Джеффри Дивер - Слеза дьявола
Мальчик часто стрелял глазами в сторону ящика с игрушками. («Обращай внимание сначала на выражение глаз, — гласило „Руководство“, — и только потом слушай, что они говорят».) И едва Паркер подошел к ящику, как Робби заплакал и стал умолять его не открывать крышку. Понятно, что он не послушал сына. А потом стоял как громом пораженный, глядя на бутылки с водкой, которые спрятала там Джоан.
Стефани была попросту пьяна. Она хотела подражать мамочке и пила «Абсолют» из своей кружки с Винни-Пухом.
— Мама просила не рассказывать о ее секрете, — признался ему сын, заливаясь слезами. — Она сказала, что если ты узнаешь, то будешь очень сильно сердиться и громко кричать на нас.
Через два дня Паркер подал документы на развод. Он нанял толкового адвоката и обратился в Службу защиты прав ребенка, прежде чем Джоан смогла выдвинуть ложные обвинения в насилии над детьми против него самого, что, по сведениям его юриста, она собиралась сделать.
Эта женщина сражалась с ним, и сражалась ожесточенно, но так люди борются, чтобы сохранить за собой ценную коллекцию марок или дорогой автомобиль, но не нечто, что для тебя дороже самой жизни.
И в конце концов, после месяцев нервотрепки и десятков тысяч потраченных долларов, дети достались ему.
Тогда же он принял решение сосредоточиться на обустройстве нового порядка своего существования, чтобы дать детям возможность вести нормальный образ жизни.
И это ему удавалось на протяжении последних четырех лет. Но вот теперь она взялась за старое и предприняла попытку пересмотреть условия опеки.
«О, Джоан, зачем тебе это понадобилось? Да будешь ли ты когда-нибудь думать о том, что хорошо для них? Неужели не понятно, что любое наше самолюбие, даже уязвленное родительское самолюбие, должно испаряться без следа, как только речь заходит о наших детях?» Если бы он действительно считал, что для Робби и Стефи будет лучше делить свое время между отцом и матерью, он согласился бы на такой вариант мгновенно. С болью, наступив себе на горло, но согласился бы.
А он искренне верил, что для малышей это обернется катастрофой. И потому был готов к новой схватке с бывшей женой в суде, сделав при этом все возможное, чтобы оградить детей от всей грязи, которая неизбежно всплывает на подобных процессах. В такие времена приходилось сражаться на двух фронтах одновременно. Нужно было победить противника и в то же время преодолеть собственное страстное желание стать ребенком самому и поделиться своей болью с детьми. Чего нельзя было делать ни в коем случае.
— Папочка, — услышал он вдруг голос Робби, — ты почему-то перестал читать.
— Мне показалось, что ты уснул, — со смехом ответил он.
— Это у меня глаза устали. Веки тяжелые. А сам я не устал нисколечки.
Паркер посмотрел на часы. Без четверти восемь. Пятнадцать минут до того, как…
«Нет, — велел он себе, — не смей даже думать об этом сейчас».
— Твой щит с тобой? — спросил он сына.
— Вот он, лежит рядом.
— Мой тоже.
Он снова взялся за книгу и продолжил читать.
22
Маргарет Лукас разглядывала публику в фойе отеля «Ритц-Карлтон».
Они с Кейджем стояли у главного входа, через который в вестибюль вливались потоки людей, собиравшихся на праздничные приемы или просто поужинать всей семьей. На Лукас был темно-синий костюм, который она смоделировала и сшила сама. Самого лучшего качества шерсть плотно обтягивала ее от пиджака до удлиненной плиссированной юбки. Впрочем, в пиджаке она предусмотрела специальный разрез, чтобы прикрепленный у бедра «Глок-10» не нарушал стильных линий ансамбля. Костюм был просто создан для того, чтобы посещать в нем оперу или фешенебельные рестораны, но так уж получалось, что надевала она его в основном на свадьбы и похороны. Про себя она в шутку называла его «женись и умри».
До восьми оставалось пятнадцать минут.
— Пока ничего, Маргарет, — услышала она в наушнике хрипловатый голос, принадлежавший Сиду Арделлу. Тот находился внизу у одного из входов в отель, рядом с въездом на подземную парковку, разыгрывая из себя слегка поддатого гуляку. Гигант-агент позволил себе куда больше свободы в выборе гардероба, чем начальница, напялив грязноватые джинсы и кожаную байкерскую куртку. Его голову украшала широкополая шляпа с эмблемой «Редскинс», которую он надел не для защиты от холода, а потому что на лысом черепе невозможно было иначе замаскировать антенну радиопередатчика и наушник. Всего внутри и вокруг отеля дежурили шестьдесят пять агентов в штатском, при которых было больше «пушек», чем можно увидеть на ежегодной выставке оружия в Эль-Пасо.
И все они искали человека, описания которого практически не существовало.
Вероятно, белый, скорее всего среднего телосложения.
Возможно, с золотым распятием на груди.
В фойе Лукас и Кейдж буквально сканировали каждого гостя, любого мальчика-коридорного и клерка службы размещения. Но пока не видели никого и близко подходящего даже под очень приблизительный словесный портрет Диггера. Внезапно Лукас осознала, что они оба стоят, скрестив на груди руки, и выглядят в точности как два переодетых в цивильные костюмы агента ФБР при исполнении.
— Расскажи мне что-нибудь забавное, — прошептала она.
— Чего? — не понял Кейдж.
— Мы слишком выделяемся. Сделай вид, что мы беседуем.
— А, хорошо. — Кейдж расплылся в улыбке. — Тогда расскажи мне, как тебе Кинкейд?
Вопрос застал ее врасплох.
— Кинкейд? При чем здесь он?
— Я всего лишь пытаюсь вести светскую беседу, — пожал он плечами. — Ну, так что ты о нем думаешь?
— Даже не знаю.
— Наверняка тебе есть что сказать, — настаивал Кейдж.
— Он хороший теоретик, но для оперативной работы малопригоден.
На этот раз пожатие плечами выражало явное удовлетворение.
— Дельное замечание. В самую точку. — И он на время замолк.
— К чему ты клонишь? — спросила она.
— Ни к чему я не клоню. Нам же нужна тема для разговора, так?
«Ладно, проехали», — подумала она.
Сосредоточься…
Они осмотрели еще с полтора десятка возможных подозреваемых. Лукас сразу поняла, что это все не то, причем на уровне инстинкта — спроси ее кто-нибудь, внятно объяснить причин она бы не смогла.
Годен для оперативной работы…
— Он хороший человек, Кинкейд, — спустя какое-то время продолжил Кейдж.
— Знаю. Он нам очень помог.
Кейдж рассмеялся тем своим своеобразным смехом, в котором звучало: «Брось, я тебя раскусил».
— Очень помог… — повторил он, с улыбкой помотав головой.
Они снова замолчали.
— Он потерял обоих родителей, едва закончив колледж, — сказал Кейдж. — Потом, несколько лет назад, выдержал настоящую битву за опеку над детьми. Его бывшей жене место в психушке.
— Тяжко ему пришлось, — рассеянно ответила она и внезапно замешалась в толпу гостей. У одного из них что-то подозрительно топорщилось в кармане. Как бы случайно задев его, она убедилась, что это всего лишь сотовый телефон, и вернулась к Кейджу. И неожиданно для самой себя импульсивно спросила:
— А как это случилось? Я имею в виду с его стариками?
— Автокатастрофа. Одна из тех нелепых трагических случайностей. У его матери как раз диагностировали рак, но, похоже, распознали его вовремя. Но в них влетел грузовик на 99-м шоссе, когда они ехали в центр Джона Хопкинса на сеанс химиотерапии. Его отец преподавал. Я встречался с ним пару раз. Прекрасный был человек.
— Значит, учитель? — пробормотала она, снова отвлекаясь.
— История.
— Что?
— Отец Кинкейда преподавал историю.
Они снова постояли немного молча.
— Мне нужна просто глупая болтовня, Кейдж, а не попытка сводничать, — заметила, не выдержав, Лукас.
— Ты так это воспринимаешь? — удивился Кейдж. — С какой стати мне это делать? Я только хотел сказать, что таких хороших людей, как Кинкейд, на самом деле очень мало.
— Угу… Но нам нельзя терять концентрацию внимания, Кейдж.
— Я — весь внимание. Ты, по-моему, тоже. Он не может понять, почему ты на него так взъелась.
— По самой простой причине. Он выпал из команды. И я объяснила ему это. Он, кажется, понял. И все, на этом — точка.
— Он очень умен, — не унимался Кейдж. — Упрямый как черт. У него мозги устроены как-то особенно. Видела бы ты, как он щелкает эти головоломки!
— Да-да. Уверена, в этом ему нет равных.
Сосредоточься.
Но это оказалось трудно. Она продолжала думать о Кинкейде.
Значит, и у него в жизни случились большие беды и горести. Смерть родителей, развод. Жуткая жена, тяжкий труд одному воспитывать детей. Это многое ей объяснило в том, что она подметила прежде.
И, размышляя о нем, об этом эксперте по документам, она мыслями вернулась к открытке.
