Укротить дьявола - Софи Баунт
Я закрываю лицо ладонью, опираюсь локтем о колено.
– Она красо-о-отка, – ободряюще подталкивает меня в бок Кальвадос, – правда, брат, не надо себя винить. Знаешь, я бы тоже за ночь с ней…
– Я тебе сейчас врежу, – останавливаю его, выглядывая из-под пальцев, – и очень больно. Ты в курсе?
– Пардон. – Кальвадос вскидывает руки, сдаваясь. – Ревнуля ты наша. Я комплимент хотел сделать, че ты как неродной.
– Ты не понимаешь, – я глубоко втягиваю в легкие морской воздух, – насколько все плохо, не понимаешь. Я ведь… готов подделать улики, лишь бы увести от нее след. Я готов засадить другого человека, лишь бы она осталась со мной. В кого я превратился?
Кальвадос присвистывает.
– Да уж, – с кривой ухмылкой качает он головой, а потом выпрямляет свою широкую накачанную спину и серьезным тоном, который ему совсем не свойственен, вещает: – Ладно, теперь слушай. Ты зациклился на чувствах к ней, но забываешь, что дело не только в них. Брат, ты ведь когда-то поспособствовал тому, что насильник Евы ушел от ответственности. Ты всю жизнь считаешь, что это даже не он – а ты сломал ей жизнь. У всех людей есть травмы. Твоя травма воплотилась в живом человеке, судьба которого во многом зависит от тебя и, конечно, ты защищаешь Еву, потому что винишь себя в ее прошлом. Она стала твоей манией. Ты буквально жил ради нее все эти годы, искал доказательства, что она не мертва – и вот, о-ля-ля, она здесь, ты ее нашел, но освобождения не получил, ты слишком привык жить ради нее. – Он вскидывает черные брови, будто удивляется сам себе. – М-да, что-то я расфилософствовался.
Минуту я озадаченно смотрю: то на непривычно молчаливого друга, то на крабов под камнями, то на горизонт, где солнце окончательно выползло из моря, знаменуя начало нового дня.
– И что мне делать? – с надеждой спрашиваю я. – Как поступить?
– Черт его знает… слушай сердце.
– Оно рвется к ней.
– Женщины превращают нас в рабов, ничего не поделаешь.
Мы улыбаемся друг другу, как придурки.
– Но я не знаю, где она. Мы две недели не виделись. Сначала я был на похоронах, успокаивал Эми, потом меня завалили работой…
– Ах да, лисичка наша, как она? – оживляется Кальвадос. – Я пробовал с ней поговорить на похоронах, но она ни слова не сказала в ответ. Шок у девочки.
– У нее никого не осталось. Все родственники мертвы. Лео в СИЗО засунули. Конечно, она чувствует так, будто одна во всем мире.
– Я ей сказал, что у нее есть мы.
– Ага, два левых сумасшедших мужика… ее это, наверное, очень успокоило. Что там, кстати, с Фурсой? Ты что-нибудь накопал?
– Трупа так и нет. Живого тоже никто не видел.
– И сообщил об убийстве аноним. Черт-те что. Лео был неосторожен, потому что боялся за Эми, и ребята отследили, что он ездил в тот день к Фурсе.
– А я всегда говорил, что Фурса – дерьма кусок. На зону бы его. Я лично пожму Лео руку при встрече.
– Хоть убийства Кровавого Фантома с Лео скинули. Уже что-то. Никогда не думал, что буду так голову ломать ради Чацкого, ей-богу.
– У меня кое-что для тебя есть. – Кальвадос достает из кармана конверт. – Какая-то маленькая девочка передала мне на улице.
– И от кого это?
– Не подписан.
Я вмиг распечатываю конверт.
– Шифр, – бормочу я. – От Евы. Я знаю ее почерк.
– Мм, какие у вас ролевые игры.
– Похоже, она хочет сообщить мне, где находится.
* * *
– Я уже думал, что провалюсь в сугроб и весной отыщут мое обглоданное волками тело.
Ева не оборачивается, продолжая делать мазки на холсте.
– Вряд ли бы твое тело отыскали в этой глуши. Но ты добрался, – тихо произносит она. – Умничка.
Я снимаю бежевую куртку, кидаю на кожаное кресло и подхожу к Еве: она маслом рисует зимнее озеро за окном, на холсте преобладают синий и белый цвета.
– Обязательно было использовать в качестве шифра мудрую литорею?[2] – Я останавливаюсь в метре от девушки, аромат пахлавы и лилий слишком сильно манит, боюсь вновь потерять голову. – Есть же простая.
Я беру открытый тюбик краски со стола и неосознанно нюхаю, словно хочу забить нос любым другим запахом, только не духами Евы.
– Я знала, что ты разберешься, – говорит она с ноткой озорства, и я осознаю, что успел соскучиться по ее мелодичному голосу.
Мне хочется распустить из пучка золотые волосы Евы, прижаться лбом к ее лбу, выключить свет и опустить голову, чтобы ее пряди и ночь отгородили нас от всего мира и я чувствовал лишь ее тело под своими ладонями… и не только ладонями.
Дьявол.
Я схожу с ума.
За что мне все это?
Ева не смотрит на меня, черпает кистью краску и продолжает рисовать. Я же осматриваю большое помещение.
В камине потрескивают поленья. Пахнет костром, краской и восточными благовониями, я вижу дымящиеся палочки на подоконнике.
Ветер бьется об стекло снежинками и хнычет. Пока я сюда брел через заснеженный лес, чуть не ослеп от снега, залетающего в глаза.
Посередине комнаты я вижу стол, на котором лежат тюбики с краской, кисти, грунтованный картон, пастели, деревянная палитра. На стенах и у стен – десятки самых разных картин. Люди. Пейзажи. Яркие абстракции. Что-то написано маслом, что-то нарисовано карандашом. Особенно меня удивляет стена справа. Портреты людей – прямо на ней и общий рисунок чем-то напоминает генеалогическое древо. Я вмиг узнаю лица. Это люди, убитые «Затмением» за грехи.
– Ева… – с подвыванием внутри протягиваю я, не отводя взгляда от стены, – если кто-то увидит эти портреты, то будет очень много вопросов. Ты практически кричишь о том, что связана со смертью этих людей.
– Мне они нужны, – пожимает плечами Ева.
– Зачем?
– Чтобы помнить, что я такое. Мне так легче.
– Но если это увидят…
– Пускай, – спокойно перебивает она. – Мне плевать. Да и за десять лет никто не увидел. Эта территория с озером и куском леса принадлежит нашей семье. Она частная. Никто не имеет права сюда заявляться, и никто в семье, кроме Стеллы, не знает о ее существовании.
– Ты совсем не боишься, что тебя поймают?
– А ты боишься?
Первый раз за весь разговор она переводит на меня взгляд изумрудных глаз, и я хочу кинуться к ней навстречу, точно завороженный какой-то ведьмой мальчишка, расцеловать эту невероятную девушку и заставить ее сровнять этот проклятый дом с землей, ведь из-за него я могу потерять ту, кто стала смыслом моей жизни уже очень давно.
Я медленно подхожу к Еве, но не могу произнести ни слова, осторожно стираю большим пальцем голубую краску с ее щеки.
– Боюсь… – выговариваю я, поглаживая нежный подбородок. – Ужасно боюсь.
Мой взгляд прикован к ее губам.
– Почему? – Она заглядывает в глаза. – Ты скрываешь меня от следствия, рискуя карьерой и собственной свободой. Ради чего? Что ты от меня хочешь? Зачем помогаешь? Я монстр. Я убийца. Я и тебе шею сверну, если пожелаю, но тебя это не волнует.
Я провожу мизинцем по ее скуле. Ева удерживает мой взгляд, и я хочу поцеловать ее, но останавливаю себя, любуясь зелеными радужками, которые с первой встречи схватили меня за душу и проникли глубоко внутрь, запечатавшись в сердце.
Навсегда.
Ее дыхание обдувает нижнюю часть моего лица.
– Я не считаю тебя монстром. Ты становишься другой, когда тебе больно, как и все мы, но настоящая ты – здесь, сейчас, передо мной.
– Это не одно и то же.
– Они сломали тебя, заставили вновь и вновь проживать события прошлого, создали из твоей боли темную сущность, которая стала куклой в дурных руках, но никто не убьет в твоей душе настоящую Еву. Ты сможешь избавиться от своего проклятия. Я это знаю.
– И чем же я заслужила твое доверие? Чем заслужила это безумное покровительство? Я не понимаю. Ты столько лет искал меня, чтобы посадить, столько усилий приложил… и теперь хочешь помочь?
– Я искал «Затмение»… и тебя, да, но не для того, чтобы посадить. Я верил, что ты жива.
– Что? – Она издает истеричный смешок. – Почему? Тебя так впечатлила история о моем самоубийстве? Ты настолько гениален, что сразу понял, что
