Спортивный детектив - Анна М. Полякова
Но Великий Немой не успокоился, все тянулся и тянулся к тетради.
Касаткин и Белоногов, не сводя с него глаз, организовали совет. Ну как совет… Помычали, покрякали и сошлись во мнении, что карандаш и бумагу можно дать. Замок ими не откроешь и железные кольца не перепилишь. Любопытно же посмотреть, что этот субчик собирается делать.
Получив разрешение, Чубыкин повернулся спиной, изогнулся, сцапал карандаш заскорузлыми пальцами, сдавил его и, не глядя, начал выводить на обложке тетради кривобокие буквы. Ему было страсть как неудобно, он постанывал, хрустя суставами, пыхтел и сопел. Окончив свой титанический труд (при этом Алексей и остальные изнывали от нетерпения), он отпихнул от себя тетрадь: читайте!
Касаткин схватил ее. Начертанные литеры были ужасающе безобразны, наползали одна на другую. Прочитать их стоило громадных усилий, но Алексей разобрал.
На обложке значилось: «Я не Чубыкин. Я участковый Бареев».
Касаткин изумленно гыгыкнул, передал тетрадь Белоногову и Ариадне, которые тянули к нему шеи, силясь разглядеть написанное.
Ознакомившись с текстом, Белоногов хрипло расхохотался и покрутил пальцем у виска. Алексей истолковал это следующим образом: «Неужели думает, что мы тупые?»
Касаткин не ждал от профессионала-грабителя столь детской выходки. Написал под кривыми строчками: «Участкового Бареева мы знаем. Он сейчас приедет с другими милиционерами и отправит тебя в тюрьму».
Лысый затряс головой, вытребовал карандаш и косо вывел: «Он не приедет. Это Чубыкин».
Вот же наглость! Алексей даже растерялся, не придумал с ходу, как отреагировать. При наличии голоса можно было бы и прикрикнуть, и поиронизировать. В конце концов, довести до сведения этого остолопа, что приметы уехавшего участкового никоим образом не совпадают с внешностью преступника, ограбившего почту в Стрельне. Он и не лысый, и одет иначе…
Хотя стоп! Одежду несложно поменять, а про лысину они узнали как раз со слов Василия Станиславовича. Но это все пустяки. Главная примета – немота. О ней и кличка свидетельствует. Поэтому Касаткин не стал разводить длинную писанину, ограничился короткой отповедью: «Ты – Великий Немой и нас не надуешь».
Лысый зло сплюнул в траву и высоко задрал голову. Затянул на низкой ноте:
– Ы-ы-ы!
Что он хочет сказать? Алексей непонимающе посмотрел на Белоногова, но тот лишь плечом дернул: пес его знает…
Неожиданно Ариадна сорвалась с места, подбежала к арестанту и принялась что-то высматривать у него под подбородком. Женька рванулся к ней, отдернул.
– Кру-кра?..
«Куда лезешь, глупая?» – перевел про себя Алексей.
Но Ариадна оттолкнула жениха, схватила свою книжку. Страницы взметнулись веером. Ариадна раскрыла учебник посередине, и в сполохах костра Касаткин прочел название главы, набранное жирным шрифтом: «Виды наркоза и способы его применения».
Наркоз? В мозгу у Алексея щелкнуло, он придвинулся к лысому, который так и сидел, запрокинув голову. Выше кадыка, среди коротких щетинок, обозначилась красная точка – след от укола.
Касаткину вспомнилось, как участковый забрал из «божьей коровки» медицинскую сумку, а вернулся уже без нее. Куда она подевалась?
Алексей вскочил на ноги и дернул лысого за рубашку: вставай и веди!
Тот не собирался спорить, с натугой поднялся и, размахивая скованными кистями рук из стороны в сторону, побежал к краю поляны. Касаткин последовал за ним, на бегу подобрал монтировку и промычал Белоногову, чтобы оставался с Ариадной в лагере.
Бежали минут десять. Темнота сгущалась, солнце уже зашло, на тускнеющем небе проклюнулись звезды. Но лысый не сбавлял темпа, он, судя по всему, прекрасно знал этот лес и направление, куда бежать.
Перед ними открылся заросший жухлым бурьяном овражек. Лысый, разогнавшись, не устоял на ногах, скатился в него, но тут же встал и носком кроссовки выковырнул из сорняков знакомую Касаткину сумку.
Алексей поднял ее, раскрыл. Так и есть: в упаковке с надписью «Новокаин» недоставало одной ампулы. А вот и она – блеснула на земле в угасающем свете. Касаткин поднял ее. Пустая. Здесь же валяется шприц, тоже порожний.
…Не меньше получаса потребовалось двум спортсменам, чтобы при помощи монтировки и разводного ключа (других инструментов у них не оказалось) разъединить наручники и снять их с запястий пленника. Все эти полчаса Алексей ругал себя в мыслях на все корки. А ведь на полном серьезе считал себя сообразительным и проницательным! Надо же попасться на такую простую удочку… Ладно, сумка. Но можно же было заглянуть в удостоверение, которое лже-Бареев достал из кармана при встрече. Нарочно, сволочь, не раскрыл, показал только корочку. Там, в этой книжице, была фотография настоящего Василия Станиславовича. Того, который, освободившись от оков, массирует сейчас затекшие предплечья и постепенно обретает дар речи.
– Дур-рилки ф-фан… нерные! – вымолвил он, как заржавевший робот. – Уп… пустили!
Заикаясь и разбивая слова на слоги, он рассказывал о том, что с ним произошло.
А случилось вот что. После ограбления почты он выследил Чубыкина по отпечатавшимся протекторам «божьей коровки» и настиг его в лесу, когда тот с сердитым видом осматривал пробитое колесо. Участковый взял бандита на мушку, однако недооценил его прыть. Чубыкин неплохо владел приемами карате и выбил пистолет из руки Василия Станиславовича. Завязалась борьба, Великий Немой одолел участкового и выключил его, ударив головой об осину.
Когда Бареев пришел в себя, он обнаружил, что лежит в одной майке и трусах, скованный собственными наручниками. А чертов грабитель, облаченный в милицейскую форму, затягивает на поясе кожаный ремень и прилаживает кобуру с табельным «макаровым».
– К… комплекция у нас п… почти один-наковая, – с горечью произнес участковый. – Мои шм…мотки на него ид-деально сели.
Но это было только начало злоключений незадачливого Василия Станиславовича. Чубыкин увел его подальше от опушки, привязал веревкой к дереву, заклеил рот изолентой и ушел, прихватив с собой тяжелый мешок, который достал из машины фельдшера. В нем, как несложно было определить, лежали пачки денег, похищенные из почтового отделения.
Бареев оказался в плачевном положении: руки в кандалах, привязь прочная, позвать на помощь невозможно. Он кое-как поднялся на ноги и стал ходить вокруг дерева, надеясь, что треклятая веревка как-нибудь перетрется о шершавую кору. Бегать без обуви в одном нижнем белье было больно и неудобно – в ступни кололи лежавшие в траве веточки и сосновые шишки, одолевала мошкара. Но другого выхода из создавшейся ситуации он не находил.
Где-то на отдалении слышались громкие звуки радио, там, очевидно, отдыхали туристы, но Бареев не имел возможности докричаться до них, мешала изолента.
Когда веревка уже почти перетерлась, он услыхал приближающиеся шаги. Воспрял духом, подумал, кто-то из туристов идет в его сторону. Каково же было разочарование, когда из молодой березовой поросли вывалился все тот же ненавистный Чубыкин в форме милиционера.
Участковый замер. Ему подумалось, лиходей вернулся, чтобы его прикончить, пока не появились свидетели. Однако намерения у Чубыкина были несколько иные. Он наставил на Бареева пистолет и приказал надеть лежавшие здесь же серые брюки, кроссовки и зеленую рубашку. Участковый не сразу смикитил, зачем это нужно. Даже вздохнул с облегчением: можно будет одеться и обуться, прикрывшись тем самым от комариных атак, поэтому не очень-то возражал. Чубыкин снял с него наручники, позволил облачиться, а потом снова сковал ему руки, но привязывать к дереву не стал. Василий Станиславович на протяжении всей этой процедуры примеривался, как бы половчее отправить врага в нокаут. Но Чубыкин был настороже, не выпускал пистолета.
– Кабы я сам п-по себе жил, я б поп… пробовал, – оправдывался участковый. – А у меня с… семья: ж… жена, теща, д-детишек т… т… трое… Если уб… бьют меня, к-кто их к-кормить б… будет?
Он не стал лезть на рожон, ждал, что будет дальше. А случилось совсем негаданное. Чубыкин вынес из-за кустов фельдшерскую сумку и извлек из нее шприц с ампулой, потребовал поднять голову. Тут уже Василий Станиславович вконец разволновался. Не иначе супостат и вправду решил отправить его на тот свет, только не посредством огнестрельного оружия, что вызвало бы суматоху в лагере туристов, а при помощи какой-нибудь отравы. Зарычал, задергался, исхитрился поддать Чубыкину коленом, но получил по макушке и вторично отключился.
Когда снова пришел в сознание, первое, что почувствовал, – онемение всей нижней половины лица. Изоленты на губах уже не было, но язык и челюсти не слушались. Он попробовал крикнуть – из уст вырвался собачий вой. Сложить звуки в слова не получалось,
