Эля Хакимова - Пепел Снежной Королевы

Она была флористом. Ее рисунки цветов были настолько точны и хороши, что одно время она выполняла их для энциклопедии. Но контракт закончился, и рисование она бросила.

В общем и целом сейчас она вполне довольна собой и своей жизнью. Ах да, она замечательно готовит. Готовит просто удивительно. Но редко балует себя и отца своими блюдами и пирогами. Считая себя полной, она бы предпочла похудеть и не искушает себя кулинарными изысками. Особенно расстраивается, когда отец готовит свою ядерную яичницу с беконом.

Любит шоколад. Предпочитает черный, швейцарский. Не отдает себе отчета, но в этом выражается ее тоска по детству, когда отец, возвращаясь из рейса, привозил ей шоколадки. Мать шоколад отбирала и выдавала по воскресным утрам маленькими порциями, считая, что даже это вредит здоровью маленьких детей.

Теперь, будучи уже взрослой, Куки сама старается себя ограничивать и позволяет себе плитку шоколада только раз в неделю. Съесть шоколад в постели воскресным утром для нее самое большое удовольствие. И она крайне редко находит в себе силы от него отказаться.

Отвергает всякую попытку увиливания от ответственности, принятия решения. И еще – не может себе представить, что кто-то, подобный Питеру, будет заниматься ее трупом… Нет. Только не это. Предпочла бы умереть на необитаемом острове, и пусть бы ее нашли спустя много-много лет в виде чистеньких и белых косточек.

Даже и не знаю, что написать о себе. Писем я в принципе никогда не писала, просто некому было. Тем более о себе. Я ведь так неинтересна, скучна и совсем обычна.

А что во Франции? Это было всего полгода, и мы с отцом несколько раз перезванивались, чего было достаточно. В Италии я рисовала цветы. О Голландии тоже мало что помню. Я вообще не ходила по музеям и городским улицам. В основном останавливалась в деревнях, писала с натуры, в оранжереях.

Цветы – это самое интересное, что есть в мире. После покойников. У них, кстати, много общего. Молчание, например. Неспособность себя защитить или оправдать. Вот этим я и занимаюсь. Кроме меня ведь некому? Даже и не помню, чем была заполнена моя жизнь до этих расследований. Я была почти на краю, но теперь мне уже лучше.

Вы здесь написали обо мне в том ключе, что я не любила мать. Это неправда. Я ее мало знала, побаивалась и восхищалась. Восхищалась ее умением организовывать всех вокруг себя в полезных и нужных людей. Со мной в этом плане ей не повезло, вот кто был сама бесполезность, так это я. Приходилось все время меня поправлять, исправлять, одергивать, я ведь в детстве была очень неаккуратна. Пожалуй, и сейчас не самым лучшим образом выгляжу.

Одеваться я никогда не умела. Предпочитаю вещи просторные и удобные. На мою фигуру смешно натягивать узкие и современные платья или костюмы, никогда и не пыталась.

Даже тогда, во Франции… Вы не подумайте, пожалуйста, что Поль меня обманул или поступил как-то нечестно. Хотя тогда я испытала сильную боль. Но ведь я сама виновата – придумала, можно сказать, навязалась.

Я сама не ожидала от себя такой прыти. Поль, честно сказать, тоже. Может, от неожиданности, он сначала и поддался, но затем, как честный человек, ушел, увидев, что я слишком серьезно воспринимаю наши отношения.

Потом, ему ведь надо было учиться, он подавал большие надежды, да вообще был очень-очень-очень талантливым художником. Собственно, на этюдах мы с ним и познакомились. Я с малышом рисовала в парке, и Поль поставил свой мольберт рядом с нами. То есть не с нами, разумеется. С этого места открывался удобный вид на Нотр-Дам, а мы с малышом рисовали клумбу у стен.

Потом он проводил нас и, наверное, из вежливости пригласил меня в кафе. Иногда мы ужинали вместе, потом прогуливались по Монмартру или до площади Этуаль. Я сама предпочитаю узкие улочки с маленькими кафе, там народу меньше.

А я стеснялась идти рядом с таким привлекательным, интересным мальчиком. Какая я была тогда глупая. Поль немного напоминал Томми, своей бесшабашностью, русой челкой надо лбом… Конечно же, ему скоро стало скучно со мной.

Он сам удивился, когда я приперлась к нему в мансарду (он снимал ее и как-то раз пригласил меня туда, чтобы показать некоторые его работы) посреди ночи. Но вот уже двенадцать дней он мне не звонил, сама я не решалась, честно говоря, думала, что он забыл, как я выгляжу. Зато прийти решилась, курица! Я, видимо, была очень расстроена, почти не в себе. Неудивительно, что такой добрый человек, как Поль, пожалел меня.

На следующее утро подумала, что вот она, началась моя жизнь! Я не представляла, что это будет за жизнь, не догадывалась, как мы смогли бы быть вместе, но надеялась, что узнаю. Он попытался мне тогда же все объяснить, но разве я могла тогда думать? Я, впрочем, и сейчас не очень умна. В школе, кстати, училась так себе.

В общем, было еще несколько случаев, когда я проявила свою глупость и упрямство, успешно ставя и себя, и Поля в довольно неприятное положение. К счастью для всех, начались каникулы, и он уехал к родителям. А я этим же летом уволилась из семьи Балантрезов и вернулась домой.

Упряма я была всегда. Сама от этого страдала. Но иногда ничего не могу с собой поделать. Бывает, что сама сознаю – лучше сделать, чем страдать. Мучиться, оттягивать, убеждать себя, что все обойдется, не для меня. Теперь понимаю, что, если мне что-нибудь взбредет в голову, дешевле это сделать.

Сейчас я живу с папой. Нормально. Если бы вот еще перестала объедаться шоколадом! Любовь к шоколаду и упрямство я считаю своими главными пороками. Достоинств у меня почти нет. Ну, может, разве что готовлю я неплохо.

Цель моей жизни – научиться делать хорошие букеты. Лучшие. И чтобы мой букет занял первое место на ежегодном конкурсе графства. Питер становился золотым призером дважды.

Питер очень добрый, он дал мне неплохую работу. А ведь с моими скромными способностями найти прилично оплачиваемую работу очень сложно. В таком небольшом городке особенно.

Работаю у Питера уже пятый год. Мне кажется, я не бесполезна в его конторе. Без моей помощи ему было бы гораздо сложнее управлять. Это говорил и он сам, и его жена. И сама я вижу, я же не полная дура.

Если бы не Питер и болезнь его дочери, мне бы не светила такая классная работа, на которой я смогла бы видеть так много цветов и не рисовать их. Я рада, что со мной разорвала контракт та ботаническая энциклопедия. Лучше для них, что они поняли это раньше, чем позже.

И для меня так лучше. Мучилась бы я сейчас, продолжая воображать себе бог весть что по поводу своего несуществующего таланта. Писать должны талантливые люди, я так считаю. Если нет таланта, то и кисти в руки брать нечего. Хотя я иногда очень скучаю, просто во сне снится, что я пишу.

Как там сейчас Поль? Наверное, стал известным художником. Женился на красивой девушке… Ну хватит, хватит. Слишком я себя иногда жалею.

Вы неверно заметили, что я виню себя в смерти брата. Я не виню, я точно знаю, что убила его, а это куда страшнее, чем просто обвинять. Я точно знаю также и то, что не заслуживаю прощения. Это я должна была умереть, а не он.

Бедная мама, я понимаю ее. Конечно, тяжело было бы видеть изо дня в день того, кто убил твоего сына. Вполне простительно, что она больше не вернулась.

Только папу жаль, мне кажется, что он пострадал ни за что. Он ведь ни при чем, его тогда даже дома-то не было. А без мамы он скучал, пытался возместить ее отсутствие друзьями, пабами, своим клубом.

Хорошо, что он такой общительный, что у него так много друзей. Его есть за что любить и уважать. Он добрый, веселый, справедливый. Хотя немного слабохарактерный. Не тряпка, как мама его считала, но не такой жесткий и строгий, как она.

– Куки, что за дурацкое имя!

– Так меня всегда звали. Мне оно, собственно, тоже не особенно… Но какая из меня Каролина, разве не смешнее получилось бы?

– Куришь?

– Нет. Пробовала, тогда, в Париже. Но тоже смешно выглядело. И потом, я люблю, как пахнут цветы. Аромат цветов очень помогает их правильно рисовать. Каждый оттенок цвета имеет свой оттенок запаха. Характер цветка во многом определяет то, как он пахнет.

– Любопытно. А что насчет твоей теории о похожести цветов и людей?

– Не моей теории. И не только цветов, а вообще растений. Деревья тоже, кустарники. В это верили друиды…

– Ах, ну да, ну да, мы же в Ирландии.

– В Шотландии.

– Прости. Тогда, в Париже, у тебя действительно все серьезно было?

– Я думала, что умру. Было очень больно осознавать, что он ко мне ничего не испытывает. Но чему здесь удивляться? Сейчас я отчетливо вижу, что все это – следствие моего заблуждения. Я сама запуталась и его втянула. Бедный Поль. Это было несправедливо по отношению к нему.

– То, что он тебя трахнул, не любя при этом?

– Грубо и пошло (недовольно морщится). С его стороны это был акт сострадания, рыцарский поступок…

– Ты себя слышишь, Куки? Рыцарь, лишающий девственницу невинности и бросающий ее на следующее утро.