Эпидемия D - Джереми Бейтс
Глава 45. Конец
Открыв глаза, через щель в одной из занавесей я увидел: наступило утро. Где-то на востоке уже поднялось солнце, но светило оно с вялой прохладой, а небо еще не оправилось от вчерашнего избиения грозой и оставалось синюшным и серым.
В ветвях деревьев щебетали и чирикали пеночки, ласточки и другие птички. Брачный стрекот возобновили кузнечики, цикады и сверчки.
Словно и не было никогда ужасов прошедшей ночи.
Я лежал на боку, на жестких досках фургона. Медленно, разминая мышцы, сел. Болело все, и не потому, что я спал на дощатом полу. Боль пронизывала меня насквозь, до самых костей.
Левая рука была обмотана окровавленной блузкой Салли.
Нахмурившись, я взглянул на Салли – она спала рядом со мной в белом лифчике и розовых трусиках. Неподалеку, посасывая большой палец, на боку дрых Хомяк.
Сняв свою фланелевую рубаху, я укрыл Салли. Приоткрыв глаза, она сонно мне улыбнулась. Снова закрыла глаза – и тут же широко их распахнула.
– Бен!
Ее сон как рукой сняло, она заключила меня в объятия. Я даже застонал, словно боясь, что она что-то сломает у меня внутри.
– Прости! – Она отпустила меня. Потом взяла слетевшую с нее мою рубашку и прижала к груди. – Как ты себя чувствуешь?
– Будто меня расколошматили на мелкие кусочки, а потом снова склеили. – Я поднял руку, обмотанную ее блузкой. – Что случилось?
– Ты ничего не помнишь, чувак?
Хомяк подпер голову рукой. Зевнул, распахнув рот так, что я увидел его гланды.
Через щель в занавеси я посмотрел на красный фургон.
– Как не помню, – сказал я неуютно. – Помню. – Снова поднял забинтованную руку. – Я про это.
– Тебя укусил оборотень, чувак! Ты сам чуть в него не превратился!
– А пошел ты, – отмахнулся я, не найдя ничего лучшего, а в мозгу крутились события прошедшей ночи. Последнее, что я помнил: клятва на мизинцах с Салли и Хомяком, мол, про оборотней никогда не забудем. После этого я заснул – и вот только проснулся.
Я посмотрел на Салли.
– Хомячок прав…
– Хомяк!
– Было страшно, – продолжала она, не обращая на него внимания. – Тебя укусил оборотень, и ты стал в него превращаться. Но не поддался.
В горле у меня возник ком.
– Как мне это удалось?
– Кто знает? Наверное, ты сопротивлялся.
– А может быть, им двигала любовь к тебе, – пропел Хомяк. – Принц-Лягушка снова превратился в красавца, потому что сгорал от любви к принцессе… только какой из Бена красавец?
– Я вообще ничего не помню, – признался я и покачал головой, чувствуя, как страх распускает щупальца по всему телу.
Почему я ничего не помню? И что они недоговаривают? Есть что-то еще…
– После того, как тебя укусил оборотень, – заговорила Салли, – у тебя начался жар, кожа стала синеть, точно как у шерифа. Но ты не стонал, не кричал, ничего такого, просто сидел и смотрел на нас.
– Глаза блестели, – уточнил Хомяк. – Салли думала, что ты нас сожрешь.
– Я так не думала! – возразила Салли. – Это все ты!
– Ты тоже. Поэтому и начала с ним танцевать.
– Что? – не понял я.
– Она начала с тобой танцевать, чтобы тебя отвлечь, чтобы ты нас не жрал. Вид у вас был еще тот, мегакартинка – танцевали безо всякой музыки.
– И долго мы танцевали?
– Всю ночь, – сказала Салли. – Когда стало светать, ты заснул. Мы немножко за тобой последили… проверить, что не будешь превращаться в оборотня. А потом и сами заснули.
– Мне надо отлить, – заявил Хомяк.
– Иди, – сказал я.
– Ты видишь поблизости туалет, чурбан безмозглый?
– Давай через перекладины.
– А ты отвернись, – сказал он, с трудом поднимаясь на ноги.
– Нужен ты мне.
– Я имею в виду Салли.
– Размечтался.
Хомяк подошел к стенке, где занавесь была чуть сдвинута. Проскользнул за нее и гусеницей в коконе скрылся из вида.
Через мгновение он закричал:
– Ой, блин! Ой, блин, мать его за ногу!
Мы с Салли тревожно переглянулись и поднялись с пола.
Она взяла мою руку в свою.
– Не надо тебе смотреть.
– Почему?
– Бен…
Беспокойство в ее глазах мне не понравилось. Я высвободил руку и откинул занавесь.
Хомяк стоял, прижавшись к перекладинам, и показывал на другой фургон.
– Смотри!
При виде и запахе останков помощника шерифа мой желудок взлетел к горлу, но мне удалось с ним справиться и вернуть назад.
Хомяк увидел, куда я смотрю, и сказал:
– Не на этого смотри! А на того! На шерифа! Он очеловечился!
Шериф Сэндберг действительно уже вернулся в человеческое обличье. Он сидел, сгорбившись, у деревянной стенки фургона, напротив своего мертвого помощника. На нем были только брюки цвета хаки, грудь, ноги и голова открыты. Невидящим взглядом он смотрел перед собой.
– Он в норме? – пробормотал я, сунув нос в изгиб здоровой руки.
– Спроси, – предложил Хомяк.
– Шериф Сэндберг?
Он не ответил.
– Эй, шериф!
Молчание.
– Он же должен нас слышать, – сказал Хомяк. – Или превратился в зомби?
– Задерни занавеску, – буркнула Салли из-за наших спин. – Прошу тебя. Задерни.
– Эй. – Хомяк перевел взгляд на площадку перед лесом. – Куда девался отец Бена?
– Что? – Я окинул Хомяка гневным взглядом.
– Хм… Ты и этого не помнишь?
Он беспомощно посмотрел на Салли.
Я тоже посмотрел на нее.
Та, бледная, зажимала нос, но не только от тошноты.
– Прости, Бен, но твой папа…
Я уставился на нее.
– Ты не помнишь?
И тут я вспомнил.
Я упал на бок, съежился, свернулся эмбрионом, сам не понимая, как это произошло. Шлюзы открылись, высвободив потоки влаги, это длилось долго, пока я не выплакал все слезы. Но лучше не стало. Рядом сидела Салли, гладила меня по голове, что-то приговаривала. Мне хотелось, чтобы она оставила меня в покое, но сказать ей об этом не было сил.
Из шокового состояния меня вывело появление цыганки. Первым ее услышал Хомяк и отдернул занавеску. Салли поцеловала меня в щеку, поднялась и подошла к стоявшему у перекладин Хомяку. После долгой паузы к ним присоединился и я – отчасти из любопытства, но в основном переполненный ненавистью. Я хотел посмотреть на женщину, виновную в смерти моего отца.
Цыганка остановилась у другого фургона, спиной к нам, на ней снова была черная одежда.
– Первая ночь самая тяжелая, – сказала она. – Со временем будет легче. Можете мне поверить.
Шериф не отреагировал.
– Мы скоро снимаемся, – сообщила она. – Хочу, чтобы вы уехали с нами. Наше общество, наш образ жизни вам понравятся… со временем. А времени у нас предостаточно. – Из-под ремня брюк она
