Антон Леонтьев - Жрец смерти
– Что, сами себя загнали в ловушку? – спросила я, обращаясь к маньяку.
Винокур, тужась, прохрипел:
– Ты думаешь, тварь, что победила? Как бы не так! Тогда, в моем подмосковном доме, ты тоже думала, что победила, а в итоге верх одержал я. И живым остался, и девчонку убил. Так будет и теперь!
– Олеженька, не будет, – раздался мелодичный голос, и теперь я поняла, что принадлежит он не ангелу, а монашке.
Та прошла в комнату. И только тут до меня дошло – откуда эта особа знает, как зовут Винокура в действительности? Что он не Коля Винокур, а Олег Кузнецов?
Маньяк вдруг побледнел и уставился на монахиню.
– Ты давно умерла! – заорал он, содрогнувшись. – И нечего устраивать тут представление!
Монашка, подойдя к кровати, склонилась над ней и сбросила черный капюшон, прикрывавший ее лицо. Раздался нечеловеческий вопль, и мне подумалось, что невеста Христова стала вдруг пытать маньяка раскаленным железом. Ничего против я не имела.
Но тут монахиня повернулась ко мне – и я, сделав два шага назад, споткнулась об игрушечного щенка и полетела на пол.
Половина ее лица представляла собой гротескную, ужасную маску. Похоже, женщина когда-то едва не сгорела заживо.
Но другая половина… Это лицо было мне отлично известно. Впервые я увидела его на фотографии, украденной из детского дома. Снимок запечатлел мою мать.
Я смотрела на женщину, не в состоянии поверить, что такое возможно. Не знаю, сколько длился мой второй за короткое время ступор, но в чувство я пришла из-за воплей Винокура:
– Ты жива! Жива! Но этого не может быть!
Женщина повернулась к кровати и спокойно возразила:
– Олеженька, ну почему же не может быть? Ты ведь тоже инсценировал свою смерть. Причем даже несколько раз. Так отчего бы и мне не повторить этот трюк?
– Ты обманула меня! – плевался маньяк. – А уверяла, что любила меня!
– А ты попытался убить меня! И нашу дочь! – отрезала монахиня, голос которой окреп. – Но я не дала тебе это сделать. Я тогда спаслась, но приложила все усилия, чтобы ты подумал, будто я умерла. И наша Оксаночка тоже. Но я едва не умерла. И не могла позаботиться об Оксаночке. Да и к тому же…
Женщина замолкла и вздохнула. Затем с горечью добавила:
– К тому же такая мать, как я, могла принести ей только горе. Поэтому я сделала все, чтобы спасти Оксаночку. От тебя. От себя. От того, что живет в нас.
Монахиня опять замолчала. Посмотрела на меня. И продолжила:
– И я подменила ребенка. На место дочки наших соседей, которых ты, Олеженька, войдя в раж, убил, посадила нашу. Здесь, в этой квартире, около обезглавленного тобой тела твоей любовницы. Но положила в карман платьица нашей дочурки свою фотографию. Потому что не могла допустить, чтобы она забыла меня! Я же и вызвала милицию.
Монашка говорила что-то еще, но я уже не слышала, что именно. В голове у меня билась только одна мысль. Те люди, которых убил Винокур, не были моими родителями. Моя мать подменила меня. И меня приняли за ребенка убитых. Отправили в детский дом. Так фотография моей матери попала в мое личное дело, хотя официально моими родителями считались иные люди.
В действительности же я была…
– Да, Олеженька, наша Оксаночка выжила! – вновь донесся до меня голос моей матери.
– Где моя дочь? – выл маньяк. – Ты украла у меня дочь! Что с ней стало?
Женщина, кивнув в мою сторону, сказала:
– Оксана сегодня тоже здесь. Вот мы все и снова вместе. Семья в полном составе. Отец, мать и дочь.
Винокур так резко повернул голову, что раздался хруст шейных позвонков. Уставился на меня и стал, как сумасшедший, хохотать:
– Она, что ли, моя дочь? Да ты с ума сошла! Это не моя дочь…
Вдруг он осекся и уставился на меня. Я же взглянула на серийного убийцу. И воспоминания хлынули мне в душу, в мою голову, как будто кто-то открыл ворота шлюза. Я и мама… Да, монахиня действительно была моей мамой, теперь я узнала ее. И вспомнила голос! Я и отец… Да, профессор Винокур был моим отцом. Вот почему его ужасный смех, когда я услышала его в замке Синей Бороды впервые, показался мне смутно знакомым! Я и моя любимая игрушка, щенок на колесиках… Все так!
– Оксаночка… – прошептал Винокур. – Дочка, это ты?
Я же посмотрела на монахиню. Та печально заметила:
– Оксаночка, я была уверена, что рано или поздно мы встретимся. И что гены – или лучше сказать, судьба – дадут о себе знать. Ты ведь тоже убиваешь людей?
Вопрос был задан будничным тоном. И произнесла его монахиня, моя мать. Я только судорожно кивнула.
– Я так и знала, – вздохнула моя мама. – Зло передается по наследству. О том, что я вышла замуж за серийного убийцу, я узнала случайно. Как, собственно, и его настоящее имя. Но меня это не ужаснуло. Потому что…
Женщина замялась. А Винокур подал голос с кровати:
– Ну давай, колись! А то нацепила клобук и думает, что святее ваших продажных иерархов!
– Потому что я сама была серийной убийцей, – призналась моя мать. – Да, да, была! Конечно, тягаться с Олежкой я не могла – к тому времени у него на совести уже было два десятка человек. Я же убила только четырех…
– Четырех? Не ври! Твой бог ведь все видит! Ты к тому времени отправила на тот свет не меньше дюжины человек. Дочка, твоя мать была знатной отравительницей! Чуть что не так – сразу солидную порцию мышьяка. Хотя, пардон, потом она перешла на растительные яды, чтобы смерть на естественную походила.
Я в ужасе уставилась на свою маму. А затем перевела взгляд на привязанного к кровати отца.
– Ну, что молчишь? – надрывался маньяк, он же мой отец. – Расскажи нашей дочке, как мы вместе охотились на людишек! Как это было классно! А какой у нас потом секс был – неземной! В такую ночку, после того, как расчленили нескольких человек, мы и зачали тебя, дочка!
Я содрогнулась. А когда мама направилась ко мне, чтобы, видимо, обнять, отшатнулась.
– Не слушай его! – заявила она. – Да, мы убивали людей. И я убивала людей. Но я поняла, что это плохо…
– Плохо? – загоготал мой отец. – Это подслушивать плохо. Или рыгать за столом. А убивать… Убивать – это так классно! Ты ведь разделяешь мои чувства, дочка? Можешь ничего не отвечать, я знаю, что разделяешь!
Мысли в моей голове метались. Какой ужас! Меня произвели на свет два маньяка! Неудивительно, что я сызмальства чувствовала тягу к смертоубийству. И стала в итоге киллершей.
– В итоге поняла: убивать – грех! – впервые повысила голос мама. – Поэтому и решила положить этому конец. Но Олежке, как водится, удалось вывернуться. И за его злодеяния расстреляли невиновного человека. Но я смогла сделать так, чтобы он уверился – мы, его жена и дочь, погибли.
– И нашу Оксаночку сдали в детский дом! – взвыл Винокур. – Какая же ты после такого поступка мать? Кстати, а как же с ребенком соседей, которым ты подсунула нашу дочь после того, как я их кокнул? Что ты сделала с их девчонкой? Потому что ее потом официально признали нашей дочерью и похоронили. Ведь убила же? А откуда у тебя взялся в ту ночь труп, который ты выдала за свое тело? Конечно же, кого-то грохнула! И после этого ты мне будешь впаривать о грехе?
– Ты прав, чудовище, – с отвращением произнесла мама, – я пошла на убийства. Но ведь если бы я воспитывала Оксаночку, если бы мы обе тогда скрылись, то девочка выросла бы и стала убийцей!
Отец снова захохотал:
– От судьбы не уйдешь! Потому что наша дочка и стала убийцей! И я ею горжусь! Правда, хотел ее убить, но теперь, конечно, ничего такого не сделаю. Мне удалось выяснить: Ника – профессиональный киллер.
Мама закричала:
– Нашу дочку зовут Оксаночка, запомни! И она убивает, потому что мы в том виноваты. Наши гены сделали ее такой. И наши грехи. Ведь твоя мать убила своего мужа, чтобы выйти замуж за другого…
Ого, отца Олега Кузнецова, то есть моего деда, оказывается, убила моя бабка…
– А твоя мамаша отравила не меньше тридцати человек! – заорал в ответ Винокур. – А отец вообще пошел работать в НКВД, чтобы убивать людей, так сказать, на работе. Он ведь в тридцатые и сороковые годы служил палачом!
Убийцы, убийцы и убийцы… Они были моими родственниками и определили мою судьбу. И, самое ужасное, я была одной из них.
Родители, похоже, были готовы сцепиться. И мама могла вновь совершить убийство. Поэтому я подошла к кровати. Отец засюсюкал:
– Ника, моя малышка, я в восхищении. Ты убиваешь и еще на этом зарабатываешь! Надо возблагодарить Господа, что я не кокнул тебя тогда в Подмосковье!
– Не смей марать имя божье! – встряла мама. – Да, признаюсь, зло до сих пор живет во мне. Каждый день и в особенности каждую ночь меня гложут мысли о том… о том, что я снова могла бы убить. Но я поборола в себе беса! С той ночи я никого не убила!
Вот почему мама ушла в монастырь, поняла я.
– И ты, Оксана…
– Ника! Она – Ника! – заявил отец. – Ника Соловьева, фотограф и по совместительству киллер. Извини, дочка, что спалил твою галерею, твою главную работу, с языческим храмом, я взял с собой.
