Эля Хакимова - Пепел Снежной Королевы

– Ты себя слышишь, Куки? Рыцарь, лишающий девственницу невинности и бросающий ее на следующее утро.

– Хирурги тоже выглядят иногда жестокими.

– Понятно… Мать, отец, брат. Почему только они? А друзья, подруги? Как эта Роузи, например.

– Роузи? Не смешите меня. Вы не представляете, какая это красавица. Тогда мы так часто общались только потому, что преподаватель колледжа составил из нас пару. Это были парные задания на практических семинарах. Она вынуждена была со мной так часто общаться, даже обедать вместе. Наверняка Роузи даже не замечала меня. Сейчас она декоратор в местном театре. Но ее приглашают и в Лондон, причем все чаще и чаще. Она талантлива.

– Я вижу, наличие таланта тебе кажется непременным качеством для любого человека?

– Для человека вообще. У меня, например, его нет.

– Опять это самоуничижение!

– Если я вам надоела, я с радостью прекратила бы этот пустой разговор, мне пора на работу.

– Минуточку, пожалуйста! Как тебе было с Полем в постели?

– Что за…

– Пожалуйста, это очень важно для определения твоего образа.

– Не особенно помню… Я тогда очень волновалась, но сначала все было просто потрясающе. Он был так нежен, что совсем неожиданно у меня слезы из глаз полились в три ручья. Правда, разревелась как дурочка! Впрочем, я дурочкой и была. Он даже слегка позабавился или испугался. Я уж не помню. В любом случае, я была занята собой, а не им. Иначе меня бы там не оказалось…

– Понятно. Ну а что насчет твоих расследований? Что они для тебя значат, зачем ты это вообще делаешь?

– Все началось не с моего брата. Вы ошиблись, когда писали мою биографию. Все началось с миссис Кассандры Фэйрфакс. Она лежала тогда совсем голая, эти ее синие волосы… Не должен человек позволять вытворять с собой такое! Это подло и унизительно. Я не понимала, кто может так спокойно сносить посторонние взгляды и прикосновения незнакомых людей. Я не про Питера, он, возможно, не самый плохой из похоронщиков. Я в принципе. Это просто ужасно. У нее отняли все – одежду, имя, гордость, прошлое. А я ей все это вернула. Думаю, ей это принесло успокоение. По крайней мере один человек знает историю жизни Кэсси.

– Благородно. Только какой от этого прок?

– Да. Это, пожалуй, и вправду лишено смысла, но мне это очень важно.

– Так, но откуда у тебя способности к сыску? Где научилась обманывать людей, взламывать квартиры и сейфы?

– Я стараюсь ничего не взламывать. Иногда я забираю оригиналы, но обычно просто делаю копии. И, разумеется, ничего ценного – не путайте меня с воровкой! Да, у меня есть пара отмычек, некоторые представления о прикладной химии, используемые обычно в криминалистике.

Приходится играть роли и людей обманывать… Просто иногда они более склонны открываться, скажем, племяннице умершего, пытающейся вспомнить родственника, чем постороннему человеку. А мне как-то с детства удавалось перевоплощаться. Моему священнику в школьной постановке «Ромео и Джульетты» верили даже первоклашки. Они меня не узнавали потом, кстати, когда я была в обычной одежде. Смешно. Это действительно волнует.

Но меня, право, настораживает, что вы упорно называете мою маленькую причуду расследованиями. Это же не детектив.

Я обычный средний человек, живу обычной скучной жизнью. Просто время от времени собираю сведения о частной жизни уже умершего человека. Это никому не повредит. Назовем это лучше безобидным хобби. Мне так будет спокойней, а у вас сложится обо мне более верное впечатление.

– Ну хорошо. И последний вопрос, если позволишь.

– О, пожалуйста.

– Каким ты сейчас представляешь свое будущее?

– Обычным. Ничего сногсшибательного. Скорее всего, останусь одна (вздыхает), папе уже шестьдесят восемь лет. Сейчас он на пенсии. Но он вполне крепкий мужчина, думаю, проживет лет до восьмидесяти. Надеюсь, что и больше, – в его роду как будто были случаи долгожительства. Мы будем жить вместе, тихо и мирно. Дальше загадывать не хочу.

– Спасибо, Куки, ты очень мне помогла.

– Пожалуйста, не знаю, правда, в чем.

Кристофер Мэтьюз. Кит. Кей. Физически крепкий, тонкий и прочный, как капроновый шпагат. Цвет кожи – бледный. Волосы темные, но всегда полностью скрыты под трикотажной шапкой с голубыми и белыми полосками.

Глаза широко расставлены, длинного и узкого рисунка, серо-голубые. Нос тонкий, короткий. Скулы острые, высокие. Рот большой, узкие губы. В отличие от сестры пошел в мать. Руки все время в движении, перебирают одежду. Пальцы бегают, суетятся.

Глаза тоже перебегают от предмета к предмету, никогда не останавливаются, не фиксируют взгляд. На людей смотрит сбоку и снизу – мельком и быстро. Одет всегда в большие по размеру вещи, чем нужно, помятые и неряшливые. Слишком много вещей, не по сезону теплых и объемных. Но всегда это вещи чистые. На чистоте Кристофер зациклен.

Образование обрывочное, избирательное. Уникальная память – может цитировать однажды виденные трагедии Шекспира, к творчеству которого имеет необъяснимую слабость.

Математические способности великолепны – цифры в памяти держатся шестизначные, причем подвергаются сложным преобразованиям в уме. Любит простые числа, испытывает зависимость от них. Никогда не говорит напрямую, только загадками и метафорами.

Панически боится врачей, больницы, лекарства, уколов. Женщины в белом повергают его в кататоническое состояние. Абстрагируется от реальности, исключая зрительное восприятие окружающих людей – избирательно.

Друзей нет, родных не признает. Мать свою панически боится. До психической травмы в возрасте пяти лет был гиперактивным, но в пределах нормы, сообразительным и живым ребенком.

Кристофер был привязан в детстве к матери. А сестру любил очень, гораздо больше, чем мать. Отца уважал и побаивался, тот был слишком шумным, крупным и нечастым гостем в его детстве.

В среде ровесников не был лидером, однако ценился за фантазию и сообразительность. Вероятно, в школе проявил бы недюжинные способности в математике, уже к пяти годам бегло читал и знал все четыре действия с числами.

В ночь Великого Снегопада стал свидетелем убийства девочки. Женщина в белом, склонившись над полураздетым ребенком, душила его, схватив руками за горло и глядя прямо в глаза. Кит был слишком близко к ним и слышал все, что она говорила. Когда убийца заметила мальчика, она подошла к нему и поцеловала.

Претерпев ломку сознания, Кит перестал говорить (запрет убийцы) и перестал двигаться (запрет Куки, ушедшей искать его ботинок). Без движения и звука он пролежал в клинике около трех лет. Однажды в его отделении появилась больная девочка со склонностью к самоубийству. Звали ее Мишель.

Что? Что, что… Простое число 479 не делится ни на одно правильное. Простые делители здесь тоже не помогают… Но я не о том. Мишель. Это… Это лучший человек во всем мире, во всех вселенных. Ей не должно быть больно. Это нехорошо. Правильных чисел не выходит, по теории игр 359… Ради нее я готов носить костюм и галстук. Он душит меня, число Пи равно 13 целых 14 сотых…

Белые люди ее заметают, закрывают. А она все красит, цветными, красными, синими, зелеными цветами. Все белые поверхности она закрашивает. Создает цвет, цветы, миры и числа.

Все числа имеют цвет. Все ее картины я вижу в математических формулах. Она может нарисовать формулу Вселенной. Я боюсь людей, я их не люблю. Особенно белых. Они все притворяются. Как ОНА. Но она не целует как Мишель, нет. Я понял разницу. Одна любит, другая убивает. Одна отдает, другая забирает.

Простые числа. Мишель – простое число, она не может жить в клинике. Она должна быть рядом со мной. Если я смогу заботиться о ней, она будет счастлива. Мишель должна быть счастлива. Я могу это сделать, я хочу. Куки мне поможет. Куки всегда мне помогала, она главная, главнее мамы, больше папы. Куки мне поможет.

Но я не могу с ней говорить. Она не может меня видеть. Куки, Куки-и-и-и-и-и-и-и-и-и!!!!!!!!!!!! Помоги мне. Никто, кроме тебя. Я свою задачу выполнил, я нашел тебя, я пришел к тебе, я сказал тебе. Больше я ничего не смогу сделать. Если я не вернусь до того, как пойдет снег, все, конец. Мишель умрет. Я умру. Куки, ты должна нас спасти. Одна надежда на тебя. Один – простое число.

– Кит, скажи, ты любишь маму?

– Мама? Кто это?

– Старшая медсестра.

– Это плохо, плохо. Осторожно. Нельзя говорить. Нельзя двигаться. Нельзя, а то смерть. Смерть – это плохо, это бесконечность. Правила игр не действуют.

– Так, спокойно. Кит, ты здоров, говоришь только каждое тринадцатое слово из тех, что приходят тебе на ум. Итак, мать, сестра, кого ты любишь?

– Тринадцать – простое число. Мать – это страшно. Белая, большая женщина, душит, убивает, забирает жизнь и дыхание, когда целует. Куки – это хорошо. Это защита. Она найдет ботинок, и все будет хорошо. Мишель и я выйдем из клиники, будем свободны. Белая женщина больше не будет быть.