Евгений СУХОВ - МЕДВЕЖАТНИК ФАРТА НЕ УПУСТИТ
— Благодарю вас, — расплылся в довольной улыбке Бочков и предложил: — Не желаете ли отобедать? В «Славянском базаре» до сих пор вполне прилично кормят.
Он выжидающе посмотрел на фининспектора. Тот молчал и думал, кажется, о чем-то своем.
— Так как, товарищ старший инспектор?
— Что? — оторвался наконец от своих мыслей Савелий Николаевич.
— Я говорю, не желаете ли отобедать? — повторил свой вопрос Борис Иванович.
На что Родионов-Крутов ответил вежливым отказом.
Глава 3. ПЯТЬСОТ ТОНН ЗОЛОТА
Золото в Казань стали свозить еще в самом начале русско-германской, или, как ее стали с недавних пор называть газетчики, Мировой войны. В ее начале, принужденная отступать, русская армия была вынуждена оставить некоторые западные губернии России, после чего возникла угроза захвата немцами Петрограда. Тогда-то и встал вопрос о сохранности государственного золотого запаса, находившегося в кладовых нескольких контор Государственного банка столицы. Государственным Советом и с разрешения самого государя императора Николая Александровича было принято решение эвакуировать золотой запас империи в далекие от фронта тыловые города, которым не грозило германское вторжение даже при сдаче немцам стольного Петрограда.
Первая партия имперской казны прибыла в Казань и Нижний Новгород еще зимой девятьсот пятнадцатого года. Ближе к лету второго года Мировой войны в Казань четырьмя эшелонами прибыла еще одна партия золота в слитках весом 260 тонн. А после Красного Октября уже только в Казань стало свозиться золото из Государственных отделений российского банка городов Курска, Могилева, Пензы, Воронежа, Самары и иных губернских центров. К началу августа в Казанском отделении Государственного банка Республики Советов скопилось уже около 497 тонн золота в слитках, полосах, золотых монетах, самородках и технических изделиях, конфискованных в пользу государства у еще остающихся частными предприятий и исследовательских институтов. И оно все еще продолжало поступать из городов и весей, захваченных белыми или частями мятежного чехословацкого корпуса. И если Москва и Петроград были сердцем и телом молодой Совдепии, то Казань с ее золотом, — несомненно, кровеносной системой, без которой не стучит сердце и не живет тело.
Впрочем, Лизавете, заскучавшей без Савелия и вышедшей в город, как она сама для себя определила, «осмотреться», не было никакого дела ни до штабеля желто-красных брусков с клеймом Государственного казначейства Российской империи, ни до комиссара Бочкова, о котором она слышать не слыхивала, ни даже до самой Совдепии, в которой она была вынуждена теперь проживать без особого, признаться, удовольствия. Она была настоящей женой своего мужа, не задающей лишних вопросов, раз и навсегда принявшей его сторону, а иногда и помогающей в его противузаконных и рискованных деяниях. Она, конечно, понимала, что подобного рода занятия опасны и преследуются как общественной моралью, так и законом; не единожды она хотела отвлечь Савелия от его воровских предприятий, даже уходила от него, однако всегда возвращалась. Савелий Родионов буквально магнетически притягивал ее своей неординарностью, умом, силой, криминальным талантом и состоянием победителя, которое никогда не покидало его, даже в самые трудные минуты. Ведь стоило только задуматься, что можно проиграть, и ты проиграл! Савелий же почти никогда не проигрывал. Все его аферы, порой невыполнимые с точки зрения трезвого рассудка, оканчивались непременной удачей, а везение, как известно, ходит только рядом с настоящим мастером.
Или дураком.
А дураком Савелий Николаевич Родионов никогда не был. Но главное, и Лизавета не единожды имела возможность убедиться в этом, он любит ее по-настоящему и никогда не предаст. А стало быть, и она его тоже.
Правда, один раз все же состоялся с Савелием крепкий откровенный разговор. Это случилось, когда они были еще не обвенчаны.
Истомленные любовью, некоторое время они лежали молча, думая о своем. Как это часто бывает, слова в эти минуты были лишними. Неожиданно Елизавета произнесла, заглядывая Савелию в глаза:
— Я ведь уже не девочка, Савелий. Я знаю, что ты любишь меня, но мне, как любой бабе, нужна определенность. Кто я тебе: подруга, любовница, жена?
— И то, и другое, и третье, — ответил Савелий, полагая, что у Лизаветы случился очередной бабий каприз. — Разве нам с тобой плохо?
— Нам хорошо. Но я устала от неопределенности. От ожидания твоего ареста. И от этой твоей проклятой «работы», — горько выдохнула она. — Я боюсь, что когда-нибудь тебя все же поймают, и мне придется носить тебе передачи и плакать по ночам в холодной постели…
— Эта, как ты называешь, моя проклятая работа дает нам средства к существованию. Весьма не бедного, надо сказать, — заметил ей уже начавший не на шутку обижаться Савелий.
— Вот именно. Деньги у нас есть, есть золото, драгоценности, жемчуг. Почему бы тебе не остановиться на этом? Ты богат, ты победил. Ты победил их всех, с их полицейскими департаментами, управами, прокурорами, сыщиками и соглядатаями. Мало тебе этого?
Поднявшись, она нагишом прошла к столу, вытащила из пачки сигарету и нервно закурила:
— Почему? Что тебе еще надо?
— Ты много куришь, мне это не нравится, — сдержанно заметил Савелий. — И тебе это не идет.
Елизавета нервически потушила папиросу и продолжила все тем же взволнованным голосом:
— Мы можем купить где угодно дом, усадьбу, имение и просто жить, красиво и беззаботно. А хочешь, давай вернемся в Париж. Кажется, тебе понравился этот городишко.
Она замолчала и выжидающе посмотрела на него.
— Иди ко мне, в комнате прохладно, я боюсь, что ты простудишься, — попытался отшутиться Савелий.
— Ты опять за свое, а ведь я говорю серьезно, — юркнула Елизавета под одеяло.
— А с кем ты собираешься жить? — неожиданно спросил Савелий, неотрывно глядя ей в глаза.
— Ты до сих пор этого не понял? С тобой, с кем же еще, — фыркнула она. — Я уже не смогу без тебя.
— Вот он я, лежу рядом с тобой, — спокойно проговорил Савелий. В его голосе проявились жесткие интонации. — А в той уютной и спокойной усадебке я буду уже не я , а кто-то другой, совсем не тот, которого ты когда-то полюбила и, надеюсь, любишь до сих пор.
— Савелий…
Он вздохнул и произнес уже мягче:
— Не будем об этом. Мне нужны в жизни риск, азарт, ощущение опасности; мне нужно всякий раз подтверждение того, что я — лучший в своем деле.
— Король, — с иронией заметила она.
Савелий воспринял ее слова всерьез:
— Да, если хочешь.
Он нежно посмотрел на Лизу и погладил ее по щеке ладонью.
— А без этого дела я просто зачахну.
— Да ты даже не пробовал, — отняла его руку от себя Лизавета.
— А мне незачем пробовать, — пожал плечом Савелий, — я просто знаю это.
— Кажется, у нас с тобой ничего не получится.
Поднявшись, Елизавета оделась и, не прощаясь, ушла.
А через два месяца он увидел ее в Париже, в небольшом ресторанчике на берегу Сены.
Она была с каким-то долговязым брюнетом в фиолетовом жакете, но все же подошла к столику Савелия.
— Здравствуй, — глаза Елизаветы были печальны.
— Здравствуй. Никогда не думал, что ты любишь Европу, — буркнул он, стараясь не глядеть на нее, потому что было больно там, внутри, где находилось сердце.
— Я тоже не рассчитывала тебя здесь увидеть.
Они немного поговорили, в основном о пустяках, вспоминая общих знакомых, после чего Елизавета вернулась к своему спутнику. Помнится, она так хотела, чтобы Савелий позвал ее. Если бы окликнул, хотя бы признался в том, что скучает, она, не раздумывая, бросилась бы к нему в объятия и пошла бы с ним куда угодно. Но Савелий молчал и сосредоточенно смотрел куда-то поверх прогуливающихся по набережной пар.
Второй раз они встретились в поезде Москва — Санкт-Петербург. Она случайно увидела Савелия на Александровском вокзале и с удивлением обнаружила, что они едут в одном поезде. Половину дороги Елизавета старалась не думать о прежнем возлюбленном, а когда поняла, что чувства в этой борьбе одержали победу над разумом, направилась в его вагон. Некоторое время Лиза стояла возле дверей его купе и наконец, набравшись решимости, постучала.
— Открыто! — послышался бодрый голос Савелия из-за двери.
Лиза вошла. Робко, как та девочка-институтка, каковой она была, когда они впервые встретились. Вернее, когда Савелий подошел к ней, так по-детски непосредственно жующей свежую булку недалеко от Старого Гостиного двора…
— Здравствуй, — сказала она так, будто они расстались всего несколько часов назад.
— Здравствуй, — ответил Савелий, тоже, как могло показаться, ничуть не удивившийся ее появлению.
— К тебе можно?
