Анатолий Степанов - День гнева
- Успеете и на обеде побыть, Игорь Дмитриевич, и переговоры начать, все успеете. Вы ведь у нас шустрый, очень шустрый, - непонятно и с отдаленной угрозой пошутил Смирнов и, наведя окончательный порядок, приступил: - Перед тем как привести его сюда, мы с Сырцовым тщательно и профессионально обыскали Жилинского. Вопрос: кто передал Жилинскому пистолет?
Стало тихо в холле. Стало тихо в тире. Все молчали. Никто не передавал.
- Дело ваше, не признавайтесь, - без огорчения согласился с общим молчанием Смирнов. - Тогда я хочу поговорить о двух господах, присутствующих здесь. О вас, Игорь Дмитриевич, и о вас, Витольд Германович. То, что вы на крючке ГБ за грехи молодости. Игорь Дмитриевич, я понял ко второй нашей встрече и старался вести игру так, чтобы помехи со стороны конторы были минимальными. Несколько удивлял меня опытный чекист, которого, как я знал из достоверных источников, люто ненавидели в ГБ, удивлял безоглядной верой в Игоря Дмитриевича. Первую нашу трехстороннюю встречу я не просчитал целиком как надо: слишком был занят Игорем Дмитриевичем, но уже на второй кое-что меня заинтересовало. Чисто мизансценически. - Смирнов поискал глазами в зале, не нашел и трубно позвал: - Вадик, ты где?
- Здесь я, - неохотно оторвавшись от аппаратуры, поднял голову рыжий Вадим.
- Иди сюда. - Вадим подошел и Смирнов положил ему руку на плечо. - Ту катушку, что мы с Сырцовым в бумажнике Жилинского нашли, проработал?
- От и до, - с достоинством доложил Вадим и тут же ради справедливости быстро добавил: - Мне товарищ обозреватель сильно помог. У него ухо, как локатор, и опыт колоссальный. Он интуитивно определял, а я технически рассчитывал.
- Ну, и что вы определили и рассчитали?
- Запись сделана в кафе Маркони, на последней вашей встрече. Качество весьма среднее, моя запись безусловно лучше. Сравнение этих двух записей позволило нам безошибочно определить нахождение микрофона, ведшего запись. Не моего, естественно.
- И где же находился этот микрофон? - формально и для информации общественности поинтересовался Смирнов.
- В галстучной булавке Витольда Германовича.
- Вот почему я и говорил о моем интересе к мизансцене наших тройственных встреч, - со старческой назидательностью продолжил Смирнов. Всегда, напротив, всегда - фронтально на меня, всегда с заинтересованным наклоном ко мне, Витольд Германович. И для того, чтобы окончательно развеять последние сомнения слушателей давай, Вадик, еще аргумент.
- В дезе о переговорах на Курском вокзале прозвучала фраза, первая фраза: "начинайте с фактов". Лабораторным и экспериментальным путем нами установлено, что запись этих слов в дезе произведена не в кафе, где велся разговор, который также записал Александр Иванович, а совсем в другом месте, более приспособленном для чистой записи.
- Ну и что ты думаешь по этому поводу?
- Видимо, эта фраза была невнятна, и перед передачей ленты заинтересованным лицам этот кусок был записан заново.
- Профессионал-контрразведчик, опасался, что безрукий дилетант не сможет осуществить качественную запись и взял все заботы по этой щекотливой операции на себя, - констатировал Смирнов.
- Как же получилось, что принципиальный борец с политическим сыском Витольд Германович Зверев сознательно помогал активно сотрудничавшему с этим сыском Игорю Дмитриевичу? Помогал конторе, которую ненавидел? На непростой этот вопрос всего один простой ответ: сговор. Сговор, целью которого были досье на известного нам государственного деятеля и уничтожение особо опасных противников принципиального борца во всесильной конторе. Но нельзя одной рукой ухватиться за титьку и за задницу.
- Значит, можно, Александр Иванович, - почти весело перебил его Витольд Германович. - Никакого досье нет, а наиболее опасные для нового демократического общества сотрудники конторы уничтожены.
- Скоро самым опасным для нового демократического общества сотрудником конторы станешь ты, Витольд. А насчет того, ухватились вы или нет... За титьку вы держитесь крепко. Ну, а насчет задницы... Задница, в первую очередь, я. Да и все сидящие здесь, как вы считаете, полные задницы. Но вы за них не ухватились и, надеюсь, не ухватитесь никогда. Смирнов замолк на секунду, сморщился, обнажив хищную пластмассовую челюсть. - Смотрите на них, ребята, и запоминайте будущих врагов!
- У тебя, Александр, кроме гнилой ниточки в руках ничего нет, слегка даже презрительно опять выступил Зверев. - Ты ничего не докажешь.
- Естественно, - согласился Смирнов. - И ты станешь большим начальником в конторе, а он одним из политических лидеров России. Но предавший единожды предаст еще сто раз. Мы не доказывать будем, мы будем знать и готовиться.
Игорь Дмитриевич резко встал, демонстративно глянул на часы и объявил: - Мне пора.
Спиридонов перехватил его уже у входа и попросил:
- Повернись ко мне, Игорь.
Игорь Дмитриевич надменно повернулся, и тогда Алик ладошкой шлепнул его по левой щеке, а тыльной стороной ладошки - по правой. И разрешил:
- Теперь можешь идти.
И - ничего не поделаешь - пришлось Игорю Дмитриевичу уйти.
Смирнов вплотную подошел к Звереву и шепотом спросил:
- Ты зачем передал Жилинскому пистолет?
- Я считал, что он должен застрелиться, - четко ответил Витольд. Смирнов приблизил к нему свое мокрое от пота, воспаленное лицо и не то чтобы прошептал, просвистел скорее:
- Нет, скот, ты считал, что он должен застрелить меня, - и, развернувшись, направился к Махову. - Извини, Леня, наворочали мы тут. Тебе с бригадой всю ночь лопатить. И пожалей нас, стариков, отпусти на сутки, умаялись мы очень.
- О чем речь, Александр Иванович!
62
Они - Смирнов, Спиридонов, Казарян и Кузьминский вышли из бункера на волю. Александру казалось, что, вдохнет свежего воздуха и полегчает. Вдохнул, но не полегчало. Они шли мимо курзала и слышали, как там свежий молодой женский голос под гитару допевал романс "Капризная, упрямая".
- Алуська, - как бы гордясь, узнал Кузьминский.
Раздались аплодисменты, а после аплодисментов возник спокойный и глубокий баритон Игоря Дмитриевича:
- Дамы и господа! Друзья! Поблагодарим наших милых гостей за этот чудесный импровизированный концерт, за то удовольствие...
Они свернули за угол и продолжения речи не слышали.
...В "джипе", посидев немного за баранкой, Смирнов сказал виновато: Чевой-то я притомился, пацаны. Рома, будь добр, веди машину.
Алик ушел на заднее сиденье. Смирнов с трудом сдвинулся направо, Роман сел за руль и понеслись.
Когда подъезжали к Москве, Смирнов хрипло спросил:
- Который час?
- Половина одиннадцатого, - поспешно ответил Алик, давно уже с тревогой наблюдая сзади странно изменившийся смирновский полупрофиль и приказал Роману: - Сразу же ко мне.
- Перевертыши на веревочке, - вспомнил вдруг чупровские слова Смирнов. - Сколько же их там, перевертышей на веревочке.
- Где? В Белом Доме? - не отрывая взгляда от дороги спросил Казарян. Он не видел лица Смирнова и поэтому просто вел беседу.
- Всюду, всюду, всюду... - бормотал уже Смирнов. Дикая боль, боль, которой он никогда не испытывал, он, получавший в свое многострадальное тело и пули и осколки, дикая эта боль огненным прутом как раз посередине разрезала его грудную клетку. И впервые в жизни Смирнов произнес слова: Болит, болит.
- На Пироговку, Рома! - в ужасе закричал Алик. - Скорее, скорее! У него инфаркт!
Смирнов еще помнил, как сквозь болевую шоковую пелену, прорывались разговоры:
- Сейчас, сейчас врачи спустятся.
И свое:
- Больно, больно.
- Успеешь?
- Еще не понимаю.
- Отек легких?
- В начале.
И свое:
- Больно, больно.
Положили на коляску и покатили по длинному коридору, вкатили в громадную оцинкованную кабину лифта. Больше он ничего не помнил.
63
Первое, что он почувствовал, - инородное тело в ноздре. Он с осторожностью открыл глаза и ближним зрением увидел, что весь опутан проводами и трубочками, концы которых были приклеены или воткнуты в него. Он почуял присутствие над своей головой что-то живое, закатил глаза и увидел серый экран, по которому беспрерывно передвигался яркий зигзаг. Опуская глаза, он вдруг заметил сидящего рядом Алика, который читал газету.
- Ты почему здесь? - писклявым голосом спросил Смирнов. - В реанимацию посторонних не пускают.
- У меня здешний босс - школьный кореш.
- Сколько я здесь?
- Сутки, Саня.
- Выполз?
- Говорят. Я сейчас, - сказал Алик и вышел.
Секунд через двадцать в дверях появилась Лидия, жена его, коренная москвичка, живущая у моря, интеллигентка хренова. Платочком смахнула слезы и с ходу:
- Все, Саша, решено: переезжаем в Подмосковье. Я советовалась с врачами, я уже связалась с одной обменной конторой...
Слезы слабости расфокусировали ее изображение, и он, видя ее мутной тенью, счастливо попросил:
- Господи, Лидка, дай хоть ожить для начала.
