Рауль Мир-Хайдаров - Пешие прогулки
То лето, наверное, было и пиком их любви, и Амирхан, больше вслушиваясь в милый голос жены, чем в смысл того, что она говорила, ответил:
-- Поступай как знаешь. Я полагаюсь на твой вкус.
Предложение Ларисы о музее под открытым небом в своем саду Амирхан не то чтобы не принял всерьез, а просто не предполагал, что она могла затеять.
3
Больше они о домашнем музее с Ларисой не говорили. Наступила долгая теплая осень, были уб-раны с грядок овощи, зелень, выкопали и картошку в дальнем углу, у забора. С ночными заморозками потихоньку осыпались розы, но по-прежнему запах их в полдень долетал до открытой веранды. В бас-сейне уже не купались, однако Лариса заполняла его каждый день: она говорила, что когда смотришь на водную гладь, успокаиваешься душой, и по утрам в бассейне плавали опавшие листья и лепестки роз.
Как-то он уехал по делам на три дня в Ташкент, а когда вернулся, не узнал собственный двор: казался он теперь просторным и... чужим. Не осталось и намека на былой своеобразный восточный уют, даже живая изгородь была подстрижена.
Лариса с улыбкой спешила навстречу -- она зво-нила в аэропорт и знала с точностью до минуты, когда муж будет дома.
-- Ты только не волнуйся и не думай, что я все испортила. Я ведь за лето изучила парковую архитектуру всей Европы: и немцев, и французов, и англичан, нашла и старые российские книги -- мне друзья из Москвы помогли, и до японской добралась -- думаю, она нам больше подходит из-за наших восьми соток...
Покормив мужа с дороги, Лариса повела его посмотреть перемены. Двор теперь весь был покрыт привозным дерном и сделался зеленой лужайкой. На фоне изумрудной зелени деревья, что росли ранее среди грядок картофеля и томатов, выглядели теперь иначе -- стройнее, элегантнее -- что и говорить, в этих английских лужайках что-то было. Лариса с увлечением рассказывала, какие деревья доставят ей на следующей неделе, какие кусты роз и куда она пересадит. Амирхан слушал ее внимательно: ему нравилась затея жены и то, что она так увлеклась. Слишком уж часто в последнее время она погова-ривала о Москве, а тут занятий на годы и годы -- можно было не сомневаться, он знал свою жену. Улыбнувшись, он только спросил:
-- Ты успеешь устроить свой музей в саду, пока меня не снимут с работы?
Лариса подошла к нему и, счастливая, положила ему руки на плечи; понимая, что муж одобрил ее затею, улыбаясь, ответила:
-- Плохо ты знаешь свою жену. С Зеленстроем я рассчиталась по смете и через кассу и даже на всякий случай квитанцию храню. А то, что слишком уж хорошо лужайка получилась да живую изгородь аккуратно подстригли, так они ведь старались не для областного прокурора, не воображай, нужен ты им! Я объяснила, что затеяла музей на воздухе, и им это понравилось, они даже обещали мне кое-что подарить из керамики. Учти, я ведь тоже старалась для них: сама готовила, и моими кулинарными способностями остались довольны, так что, дорогой муж, все взаимно. Единственное, в чем я виновата, -- гарнитур для спальни, что мы приглядели с тобой, теперь купим года через два, не раньше, -- музей я затеваю с размахом.
Амирхан обнял и расцеловал жену.
-- Но это еще не все. -- Она, смеясь, вырвалась из его сильных рук. -Тебе, как областному прокурору, придется использовать свои связи и влияние, чтобы добыть мне одну-единственную голубую елочку -- она просто необходима в ландшафте, что я задумала, озе-ленители мне такого подарка не обещали...
4
Со временем, не довольствуясь экспозицией в саду, Лариса заняла под керамику две самые боль-шие комнаты в доме -- все равно они пустовали, и появилось у них еще два "зала" малой керамики, XVIII и XIX веков. Альбомов, составленных лично Ларисой, с ее текстами, комментариями, было всего два, хотя имелись еще семь альбомов, где она на-писала раздел, главу, они были изданы за рубежом, и некоторыми из них Лариса очень гордилась. На-верное, это и было признанием ее труда искусст-воведа, исследователя, ученого. Но Амирхан Даутович, отдавая должное полиграфии, вкусу, изыску, с которым подавалась в зарубежных изданиях ке-рамика со всего света, все же больше любил аль-бомы, изданные дома, в Москве.
В одном из них были и снимки музея под открытым небом и двух комнат его дома -- того самого, где он прожил с Ларисой десять счастливых лет.
На ярко-зеленой лужайке, рядом с пушистой голубой елью, которую он все-таки достал для жены, на низкой дубовой подставке лежал глиняный сосуд для воды -- хум; раньше такой имелся в любом дво-ре -- ведь не только водопровод, но и колодец в этих краях был редкостью. Сосуд из красноватой глины литров на пятьдесят -- шестьдесят потерял от времени первоначальный цвет, но на фотографии смотрелся хорошо, выцветшие краски говорили о возрасте. В нескольких местах сосуд был умело за-латан, медные скобы успели покрыться зеленоватым налетом.
Фотографии для этого альбома готовились лет через пять после того, как Лариса задумала и начала осуществлять свой план музея в саду. За это время экспозиция менялась десятки раз. Когда Лариса привозила из дальних поездок какую-нибудь инте-ресную вещь, все в саду начинало двигаться, пе-ремещаться, но, надо признать, от каждой переста-новки, замены экспонатов общий вид, панорама улучшались несомненно. За пять лет подросла и голубая ель, которую они наряжали для окрестной детворы на Новый год, укрепились карликовые де-ревья. Лариса отыскивала их у садоводов-любителей по всей Средней Азии, когда ездила на поиски керамики, и по весне во дворе розово цвело деревце фейхоа, наполняя воздух тонким ароматом. Исчез розарий, но отдельные кусты роз -- алой, багряно-красной, белой, желтой -- росли, по замыслу Ларисы, в соседстве с редкими карликовыми деревьями. Пе-рестроили они и свой крошечный бассейн: отодви-нули в глубь сада, эмалированную ванну сменили на бетонную, выложенную голубым кафелем, но все это делалось не только для собственного удоволь-ствия -- рядом с водой керамика смотрелась совсем иначе.
Когда Лариса всерьез заявила о себе и ее ке-рамикой заинтересовались искусствоведы, ему уда-лось побывать с женой на двух из трех ее зару-бежных выставках -- в Цюрихе и Стокгольме. Ко-нечно, он ездил туда по туристической путевке, но главное, он был рядом, мог помочь, поддержать, он был свидетелем ее успеха, видел ее необыкно-венно счастливой, и позже не раз благодарил судьбу за то, что она предоставила ему такую возможность.
Наверное, Амирхан Даутович любил альбомы, изданные в Москве, еще потому, что хоть и при-езжала съемочная группа с осветителями, с десятком чемоданов всякой аппаратуры, лучшие снимки все-таки были сделаны самой Ларисой. Когда она стала бывать за границей, обзавелась и японской и за-падногерманской камерами, и все деньги в поездках тратила на фотобумагу и реактивы. Снимков она делала много: снимала и на рассвете, и на закате, и в ослепляющий полдень, и никогда не снимала дома без него, -- помогая, он понимал ее без слов. Оттого ему была дорога каждая фотография в аль-боме, он помнил, как они рождались.
Были в их домашней коллекции и присутство-вали в этих альбомах такие вещи, что дарили ему лично, зная, что жена, да и сам прокурор увлечены столь странным, на местный взгляд, делом, как собирание керамики. Понятно бы -старинное се-ребро, хрусталь, бронза, ковры ручной работы, все то, что имеет, так сказать, материальную ценность, а тут -- черепки... Дарили часто от сердца, объясняя этот жест своим долгом помочь популяризации на-циональной керамики. Отказывался принять -- оби-жались: на что, мол, человеку один-единственный кумган, даже если он сохранился от дедов, когда рядом живет собиратель, у которого к этому кумгану уже есть пара, да и чаша похожая найдется.
"Даров не принимай", -- читал он некогда на ла-тыни и эту истину усвоил крепко, особенно имея в виду свое служебное положение, но, увлеченный азартом коллекционера, не отнес ее на счет простой дешевой керамики, а зря. Хотя "даров не принимай" он не забывал и не раз заворачивал доброхотов, пытавшихся поднести ему огромные напольные ки-тайские вазы, двухведерные медные кувшины и со-суды для воды. Может, и тут были люди, дарившие от души, но Амирхан Даутович спокойно объяснял, что все это уже, так сказать, из другой оперы, и китайский фарфор, даже ручной работы, его не ин-тересует. Китайский фарфор ему пытались дарить не один год, чего только не приносили, особенно поражали метрового диаметра тарелки, очень похо-жие на восточные ляганы. Амирхан Даутович по-ражался количеству фарфора в этих краях, хотя знал, что здесь проходили древние караванные пути из Китая.
Много спустя после тех счастливых дней в кот-тедже на улице Лахути, когда Амирхан Даутович уже не был областным прокурором, а работал там же в прокуратуре, в следственном отделе, но уже на небольшой должности, ниже той, с которой не-когда начинал в этих стенах, попадались ему дела так называемых "коллекционеров". А ведь он точно помнил, поскольку его жена проработала три года искусствоведом в местном музее, что еще десять лет назад даже понятия такого -- "частная коллек-ция" -- в этих краях не знали, не говоря уже о самих коллекциях. А тут, в конце семидесятых -- начале восьмидесятых годов, враз расплодились владельцы частных коллекций, и вряд ли тому при-мером послужило собрание керамики его жены, хотя областная печать не раз писала о выставке в их саду. Коллекции эти были, конечно, иные: они пред-ставляли художественную ценность, и зачастую не-малую, порой приходилось обращаться к признан-ным экспертам, но главным мерилом коллекций считалась их материальная стоимость, и "коллек-ционерами" чаще всего руководило желание вкла-дывать добытые неправедным путем деньги в ан-тиквариат, который, по их твердому убеждению, до-рожал день ото дня.
