Эстел Томпсон - Фальшивый грош
— Значит, женаты Шредеры не так уж давно?
— И года нет.
— А Карл? Больше отвечает типу Элинор?
— Разве я могу угадать, какой мужчина приглянется девушке?
— Но минуту назад ты сам сказал — Джек Лантри не того типа, за который могла бы выйти замуж Элинор! Итак?
— Сообразительная какая! — накинулся он на меня. — И чего не стала леди-адвокатом вместо того, чтоб врачом мыкаться?
Я усмехнулась:
— Ты на вопрос-то отвечай!
— Хм-хм. Ну… полагаю, что да. Подходит больше. Хотя мне казалось, что она… — он запнулся, закусил черенок трубки и явно решил не заканчивать мысль. — Яркости в Шредере, конечно, больше. Политический беженец из Восточной Германии, хотя, когда она с ним познакомилась, он уже жил в Англии с год, по-моему, или даже уже два. Драматург — и, как я понимаю, довольно недурной. Одна его пьеса с успехом идет в Лондоне и скоро предстоит премьера ее в Америке. Но вообще-то о своей работе он распространяется мало.
— Ясно. Политический беженец, драматург — и к тому же довольно красивый. Да, можно сказать, личность яркая. А как у него характер?
Доктор пожал плечами.
— Всегда казался приятным — спокойный, может, не слишком общительный, знакомства водил только, чтобы Элинор угодить. Но он вроде над пьесой новой работает, что наверняка отнимает массу времени. Однако, обходительный и людям нравится. Неплохо вписался в здешнюю жизнь. Винить его за то, что Лантри бросили — нельзя, конечно. Скорее всего, Шредер и не подозревал о его существовании так же, как и тот о Шредере.
— Интересно, где это он умудрился так вымокнуть? — задумчиво произнесла я.
— Да ты-то ведь не думаешь — что он? — покосился на меня дядя. — Эдакий красавчик, с обходительными манерами, тебе, конечно, хотелось бы считать — он невиновен. Но ты все-таки не дура и сомневаешься. Подозреваешь — вымок он, потому что реку переплывал.
Я задумалась, а потом медленно выговорила:
— Может, и так… Но… не уверена.
— Ты ведь видела Шредера, когда тот вошел в отель. Была там, когда Барнард сообщил ему о смерти Элинор. Как он прореагировал?
— Появилось в нем нечто загадочное для меня. В глазах что-то такое, в поведении.
Припоминая, как стоял высокий блондин, следя за Томом, разговаривающим по телефону, как бледное лицо его вдруг стало страдальческим, отчаянным, мне показалось — я вот-вот схвачу смысл увиденного. Выражение человека, застигнутого ужасом, но не обрушившимся вдруг, ниоткуда, а ужасом, наступление которого он предчувствовал.
— Думаю, — сказала я, — он, во всяком случае, подозревал, что Уиллис найдет Элинор мертвой. Не то, чтобы я такой уж проницательный толкователь чувств людей и прочитала все по его лицу. Но слишком уж он встревожился, когда Элинор не ответила на звонок. Что особенного — она могла ведь выйти в ванную, или пойти белье развешивать, да куда угодно! Причин десятки и все безобидные. Но Шредер испугался сразу — что-то произошло. Что-то плохое!
— Ммм, — доктор вытянул ноги. — Должно быть, были на то основания. Но отсюда не вытекает автоматически, что он — знал. Да, суть я уловил. Знаешь, девочка, в конце концов, не очень-то много нам известно о людях, даже о тех, рядом с кем мы живем годами.
Он вдруг разом сник.
— Выгляни-ка в окно, не видно нашей розыскной партии?
Когда они вернулись, то принесли новости, каких мы и ждали: никого не нашли.
Спать я легла уже почти в полночь. Прежде чем лечь, я отодвинула занавески и выглянула в ночь. Дождь прекратился, хотя просветов в тяжелых тучах не было, и свет от уличного фонаря мокро отсвечивал на листьях, крыше и асфальте.
Наконец-то все успокоилось. Даже ветер совсем стих. Точно бы крошечный городок закутался сам, а заодно укрыл и тайну своей трагедии плащом темноты и молчания от любопытного внешнего мира.
Я мысленно одернула себя.
— Отправляйся-ка в постель, Жаклин Фримен, — вслух приказала я себе. — Совсем уж у тебя фантазия разгулялась.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Такова уж человеческая натура, интерес мой к трагедии поугас за последующие недели, просто оттого, что не поступало свежей информации. Газеты, выдоив все, что могли из убийства, дня через три переключились на другое. К моему облегчению, власти совершенно справедливо решили, что вряд ли я смогу что-либо добавить новое к свидетельствам других, и не вызвали для дачи показаний. Особых возражений против этого у меня не было, но к началу расследования я уже уехала в Мельбурн на свою временную должность и не испытывала желания лететь в Квинсленд только ради того, чтобы на десяток минут предстать перед судом короны и повторить то, что уже сказали другие.
В письме домой я поинтересовалась, что выяснилось на суде, но мать ответила только, что слушание отложено, а дату сообщат позднее. Я была занята собственной жизнью и пока вернулась в Брисбейн, дело Шредера стало для меня далеким и нереальным.
Даже теперь, когда я опять ехала в Виллоубанк в первый раз с того уикэнда, я и думать не думала об убитой Элинор. Все внимание я сосредоточила на дороге — насколько могла разглядеть ее.
Монотонный ритм «дворников» едва успевал за потоками дождя на ветровом стекле, и я не успевала следить за кинжально прямыми, короткими лучами фар, поэтому я совсем сбавила ход, жалея, что не выехала из Брисбейна раньше, тогда, пожалуй, и добралась бы до места засветло. Тут что, всегда идет дождь? — раздраженно и несправедливо подумала я.
Когда мать несколько часов назад сказала: «Джеки, ты бы поторопилась», я небрежно отмахнулась: «Езды-то часа на три всего! Не сафари через весь контитент, да и дорога знакомая!» В Виллоубанк ездила я меньше года назад, когда дядя Пимброк впервые предложил мне взять его практику на время отъезда в Англию.
«Конечно, — сказал он тогда, — уедем мы не раньше мая. Жена считает, что чудесно бы поехать на Рождество, но я не собираюсь менять летний Квинсленд на декабрьский Норфолк, не в нашем возрасте!»
Сейчас стоял только январь, но неделю назад он позвонил мне: сестра его жены в Норфолке попала в автокатастрофу, и миссис Пимброк не терпелось поехать. Не могу ли я приехать сейчас же? Пронеслась лихорадочная неделя: я бешено крутилась, подчищая дела, расплачиваясь с обязательствами. Вот, пожалуйста, результат: мой «остин-1800» чуть не наощупь катит в потемках, в летнюю грозу по дороге, которая оказывается не так уж мне знакома, как я наивно воображала. Обитатели Виллоубанка — все его три сотни или сколько их там — оставались без врача с предыдущего утра, но живут они всего в двенадцати милях от Авроры, города куда больше их, где есть две больницы и восемь-десять врачей, так что не такие уж огромные неудобства они испытывают.
Я кинула взгляд на спидометр. По моим подсчетам должна бы уже приехать. Миновав белый мост, я слегка нахмурилась: я не помнила, чтобы в тот раз ехала мостом, но не помнила я и других примет дороги, так что, может, был и мост. Однако, лучше все-таки притормозить у первого же дома и спросить, правильно ли я еду.
Почти тут же в пелене дождя замаячил дом, совсем рядом с дорогой, справа. Свет в окнах горел, и, остановив машину, я стрелой полетела под козырек крыльца. Так как когда я уезжала из Брисбейна, дождя не было, плащ мой лежал, заботливо упакованный на дне чемодана в багажнике. Нажимая кнопку звонка у парадной, я ощущала, как штормовой ветер пронизывает меня до нутра, летнее платье не защита, а липкая жара дня превращается в леденящий озноб.
Нетерпеливо я позвонила второй раз — над крыльцом вспыхнул свет, и дверь распахнулась: на пороге, преграждая вход, стоял высокий мужчина лет тридцати; в руках у него книга, а в глазах — явно враждебный блеск.
— Что угодно?
— Извините, но я…
И пораженно споткнулась — я узнала Карла Шредера. Конечно же! Ну и идиотка я! Мост был новый — построенный взамен того, снесенного в наводнение. Спеша миновать дождь, я свернула не на ту дорогу и не узнала дом, мчась от машины.
— Так что же?
На миг я испугалась его и разозлилась на себя: он, пожалуй, заметил, как изменилось у меня лицо, когда я узнала его.
— Э… э… боюсь, я… то есть, извините за беспокойство, — несвязно мямлила я, — Я в Виллоубанк еду, и мне показалось, свернула вроде бы не туда.
Он посмотрел мимо меня на хвостовые огоньки моей машины.
— Похоже на то, если машина стоит по направлению пути.
Отступив, Шредер пригласил меня войти. Огромным усилием воли я заставила себя не смотреть на то место, где лежал тогда труп Элинор. Не отрывая глаз от лица Шредера, я все-таки успела заметить, что ковер сменили: вместо золотистого лежит темно-зеленый, и мебель не то переставили, не то сменили. Карл Шредер старался изгнать видение трупа жены. Интересно, насколько ему это удалось.
— Откуда едете? — на лице у него ни промелька узнавания, никаких воспоминаний с той ночи у него не зацепилось.
