Эпидемия D - Джереми Бейтс
Она повернулась, чтобы уйти, и увидела нас.
– Вы нас отпустите? – выпалил Хомяк. – Мы тут сидим уже всю ночь. Мне есть охота, мама меня убьет за то, что я не пришел ночевать. Я ничего ей не скажу. Мы никому ничего не скажем. Клянемся. Отпустите нас? Пожалуйста?
– Слишком много болтаешь, малец, – сказала она и ушла.
Чтобы решить свою судьбу, шерифу полчаса не понадобилось. Он поднял нож и прижал острием к груди, в области сердца.
– Ой, чувак, – пробормотал Хомяк, полный восторга и страха. – Сейчас он это сделает.
Я и Салли отвернулись, не в силах смотреть, но по утробному возгласу Хомяка поняли – шериф и правда это сделал.
Когда цыганка вернулась, безжизненное тело шерифа не произвело на нее никакого впечатления. Она просто открыла задвижку, откинула задний борт красного фургона, забралась внутрь с ножовкой в руке и задернула шторы, закрыв нам обзор.
Пока она занималась там делом, под экраном сдал назад ржавый зеленый грузовичок со здоровенными шинами. Двое мужчин подцепили к красному фургону буксировочную штангу, вернулись в кабину и уехали, утащив за собой скрипящий и охающий прицеп.
Вскоре из-под экрана задом выкатился еще один грузовичок – синий с белыми полосами. Он тут же исчез из вида, потому что пристроился в хвост нашему фургону. Дверцы открылись и с хлопком закрылись. В заднем борту заерзал ключ, и он откинулся. На нас смотрела цыганка.
– На выход, молодежь, – распорядилась она.
Я стоял ближе всех к выходу, но не шевельнулся. Это ловушка. Как иначе? Как только мы выйдем из фургона, она всадит в нас кинжал.
– Я ничего вам не сделаю, – прочитала она мои мысли.
– Вы нас правда отпустите? – с надеждой в голосе спросил Хомяк.
– Если бы я хотела отправить вас на тот свет, вы бы уже давно были там, согласны?
Понимая, что так оно и есть, мы спустились на землю и стали в сторонке, а она помогла мужчине в сетчатой бейсболке подсоединить грузовик к цирковому фургону.
Я безучастно смотрел на цыганку, но в душе моей кипела буря. Я был готов наброситься на нее и растерзать – что, скорее всего, привело бы к моей смерти, – остановило меня только данное себе обещание: однажды я ей отомщу. Убью голыми руками и буду смотреть, как жизнь вытекает из ее глаз, и она будет знать – расправился с ней я.
Когда фургон подцепили к грузовику, цыганка повернулась к нам. Ее изумрудно-зеленые глаза остановились на каждом из нас, и мне вдруг стало страшно: она снова нас загипнотизирует, но на сей раз заставит танцевать до смерти прямо здесь, в лесу.
Смерти я в ту минуту не боялся. Меня испугало другое: она лишит меня возможности отомстить.
– Я же без шуток, – пролепетал Хомяк. – Мы никому не скажем, что вы оборотень. Обещаем. Можем перекреститься…
– Меня не волнует, что и кому ты скажешь, Чак Арчибальд, – сказала она. – Тебе все равно никто не поверит.
– Так… мы можем идти?
– После того, как мы уедем, – на все четыре стороны.
Сквозь деревья мы смотрели вслед синему грузовичку и желтому цирковому фургону – они присоединились к кавалькаде машин, которая пересекла Райдерс-Филд и выехала на разбитую проселочную дорогу.
На опустевшем поле остались только «форд» шерифа, сине-белая машина полиции и коричневый фургон моего папы – леденящим душу напоминанием о том, что произошло с их владельцами.
Не думая об этих автомобильных надгробьях, Хомяк подмигнул нам с Салли.
– Свобода, братва! – воскликнул он. – Я так и знал, что переживать нам нечего…
Я шваркнул его в челюсть.
– Это еще за каким хреном? – взвыл он, поднеся руку к окровавленной губе.
– Говорил тебе – молчи, – сказал я, дрожа всем телом, сжав ладони в кулаки. – Но тебе надо было орать.
– Чего?
– Вчера, когда папа хотел нас спасти. Если бы ты не вопил, оборотни не пришли бы, и он остался бы жив.
Хомяку, похоже, стало стыдно, но он взвился:
– Откуда ты знаешь? Может, они услышали, как подъехали машины? Слух у них обостренный. Наверняка машины услышали. Потому и налетели.
– Все равно нечего было орать. Они завыли, когда ты начал вопить, как безумный.
– Ну, испугался я, чувак. Что тут сделаешь? Полицейские же собрались свалить.
– Мой папа погиб, Хомяк, и виноват в этом ты, и только ты.
Я пошел прочь.
– Бен! – Салли схватила меня за руку.
Не останавливаясь, я выдернул руку.
– Бен! Куда ты?
Я шел дальше.
– Бен! Погоди!
– Мне надо побыть одному.
– А мне – нет.
Я не остановился, не оглянулся. Добравшись до места, где мы за деревьями припрятали наши велики, я взял свой и выкатил его на проселочную дорогу. Сел в седло и начал крутить педали.
Салли и Хомяка я с тех пор больше не видел.
Эпилог. Настоящее
Я опаздывал на банкет в мою честь.
Остановившись перед книжным магазином «Риццоли» на Бродвее, в нью-йоркском районе Номад, я посмотрел через стеклянную дверь – презентация книги уже шла полным ходом, все одеты в серое или черное – цвета интеллектуалов.
Я вошел, протиснулся сквозь легкий водоворот толпы, улыбаясь, кивая, пожимая руки и ненавидя все это. «Риццоли» был одним из последних фешенебельных книжных магазинов в городе – высокие потолки, черные колонны, итальянские фрески на стенах, люстры из кованого железа и роскошные дубовые книжные шкафы.
Мой литературный агент, Тим Букер, стоял у полки с надписью «Новые книги», в черном пиджаке поверх черной рубашки поло. Он разговаривал с Джоан Рэнджел, помощницей редактора, которая вела две мои последние книги, – на той было черное короткое платье, туфли на высоком каблуке, под мышкой планшет.
– Бен! – Тим просигналил мне бокалом с красным вином. – Я уж думал, ты где-то заблудился.
Мы поздоровались.
– Шел от гостиницы пешком. Забыл, какие на Манхэттене большие кварталы. Привет, Джоан.
Она послала мне воздушный поцелуй.
– Тебя ищет Дональд. По-моему, хочет начинать.
Я кивнул.
– Потом поговорим.
Пробравшись сквозь толпу, я вошел в просторную комнату, где что-то вещал своим сотрудникам Дональд Блюмстайн, главный редактор моего издательства. Это был крупный во всех отношениях мужчина, всегда безукоризненно ухоженный. На угольно-черном клубном пиджаке блестели золотые пуговицы, в галстуке золотая булавка.
Его бородатое широкое лицо расплылось в улыбке, когда он увидел меня.
– Бен, черт дери, ведь все это – в твою честь! Такие приемы мы не любому автору
