Поющая раковина Одиссея - Наталья Николаевна Александрова
Рейс задержали на два часа, да еще сзади в самолете сидели родители с двумя чересчур активными близнецами двух лет, несчастная мама с ними замучилась совсем, все время орал то один, то другой, так что поспать не получилось ни минуты.
У Марины было только одно желание: бросить чемодан и рухнуть в кровать. А утром уж разбираться с неотложными делами. Хорошо, что завтра суббота и на работу только в понедельник. А там сразу подать заявление об уходе, начальник такой вредный, заставит две недели отрабатывать еще… А может, и не подавать сразу заявление, подождать известий от Бориса, посмотреть, как там пойдут дела. Говорил же он, что страна маленькая, а бюрократия огромная…
Руки не держали ключи, она выронила их и долго шарила по полу, не в силах подхватить. В ушах после полета стоял звон, виски ломило.
Ключи закатились под коврик, Марина с трудом нашарила их, а когда разогнулась, опершись на дверь, то она открылась.
Очевидное дошло до Марины с трудом, и то только тогда, когда она увидела перед собой ноги в знакомых тапочках. Она сама подарила их Глебу на прошлый Новый год.
– Малыш! Что с тобой? – он принялся поднимать ее, втащил в квартиру, за ней последовал чемодан, потом сумка, потом он поднял с пола ключи и, наконец, закрыл дверь, и все это он делал, беспрерывно суетясь и причитая.
За это время Марина успела малость прийти в себя от удивления и осознать увиденное. Судя по всему, Глеб находится здесь уже несколько дней. В квартире чисто, воздух свежий, не пахнет ни едой, ни потом, небось уборку сделал к ее приезду.
Но как он сюда попал?
Ах да, она же сама давала ему ключи еще давно. Она, идиотка, руководствовалась мыслью, что, имея ключи от ее квартиры, он будет знать, что у него есть дом, что когда-нибудь… Господи, какой же она была дурой! Влюбленной дурой.
– Малыш, я так ждал тебя! – тараторил Глеб, причем голос у него как-то противно срывался, он то и дело пускал петуха. – Я даже хотел встретить, но рейс отложили…
«Все ясно, – думала Марина, – жена его выгнала, и ему некуда деваться. Он решил пожить у меня, думая, что вымолит прощение. В общем, как считал меня полной дурой, так и сейчас думает. А встретить в аэропорту побоялся, вдруг я прямо там ему в физиономию плюну… Хотя, наверно, просто поленился, насчет меня он уверен, что все прокатит… Но как же много он болтает!»
– Что ты здесь делаешь? – Марина наконец нашла в себе силы прервать этот словесный понос.
Он дернулся было, но тут же отвернулся и сделал вид, что не слышал вопроса.
– Сейчас чаю выпьем, или ты, может, хочешь поесть? – квохтал он не хуже наседки над цыплятами. – Я могу тебе яичницу пожарить! Хотя я знаю, что ты так поздно никогда не ешь, но сегодня такой день у тебя был тяжелый…
На один только миг Марина удивилась, поскольку никогда раньше не слышала от него не только таких слов, но даже такой заботливой интонации. Обычно он приходил, говорил, что жутко устал, и милостиво отдавался ее заботам. Она, Марина, принимала из его рук куртку и портфель, только что тапочки ему не приносила в зубах!
Затем ждала с чистым полотенцем наготове, когда он мыл руки, а потом сновала по кухне, накрывая на стол, пока он сидел и принимал ее заботу как должное.
И вот зачем она это делала? Нельзя сказать, чтобы ей такое нравилось, но она вбила в свою голову, что он должен чувствовать себя у нее как дома. И тогда, по прошествии времени, он поймет, как Марина его любит, и они будут вместе.
Нет, это же просто не представить, что можно до такой степени отдаться собственной глупости!
От злости появились силы, и Марина спросила громче:
– Что ты делаешь в моей квартире?
Да еще ткнула его в спину кулаком, так что Глеб перестал наконец суетиться и повернулся к ней.
– Но, малыш… – залепетал он, и Марина тотчас еще больше разозлилась.
Она терпеть не могла, когда он ее так называл, известно ведь, что женатые мужчины нарочно употребляют не имена, а ласковые прозвища: «зайчик», «котинька», «малыш» – для того, чтобы случайно не оговориться. А так жена – «киса» и любовница – «киса», никто ничего не заподозрит. Это они так думают. Ну-ну…
Марине хотелось заорать и двинуть Глеба вон тем зонтиком, который вывалился из шкафа, но время позднее, и старуха, что живет ниже этажом, вечно жалуется, что не может заснуть, потому что все соседи шумят. Уж это не про Марину, но вредная бабка подслушала, как Глеб в свое время на балконе разговаривал по телефону с женой, и разнесла пикантную новость по всему дому.
Теперь-то Марине на все это глубоко плевать, как выражается сводная ее сестрица, но все же первый час ночи…
– Последний раз спрашиваю: какого черта ты здесь делаешь? – спросила она как могла твердо.
– Ну-у… понимаешь… – И когда Марина начала уже подниматься с пуфика, выискивая взглядом что-нибудь потяжелее зонтика, Глеб попробовал сменить тактику. – А как ты думаешь? – теперь он тоже повысил голос. – Как ты сама считаешь? Что мне теперь делать, если ты сделала все, чтобы разрушить мой брак?
– Я? – Все-таки он ее поймал, Марина удивилась.
Он еще имеет наглость обвинять во всем ее! Он, который полностью заврался, который бросил ее совершенно по-свински, обманул и не прилетел, он теперь обвиняет ее!
Она сжала кулаки, так что ногти врезались в ладони. И от боли все поняла. Он нарочно ее провоцирует, думает, что сейчас она станет скандалить, а он будет отвечать ей в таком же духе.
Он прекрасно ее изучил, он знает, что долгого скандала она не выдержит. Так что он покается, попросит прощения, может быть, даже встанет на колени, и она, Марина, разумеется, его простит (это он так думает). А потом они помирятся, и он поселится в этой квартире, потому что ему некуда идти. А там видно будет, может, и жена его простит. Ради ребенка.
Вот как он рассуждает. А пока что он распаляет себя.
– Нет, посмотри мне в глаза! – громко сказал он. – Посмотри мне прямо в глаза и скажи честно: зачем ты это сделала? Зачем ты звонила моей жене?
Выпалив это на одном дыхании, Глеб остановился, картинно сложив руки на груди.
«Господи,
