Ирина Лобусова - Без суда и следствия
В прихожей я проталкивалась среди массы тел, облаченных в милицейскую форму, я рвалась сквозь них, мне казалось, что я топчусь на одном месте. Мне казалось, их было слишком много, заполнивших даже малейший просвет. Я рвалась сквозь живую стену, расталкивая кого-то руками, ничего не различая вокруг. И, ворвавшись в комнату, я закричала очень громко в окружившую меня пустоту, закричала, не слыша звука собственного голоса, но, наверное, достаточно громко, чтобы находящиеся в комнате повернулись ко мне.
— Что здесь происходит?
И тогда я увидела Андрея. Он сидел в кресле и держал перед собой руки, неестественно их согнув (мне сразу не пришло в голову, что черные браслеты на его запястьях — наручники). Пронырливый тип с фотокамерой снимал то комнату, то Андрея. Двое омоновцев стояли за креслом. Еще двое рылись в шкафу, переворачивая ящики вверх дном, в центре стоял следователь из прокуратуры. Сосед-бизнесмен и какая-то женщина рядом с ним жались на диване. Несколько секунд я разглядывала картину полного разгрома в комнате, затем повторила более спокойно:
— Что здесь происходит?
Следователь из прокуратуры подошел ближе, поморщился и сказал;
— Не кричите!
— Что здесь происходит?! Это мой дом, и я вас сюда не звала!
— Гражданка Каюнова, согласно статье Уголовного кодекса Российской Федерации в вашей квартире производится обыск. Вот ордер на обыск, подписанный прокурором.
Дрожащими руками я развернула бумагу, которую он мне протянул, — это действительно был ордер на обыск с подписью прокурора.
— Но я не понимаю, при чем тут обыск?
— Согласно статье 102-й Уголовного кодекса Российской Федерации ваш муж Андрей Каюнов арестован по обвинению в предумышленных убийствах Димы Морозова, Тимура Кураева и Алеши Иванова. В течение трех суток со времени ареста ему будет предъявлено обвинение.
Постепенно до меня стал доходить смысл его слов.
— Но это невозможно! Это какая-то чудовищная ошибка! Мой муж никого не убивал! Это ложь!
Я бросилась к Андрею — и остановилась как вкопанная, разглядев наручники. Мой муж посмотрел мне в глаза и сказал очень тихо:
— Таня…
Я резко повернулась к следователю:
— Вы не имеете права его арестовывать и обвинять! Это незаконно! Я буду жаловаться куда только можно! Это грязный поклеп и ложь! Вы не имеете права его арестовывать!!!
Следователь снова помахал перед моим лицом какой-то бумажкой.
— Ордер на арест, подписанный прокурором города.
А потом сразу стало темно — на несколько непостижимых секунд. Их хватило, чтобы я прислонилась к шероховатой поверхности стоящего рядом шкафа. В комнате слышался лишь протяжный скрип выдвигаемых ящиков, которые переворачивали, предварительно перерыв, прямо на стол. Горло сжал какой-то спазм, и я не могла произнести ни звука. Темнота стала медленно отступать. Было необходимо двигаться, что-то говорить, куда-то идти, чтобы показать себе самой — я еще жива, это не смерть, просто так продолжается мое существование на земле… Я хотела сойти с этого места. Андрея стащили с кресла и поволокли в спальню, за ним проследовали двое понятых и следователь, какой-то из омоновцев толкнул меня по направлению к двери. В спальне продолжился обыск. Я стояла в дверном проеме. Мои платья валялись на полу, постельное белье сдернули с кровати и швырнули в угол, личные бумаги (письма друзей, открытки, записки), мои старые институтские конспекты были разбросаны по всей комнате и белели поверх одежды, эскизы Андрея, его краски — все это скомканное, изорванное бросили в одну кучу под стол. Один рылся в моем туалетном столике — он методично вынимал ящик за ящиком, открывал все коробки, простукивал дно, стенки, потом на пол летела моя бижутерия и косметика, раскрытые духи выливались на ковер, создавая дикую удушливую атмосферу. Второй орудовал в шкафу — просматривал, прощупывал наши вещи. А я стояла на пороге и смотрела на них. Понятые жались на нашей кровати. Андрей с омоновцами и следователем находились в противоположном от меня углу. На спинке кресла повис мой лифчик. Это был очень красивый, дорогой и совсем новый лифчик — я надевала его всего два раза. С горечью мне подумалось, что больше я не смогу надеть эту вещь никогда.
И внезапно уже вторично дикий спазм сжал мне горло. Лифчик на спинке кресла — это было недопустимо, словно чья-то грубая рука вторглась в мою интимную жизнь, словно на поругание всех этих глазных пар было выставлено что-то беззащитное, очень личное, глубинное, мое. Это было ужасно, чудовищно. И дело не в том, что на интимную принадлежность моего туалета пялились злорадствующие чужие лица, а в том, что я не могла им помешать, ничего не могла сделать, скрыть, словно во мне самой уже не было ничего. Это было как по сердцу ножом. И вдруг я поняла, что сейчас закричу, что буду кричать, как озверевшее, потерявшее человеческий облик животное, до тех пор, пока не сойду с ума, пока не растворюсь в темноте от собственного крика.
Процессия вернулась из спальни в гостиную. Двое понятых стали подписывать какую-то бумагу, потом я увидела, что ее подписывает Андрей. Потом следователь подошел ко мне:
— Подпишите!
— Что это?
— Протокол обыска в вашей квартире.
— И что вы нашли?
— То, что искали.
— Еще один труп? Или холодильник с человечьими окорочками?
— Подпишите протокол обыска!
— Не подпишу!
— Не понял?
— Я ничего подписывать не буду! Его лицо посерело.
— А ну немедленно подписывайте, иначе я привлеку вас за соучастие! Вы обязаны подписать!
— Нет, не обязана! И вы не имеете права меня заставлять!
— Подпишите по-хорошему! А иначе будет хуже вашему мужу!
Я взяла бумагу и на всем свободном пространстве, которое оставалось после предыдущих записей, размашистым почерком написала: «Мой муж невиновен! Я не согласна с нарушениями юридических прав моего мужа! На меня было оказано давление со стороны следователя! Мой муж невиновен, и обвинять его никто не имеет права!»
Прочитав, он усмехнулся:
— Вы совершили глупый поступок. Вам не следовало идти на конфликт. Вам нужно было просто подписать протокол.
— Я же сказала вам, что ничего подписывать не буду!
И вышла из гостиной. Я шла очень медленно и столкнулась в прихожей с бизнесменом-соседом и женщиной, которая была с ним. Кто она такая, я не решалась спросить. Они остановились, хотели мне что-то сказать, но я обошла их, лишь безразлично махнув рукой. Я вернулась в гостиную. Не помню, сколько стояла там, вновь прислонившись спиной к шкафу. Двое омоновцев подхватили под руки Андрея, стащили с кресла и поволокли к выходу. Я слышала, как открыли входную дверь. Я бросилась за ними, бежала по лестнице вниз, прыгая через две ступеньки, чуть не сломала каблук на правой туфле, долго не могла справиться с тяжелой дверью парадного. Я нагнала их в тот момент, когда Андрея затолкали внутрь машины с решетками. На мгновение он обернулся, чтобы крикнуть несколько слов, но не смог — его уже втолкнули внутрь и с грохотом захлопнули двери. Заработал мотор. Я закричала. Машина тронулась с места, сначала медленно, потом все быстрей и быстрей. Я бежала за ней по улице. Не помню, что я кричала. Может, повторяла имя или просто выла на одной ноте, как раненый зверь. Наверное, я размахивала руками, и прохожие принимали меня за сумасшедшую. Людей на улице было много. Потом снова стало темно. Темнота опускалась медленно и постепенно, сплошным черным туманом, и в этом тумане все дальше и дальше удалялась машина, увозящая Андрея в тюрьму.
Я очнулась на диване в собственной квартире. Надо мной склонились два лица — соседа по лестничной клетке и женщины.
— Что со мной? — Мой голос доносился как бы со стороны.
— Вы потеряли на улице сознание, и мы с женой перенесли вас в квартиру. Дверь была открыта.
— На улице? Ах да… Вы…
— Нас позвали понятыми еще до того, как вы пришли… А там, на улице, мы шли за вами, зная, что вам понадобится помощь.
— Спасибо.
— Было ясно, что вы на взводе.
Силы возвращались. И я поднялась с дивана. Женщина вышла и вскоре вернулась со стаканом воды.
— Вот, выпейте, — сказала она, — вам станет легче.
Я выпила, но легче не стало. Я поднялась на ноги:
— Спасибо за помощь, но не хочу больше отнимать у вас время.
— Да, конечно, понятно, что вы хотите остаться одна. Но если что-то вдруг понадобится, позовите.
Они ушли, и я закрыла за ними дверь. Прошлась по пустым комнатам. Зашла в ванную. Умылась холодной водой, причесалась, подкрасила губы, отыскала в прихожей сумочку, переодела туфли и вышла из квартиры, заперев за собой дверь. Я не решилась взять машину — в моем состоянии было небезопасно садиться за руль.
Я открыла массивную дверь прокуратуры, решительно направилась к лестнице, но меня окликнул дежурный: — Девушка, вы куда?
