:
— Что ж ты подписку о невыезде нарушаешь? Под арест хочешь?
— Я хотел бы узнать, — сказал Ворохтин, — на каком основании вы потребовали от меня подписку?
Сержант, листающий иллюстрированный журнал, вздохнул и сокрушенно покачал головой.
— Что ж у вас память такая плохая? — произнес он и монотонно, нараспев продолжил: — Вы, гражданин Ворохтин, были задержаны за незаконное хранение наркотических средств, что, согласно статье двести двадцать восемь Уголовного кодекса, является тяжким преступлением и наказывается лишением свободы на срок до десяти лет. В интересах следствия мы взяли у вас подписку о невыезде…
— Каких наркотических средств? — перебил его Ворохтин.
— Которые мы у вас изъяли, — повторил Зубов, и в его голосе уже угадывалось назревающее недовольство.
— Вы изъяли у меня шприц, ампулу и белый порошок, — уточнил Ворохтин. — Экспресс-анализа вы не делали и потому не можете утверждать, что это был наркотик.
Милиционеры переглянулись.
— Какие, блин, все умные пошли, — произнес сержант.
Зубов поковырялся в зубах спичкой, швырнул ее себе под ноги и пытливым взглядом посмотрел на Ворохтина.
— Сам напрашиваешься, — недобрым тоном произнес он. — А ведь я хотел все миром решить.
— Мне нужно заключение экспертизы, — твердо сказал Ворохтин.
— А жалеть не будешь?
— Вы зря меня уговариваете, — сказал Ворохтин.
Зубов сплюнул.
— Ну, ладно, — произнес он и посмотрел на сержанта. — Неси изъятые у гражданина Ворохтина материалы и вместе с задержанным отправляйся в лабораторию.
— Ага, — кивнул сержант. — Будет сделано!
Он отложил журнал, поднялся со стула и пошел к серому «УАЗу».
Зубов снова поднял лицо и посмотрел на Ворохтина:
— Спокойная жизнь надоела? Характер показываешь? А ведь мы тебя действительно за решетку упрячем. И не отвертишься.
Ворохтин спокойно смотрел на милиционера:
— Не понимаю, за что вы собираетесь упрятать меня за решетку.
— Не понимаешь? Сейчас поймешь.
Ждать тем не менее пришлось довольно долго. Зубов сначала вел себя подчеркнуто равнодушно, потом стал постукивать пальцами по столу, затем недовольно произнес:
— Он что там, уснул, что ли?
Сержант наконец вылез из «УАЗа», посмотрел в сторону зонтика и произвел какой-то странный жест, будто отряхивал брюки на уровне ширинки.
— Не слышу! — крикнул Зубов.
Сержант махнул рукой, обошел машину и полез в нее через другую дверь.
— Его только за смертью посылать! — снова проворчал Зубов и с каким-то скрытым подозрением взглянул на Ворохтина. Тот, прекрасно зная, что идет ва-банк, тем не менее, вел себя спокойно и даже не смотрел на «УАЗ», в котором сержант искал вещественное доказательство. Ему куда приятнее было пялиться на Киру, которая с полотенцем и зубной щеткой шла к озеру. Это были редкие, можно даже сказать, уникальные мгновения, когда девушка предстала перед базой в тренировочных брюках и короткой футболке на тонких бретельках.
«А она, оказывается, довольно симпатичная без своей дурацкой штормовки и платка!» — подумал Ворохтин.
Кира увидела его, улыбнулась и приветливо помахала полотенцем. Ворохтин тоже помахал ей. «Сейчас сержант принесет косметичку с героином, и больше я ее никогда не увижу», — без особого драматизма подумал он, не исключая и такое развитие событий.
Когда прошли все мыслимые и немыслимые сроки, и Ворохтин уже устал стоять, и Кира уже умылась и снова залезла в свою палатку, а Зубов смотрел на «УАЗ» уже с нескрываемой ненавистью, ударяя кулаком по столу, к зонтику наконец приплелся сержант.
Ворохтин смотрел на него и чувствовал, как спадает напряжение. В руках у сержанта ничего не было.
— Ну? — рявкнул на него Зубов.
Сержант, не исключая серьезной взбучки, на всякий случай остановился шагах в трех от своего начальника и развел руками:
— Хрен ее знает, где она!
Зубов опять кинул на Ворохтина пытливый взгляд. Тот взгляд выдержал, но вот с нахлынувшей улыбкой справиться не смог. Старший лейтенант побледнел и перевел взгляд на сержанта.
— А где она, по-твоему, может быть? — процедил он.
— Не знаю! Она под задним сиденьем лежала!
Зубов снова перевел взгляд на Ворохтина:
— Чего улыбаешься? Ну, чего ты улыбаешься? Твоя работа?
— Нет, — покрутил головой Ворохтин.
— Ты машину вчера на ключ закрывал? — едва сдерживаясь, спросил Зубов у сержанта.
— Машину? — переспросил сержант и часто заморгал.
Зубов в очередной раз повернул голову и посмотрел на Ворохтина. Должно быть, у милиционера уже шея заболела, потому как он принялся массировать ее и при этом сильно морщился.
— Свободен! — сказал он и уточнил: — Пока свободен! И не надо радоваться. Сияешь, как новая копеечка.
— А почему мне не радоваться? — возразил Ворохтин. — Вы же прекрасно знаете, что к этому порошку я не имел никакого отношения. Теперь все потихоньку встанет на свои места.
— Ты так думаешь? — усмехнулся Зубов.
— Да, — подтвердил Ворохтин и посмотрел на полукруглые, словно буйки, острова. — Скоро содержимое сумочки к вам вернется. Только уже в качестве орудия убийства.
Глава 35. Другой вопрос
Обычай стучаться в дверь при входе в чужое жилище рождает серьезные проблемы, когда надо войти в палатку. Ворохтин минуту топтался рядом с палаткой Киры, то покашливая, то щелкая пальцами, то аплодируя. Наконец он задал простой и прямолинейный вопрос:
— Кира! Ты там жива?
— Да, — отозвалась изнутри девушка. — Только ко мне нельзя. Я сейчас!
Он слышал, как шуршит одежда, потом вжикнула «молния», и Кира вышла из палатки. Она опять была в своей вечной штормовке, застегнутой под самое горло. Ворохтин взял девушку под руку и повел к берегу.
— Мне посчастливилось увидеть тебя сегодня без штормовки. Должен признаться, тебе очень идет быть не в ней.
Кира рассмеялась и осторожно высвободила руку.
— Это комплимент? А о чем вы разговаривали с милиционерами?
Он остановился и повернулся к девушке:
— Кира, скажи, ты случайно не видела, кто крутился возле милицейской машины, когда Зубов с сержантом уплыли к Пятому острову?
— Уплыли к Пятому острову? — повторила она и задумалась.
— Это было, когда ты вернулась на моей машине с лодочной станции, — уточнил Ворохтин.
Кира ахнула и прижала ладонь ко рту.
— Вы уже видели? — виноватым голосом произнесла она.
— Что?
— Свою машину!
Ворохтин с досадой покачал головой:
— Ты не о том думаешь! Черт с ней, с машиной!
Они вышли на пляж и сели на лавку.
— А что значит «крутился»? — спросила Кира. Она профессионально чувствовала, что дело пахнет сенсацией, и хотела выжать из Ворохтина всю правду.
— Только это не для печати, — предупредил Ворохтин. — Кто-то умыкнул из машины наркотик.
— Тот самый, который нашли у вас? — Глаза у Киры загорелись от любопытства. — А кому мог понадобиться наркотик?
— Ты не ответила на мой вопрос, — напомнил Ворохтин.
Кира задумалась.
— Если бы вы мне заранее сказали, что надо следить за милицейской машиной…
— Заранее! — хмыкнул Ворохтин. — Если б мне заранее сказали, что на островах один за другим начнут гибнуть люди!
Над озером пролетел красный пожарный вертолет с привязанной к нему емкостью. Зависнув над Пятым, он раскрыл емкость, и на чадящий лес хлынула вода.
— Как всегда, вовремя, — произнесла Кира. — Человек сгорел, лес тоже. Но дым еще идет. Непорядок! И начинается грандиозная показуха. Вертолеты тарахтят, вода брызжет, угли шипят. Такая феерия Саркисяну и не снилась.
— Вот об этом и напиши в свой журнал.
Кира насмешливо покосилась на Ворохтина.
— Что ж вы меня все время учите журналистике! Я буду писать то, о чем публике интересно читать, — ответила она.
— А о чем публике интересно читать?
— О том, что она способна понять своими глупыми и жестокими мозгами. То есть самые примитивные чувства и поступки: струсил, обозлился, влюбился, убил, сожрал, трахнул… Публика заказывает музыку и за нее платит. А я хочу, чтобы мне тоже платили. Я люблю деньги. Мне надоело считать мелочь в кармане. Понятно?
