Расшатанные люди - Нана Рай
– Ты напугала меня. Давненько не было у тебя кошмаров.
Маша постепенно перестает всхлипывать и теснее прижимается к Инге. Еще чуть-чуть, и они одно целое. Как в детстве. Она что-то бормочет.
– Что?
Инга слегка отстраняется, и Маша повторяет:
– Мне приснился сон. Сначала та девица из института. Ну, помнишь, которая… – Ее дыхание сбивается.
– Которая покончила с собой, и все считали, что в этом виновна ты?
– Да. Сначала она кричала на меня, что я – убийца. Царапала мне кожу на голове, выдирала волосы… А затем я вдруг вспомнила…
Ее голос уже не дрожит от слез и страха. Он обретает доселе неведомую Инге жестокость.
– Знаешь, если я и правда виновата, то уже свое выстрадала, – цедит сквозь зубы Маша. – Но это не мешает мне жаждать возмездия.
– Так что ты вспомнила? – Инга нервно сглатывает.
– Вспомнила все. Вспомнила, кто меня пытал, – шипит в темноте Маша и запрокидывает голову, чтобы посмотреть на Ингу. – Но самое главное – я знаю, где его найти. Я знаю, кто он.
III
Четыре года назад…
– Сколько лет парню?
– Семнадцать…
– Да, в таком возрасте на год загреметь в детдом. К тому же бабка, считай, растила его в изоляции да еще на религии была помешана. Любому ребенку в детдоме будет несладко, а этому вдвойне.
– Он уже не ребенок. Смотри, какой взгляд… прям до мурашек. Но бабуля его учудила. Такая верующая, а покончила с собой, наглотавшись таблеток.
– Все они, фанатики, на своей волне…
– Кстати, в детдом он не попадет. Говорят, объявился его папаша и хочет оформить над ним опекунство.
– О как! Отец года прям. Жаль, я раньше не знал, что так тоже можно растить детей.
– Точно-точно.
Тихие пересуды окружают Богдана повсюду, куда бы он ни пошел. В маленьком городе жизнь их семьи и без того всегда была на виду, и мерзкие слухи сдерживал лишь грозный нрав Кристины Альбертовны. Теперь она мертва, и люди сплетничают направо и налево, а косые взгляды встречают Богдана везде.
Но его это не волнует. Он знал, на что шел, когда подмешал бабке в питье убойную дозу снотворного. Она все равно умирала, а он лишь облегчил ее страдания.
Вскоре Богдан уедет, а следом за ним и Ляля. И жизнь заиграет новыми красками. Сколько бы ему ни осталось – десять, двадцать или даже тридцать лет – он посвятит это время изучению памяти. И его интересы распространяются далеко за пределы теории.
– Ты уже получил паспорт?
Отец замирает на пороге комнаты Богдана, и в его взгляде читается явный испуг при виде тусклых стен, чопорного покрывала, голого окна. Богдан с легкостью читает его мысли и ухмыляется.
– Бабушка придерживалась своеобразной аскезы. Она отвергала любой уют, но при этом пользовалась стиральной машинкой. – Он раскрывает шкаф, где на паре вешалок размещен весь его скудный гардероб. – Да, я забрал новый паспорт.
После похорон бабушки прошло уже два месяца. Все это время Богдан жил один в доме, а отец довольно часто навещал его, что не могло не раздражать. Он оформил опекунство, оплатил бабушкины похороны, содержал Богдана и каждый раз при встрече, казалось, пытался восполнить потерянные годы. А когда Богдан увидел, как отец плачет над разбившейся птичкой, то окончательно уверился, что тот не мог изнасиловать его мать.
– Ангелина рассказывала, что Кристина Альбертовна не разрешала ей смотреть телевизор, потому что боялась, что он развратит ее ум, – неожиданно вспоминает Олег. – Помню, как Ангелина впервые пришла ко мне в гости и я включил наш телик. Столько восторга я не видел больше ни у кого и никогда. Она любила жизнь, а я любил ее. Любил и предал… – с горечью добавляет он.
– Не хочу вспоминать прошлое, – почти огрызается Богдан. – К тому же наша память слишком ненадежна. Как можно ей доверять? Последние годы перед смертью мама не могла даже вспомнить, кто я.
Он сгребает в охапку одежду, кидает на кровать и начинает тщательно складывать брюки в новую спортивную сумку, которую купил на деньги отца.
– Ясно, – неловко бормочет Олег. – На кого будешь поступать? – меняет он тему.
– На психолога.
– Из-за хореи?
– Да, меня всегда интересовало, как устроена наша память. – Богдан мельком смотрит на отца. – Представляешь, если бы человек научился ею управлять. Он бы мог создавать себя сам. Удалять плохие воспоминания, внушать счастливые. Мог бы полностью перестроить свою жизнь и не зависеть от других людей.
– Звучит как фантастический роман. Кажется, даже был похожий фильм, – невпопад замечает Олег.
– Пока что это фантастика, но я хочу превратить ее в реальность.
Богдан оглядывает свои скромные пожитки. Странно, он уезжает из дома, и нет ни одной фотографии, которую можно взять с собой. Которую он хотел бы взять.
– Я надеялся, ты побудешь здесь подольше, чтобы мы могли пообщаться. – Олег чешет затылок. Он такой неуклюжий и некрасивый. И что в нем нашла мама?
– Наше общение заключается в деньгах, которые ты мне даешь. Но не переживай. Как только я обустроюсь в Новограде, я найду работу и слезу с твоей шеи.
– Мне совсем не тяжело, – протестует Олег. – Я так много тебе должен, что… – Он запинается, не зная, как продолжить. – Почему именно Новоград? Почему не Москва или, например, не Питер?
– Не люблю шумные города. А в Новограде есть институт с кафедрами психологии и физики. Ляля хочет стать физиком, хотя более глупого желания я и представить не могу.
Богдан открывает комод, и взгляд натыкается на старый альбом. Он нашел его в комнате матери после ее смерти.
– Она хорошая девочка, не обижай ее.
– Не буду. – Богдан вытаскивает альбом и быстро пролистывает.
Каждый раз, открывая его, прикасаясь к шершавым страницам, часами разглядывая рисунки мамы, Богдан думал, что он залезает к ней в голову. Черно-белые и цветные изображения могли о многом поведать. На этих страницах раскрывалась история любви и предательства, одиночества и жажды жизни… Последний рисунок был не закончен, но в неуверенных штрихах Богдан узнает себя. Таким он и остался в ее памяти. Наполовину недорисованным.
Богдан захлопывает альбом и глубоко вздыхает, борясь с желанием забрать его с собой. Но потом протягивает отцу:
– Это принадлежало маме. Пусть будет у тебя. Она рисовала до последнего, пока могла держать карандаш и контролировать свой разум.
Богдан старается говорить
