Смерть Отморозка - Кирилл Шелестов
Он подхватил ее согнутые в коленях ноги, и их тела, погруженные друг в друга, слитые в одно, начали свой танец, без труда находя единый такт. Она негромко постанывала. Он молча бросал взгляд то на ее длинные полные разведенные ноги, то на красивое лицо с чувственными приоткрытыми губами и закрытыми глазами, и жгучее желание мешалось в нем с восхищением.
* * *
Однажды шестнадцатилетний Норов был в гостях у одноклассника, и тот по секрету показал ему Евангелие от Иоанна, тоненькую книжечку, напечатанную еще до революции, непривычным шрифтом с «ятями» и «ерами». Евангелие осталось от умершей бабушки, по тем временам оно являлось книгой полузапрещенной; родители его прятали, но приятель нашел.
Едва взяв Евангелие в руки, Норов испытал какое-то особое волнение, как будто он нашел то, о чем давно и тайно мечтал, еще не понимая, что мечтает именно об этом. Он выпросил Евангелие у приятеля на ночь, вернувшись домой, закрылся у себя в комнате и нетерпеливо начал читать. Чтение с первых же слов захватило его; он будто полетел.
Он уверовал сразу, безоговорочно, всей душой, в каждый эпизод, в каждое слово. В отличие от матери, сестры, учителей в школе, одноклассников и ребят в секции, он никогда не был до конца атеистом; понимание жизни как способа существования белковых тел, отсутствие в мироздании высшего смысла казалось ему абсурдным, даже оскорбительным. Он с раннего детства ощущал присутствие в своей жизни некой непостижимой силы, но не умел ее назвать, не смел к ней обратиться. И вот сейчас он получал подтверждение всем своим предчувствиям. Он был прав: таинственная сила была рядом, она была мудрой, любящей, всемогущей и всепрощающей. Она называлась Бог. Бог любил и ждал его, он доверился Ему.
Его одиночество закончилось, его жизнь обрела смысл, и все вокруг обрело смысл. Он читал всю ночь, не смыкая глаз, плакал и брался переписывать. Под утро он заснул в полном изнеможении, успокоенный, всех любящий и всех простивший, со всеми примиренный.
* * *
Несмотря на прозрение, он долго не решался пойти в церковь. Среди его знакомых не было никого, кто посещал бы службы, что-то знал о церковной жизни или читал духовные книги; религия считалась уделом невежественных деревенских старух. Сходить в церковь означало совершить запретный поступок, если бы об этом узнали в школе или дома, по голове бы не погладили. Однако его страшило не это, а то, что он не имел представления о том, как вести себя в церкви; он не знал ни одной молитвы, он даже креститься правильно не умел. Но где еще, если не в церкви он мог увидеть Бога, прикоснуться к нему?
В Саратове, с его почти миллионным населением, в ту пору было лишь два действующих храма: оба располагались в старом центре, посреди частного сектора. Норов отправился в церковь Петра и Павла, она была поменьше и попроще, не так отпугивала. Должно быть, в глубине души он надеялся, что Бог пошлет ему знак, даст понять, что принимает его к себе, что отныне Норов будет с Ним, с Богом.
Не зная расписания, он приехал днем, после уроков, когда литургия уже давно закончилась, а всенощная еще не начиналась. Его встретила сердитая старуха-«подсвечница», в черном платке, с безбровым неумным лицом; не позволила даже зажечь купленную в притворе свечу и выпроводила вон.
Он был расстроен, разочарован, и все же неудача не обескуражила его полностью. Убранство храма: иконы, лампады, золото окладов, сладкий запах ладана, вся таинственная и высокая атмосфера, так не вязавшаяся с шипением злобной глупой старухи, глубоко взволновала его.
Он начал наведываться в церковь Петра и Павла раз или два раза в неделю, в разное время, и если попадал на службу, то вставал где-нибудь позади жидкой группки молящихся. Не понимая слов на церковнославянском, произносимых священником и дьяконом, не ведая чина службы, он повторял то, что делали другие: крестился, кланялся и тянул «Господи, помилуй».
Но больше всего он любил бывать в церкви один, без людей. Если ему везло, и очередная «подсвечница» не набрасывалась на него, а продолжала отскребать воск с пола или протирать тряпочкой медные подсвечники, не обращая на него внимания, он подходил к большой иконе Спасителя, зажигал перед ней свечу, вглядывался в Его прекрасный любящий лик и с радостным волнением, доходившим порой до восторга, обещал ему стать лучше, жить по правде.
Церковная жизнь оставалась для него закрытой и непонятной, она манила его, но он не знал, как войти в нее, стать ее частью. Он продолжал верить, что Бог видит его, любит и помнит о нем, он искал вокруг себя знаки, пытаясь разгадать язык, на котором Бог разговаривает с ним.
Религиозное озарение долгое время оставалось для Норова скорее мистическим, чем каноническим. Оно не привело к регулярному посещению служб и соблюдению предписанных обрядов, – к тому, что называется воцерковлением. Уже гораздо позже, когда это все-таки произошло, когда он знал наизусть и службы, и псалмы, и акафисты, читал на церковнославянском Библию, соблюдал посты и еженедельно причащался, он совершенно остыл к Иоанну. Восточная поэтическая метафоричность его языка стала казаться Норову излишне красивой; он предпочитал ей суровый лаконизм Марка.
* * *
–Ты уходишь? – шепотом спросила она, когда он, продолжая целовать ее лицо, осторожно отодвинулся.– Постой, куда? Почему ты не кончил?
Они уже давно перебрались с кухни в ее спальню. Он перевалился на бок и лег рядом, держа руку на ее животе.
–Я не буду этого делать без тебя, я же предупреждал. Ты сейчас немного устала.
–Ну вот! Я теперь буду расстраиваться!
–Не надо. Мы кончим вместе.
–Но… но ты же понимаешь, что это может произойти не очень скоро.
–Мы не торопимся.
–Ну, пожалуйста, я тебя прошу!..
–Хорошо. Как только мне надоест терпеть, я так и поступлю.
Он начал собирать с пола свою одежду, но, взглянув на нее, невольно залюбовался. Обнаженная, раскинувшаяся на мятой постели, она смутно напоминала ему то ли римскую матрону Россетти, то ли греческую богиню Пуссена. Он вновь сел рядом.
–Через час у нас встреча с дьяконом, пора собираться.
Она взяла его руку.
–Ты обещаешь, что в следующий раз не будешь меня дожидаться?
–Даю слово.
–Не обманешь?
–Еще не знаю.
–Это нечестно!
–Где ты видела честного русского?
–Ты же теперь швед!
–Черт! Совсем забыл. Ладно, в следующий раз кончу. Шведы не врут.
