Кваздапил. История одной любви. Начало - Петр Ингвин
– Пожалуйста, это факт, это не обидно. «Свет мой зеркальце, скажи, да всю правду доложи: я ль на свете всех милее, всех румяней и белее?..»
– Сейчас станешь самой румяной, спору нет. Отныне ты не Машка, а Белопопик, буду при всех называть, чтобы запомнили и поддержали.
– Только попробуй!
– Обидно? А другим, думаешь, не обидно, когда их по-всякому называют?
– Все-все, поняла. Воспитательный эффект достигнут.
Ну, наконец-то. Я снизил прилагаемые усилия.
– Ты мазохистка? Нравится, когда бьют?
– Нравится злить. Видел бы свое лицо!
– Тогда получи еще, за неправильное воспитание.
В момент удара над головой раздалось:
– Не двигаться, полиция!
Звук передернутого затвора заставил вздрогнуть: два словно бы материализовавшихся из ниоткуда стража порядка взяли меня на мушку. А говорят, что они долго едут по вызову. Наверное, рядом были. Один спрятал оружие в кобуру и с заломом руки уронил меня лицом в ящики. Второй собирался что-то спросить у Машки, но она с кулаками налетела на опешившего спасителя:
– Отпустите! Это мой брат!
Второму пришлось так же стреноживать и класть на ящики сестренку:
– Черт возьми, что здесь происходит?
Я вывернул лицо:
– Воспитываю молодое поколение, товарищ… как вас по званию?
– Сержант.
– Товарищ сержант. Или надо говорить «господин сержант»?
– Говори как хочешь. Брат, значит? – Сестренку отпустили, а удержание меня в болевом заломе ослабилось.
– Старший, – буркнула Машка, вдруг вспомнившая, в каком виде находится, и начавшая срочно оправляться.
А то по нам с ней не видно, кто старший, а кто младший.
– Это важное дополнение. – Некоторое время не сводившие с нее глаз полицейские задорно переглянулись.
Оба – примерно мои ровесники, молодые парни, для которых Машка с ее созревшей фигуркой и смазливым личиком – возможная кандидатка в подружки. Поскольку я брат, а не хахаль, то почему бы не познакомиться с шалуньей-сестрицей поближе? Напряжение разрядилось, меня полностью отпустили.
Второй полицейский вспомнил про обязанности:
– Ваши документы.
Мы предъявили. Прочитавший их указал сержанту на Машеньку:
– Малолетка.
– Сам такой, – надулась сестренка.
– Расскажите ваше видение ситуации, Мария Егоровна.
– Брату правда глаза колет, и он руки распускает.
– Часто?
Даже Машка поняла всю серьезность заявления. Хорошо, что она у меня сообразительная, а то ведь заберут меня «для галочки», и доказывай потом, что ты не гималайский верблюд.
– В первый раз в жизни, – сказала она, с вызовом поглядев на меня: «Видишь, спасаю, из петли вытаскиваю! А ты, мерин недоделанный, меня по мягкому месту…»
– За дело, – вставил я.
Сержант жестом попросил не встревать:
– Вашу версию выслушаем позже.
– А я уже все рассказала, – резюмировала Машка.
Сержант обернулся ко мне:
– Что же Мария Егоровна такого натворила, что заслужила рукоприкладство с нанесением легких телесных повреждений, которое было совершено сознательно и в присутствии многочисленных свидетелей, а, Алексантий Егорович?
– Каких таких повреждений? – Машенька хлопнула ресницами.
– Мы видели. – Полицейские едва подавили улыбки. – Можно сейчас же пройти медицинское освидетельствование, чтобы задокументировать следы побоев. В любом случае, мы видели и подтвердим.
Следы побоев… Видели…
У Машки вспыхнули щеки.
– А статьи за подглядывание в уголовном кодексе не найдется? У меня появилось, что заявить.
Полицейские поняли, что разговор пошел не туда. Проблем не любит никто.
– Претензии к брату имеются, гражданочка? Может, вас проводить, чтобы ваш брат вас больше не обижал?
– Попробуете проводить, и брат вас самих обидит, всю жизнь обиженными ходить будете.
– Рот-тердам столица Дании, – ругнулся младший напарник сержанта, принявшись ступней тереться о траву, – вляпался все-таки. Не каждая свинья такую грязь найдет.
– Столица Дании – Копенгаген. – Машка победно улыбнулась. – И не льстите себе. Каждая.
Когда до полицейских дошло, один прыснул в кулак, второй едва не поперхнулся.
– Бойкая девица. – Сержант уважительно качнул головой. – Если побудительные мотивы Алексантия Егоровича похожи на те, что сейчас возникли у меня, то отныне все понимаю и сочувствую. Вердикт присяжных был бы – «Оправдан полностью».
Как бы Машку ни склоняли и не выставляли в невыгодном свете, она купалась в обрушившемся мужском внимании. Думаю, прояви стражи порядка больше напора, и, возможно, завязалось бы знакомство. В обе стороны плыли флюиды соблазна, атмосфера стала почти романтической.
Очень своевременно (с моей точки зрения) у сестры зазвонил телефон. Она резко развернулась с трубкой около уха, юбка заложила вираж, и часть того, что всех румяней и белее, вновь ударило по глазам. Паршивка знала, что делает, и то ли насмехалась, то ли подстрекала.
– Да. – Разговаривая, Машка ходила вдоль площадки. – Почти. Когда? Хорошо. И я. Обязательно.
Останки разбитого асфальта взбивались в пыль подошвами кроссовок, глазки сестренки стреляли по сторонам и, намного чаще, под ноги, где легко утонуть в чем-то не самом благоухающем. Ветерок развевал и трепал юбочку, и взоры полицейских, которые, не отрываясь, следили за ней, казалось, молили о резком порыве. Я прокашлялся.
– Товарищ сержант, а меня выслушаете?
– Естественно, мы же задали вопрос.
– Однако забыли получить ответ. Как вас по фамилии?
Сержант мгновенно подобрался, мне в переносицу уперся суровый взгляд.
– Сержант Старомоев, а что?
– Сержант Старомоев, родная сестра обзывает мою девушку нехорошими словами, а мне нечем ответить, кроме, как в детстве, «лещом» по попе. Подскажите, каким еще способом воспитывать потерянное поколение?
Оценив подход, сержант хмыкнул, глаза подобрели.
– Раньше говорили: будешь баловаться, отдам дяде милиционеру. Времена и названия сменились, но преемственность сохранилась, и мы не против оправдавших себя методов. Можете использовать на полную катушку. Если балуется или шалит, с удовольствием заберем прямо сейчас.
Полицейские хитро переглянулись. В их глазах до сих пор маячила картинка нанесенных мной «легких телесных повреждений», сделавших сестренку всех румяней и краснее. Машка оказалась рядом, и я толкнул ее локтем – легонько, чтобы органы правопорядка вновь не вспомнили об обязанностях:
– Слыхала?
– Пусть забирают, я согласная.
– А маме что сказать?
– Пала смертью храбрых в борьбе с внутренними органами.
– Тогда мама подключит внешние.
– Но ты меня защитишь?
– Тогда папа отвоспитает твои внешние органы похлеще моего, и уже никто не поможет, потому что от папы защиты нет, кроме баллистической ракеты прямого наведения с противолобной боеголовкой из чугуна. У тебя есть такие?
– Как говорит тетя Вера, которая работает в магазине, «были, но только что кончились». Неужели все так плохо?
– Еще хуже.
– Что же делать? Молчи, я знаю, ты мне все детство твердил ответ на этот сакраментальный вопрос: снять штаны и бегать. Молодые люди в форме, как мне почему-то кажется, не возразят против такого решения проблемы, хотя форма на молодых людях обяжет их прекратить нарушение общественного порядка. Форма и содержание вступят в противоречие, наступит аннигиляция, и на месте хороших с
