Андрей Троицкий - Удар из прошлого (Напролом)
– Все, тебе не жить, – от волнения у Зудина завибрировала челюсть.
Оторвавшись от зрелища, он шагнул к крыльцу. Вспомнил, что в сенях за шкафом с посудой хранится старое ружье тридцать второго калибра и коробка с патронами. Сейчас он тихо откроет дверь, вытащит из тайника двустволку, загонит патроны в патронник. Интересно, какую морду скорчит Осетров, когда увидит в дверях спальни Зудина с ружьем наперевес?
Голая Алла станет ползать по полу и, обливаясь слезами, просить о пощаде. А Зудин скажет: «Заканчивайте то, что начали». Он заставит Осетрова кончить, а потом пристрелит его, лежащего на женщине, выстрелом в затылок. И заставит жену лежать под трупом, заставит почувствовать в себе его холодеющий мертвый член.
Эта сучка от ужаса поседеет за пять минут. А дальше придет её очередь. Сиськи ей что ли отстрелить? А потом снова перезарядить ружье, вставить дуло в её грязный рот и пальнуть сразу из двух стволов. Вышибить куриные мозги на стену.
Зудин взошел на крыльцо и остановился.
Даже если он из-под земли достанет деньги, наймет лучшего адвоката в городе, то не отделается условным сроком. Предположим, купленные эксперты дадут заключение, что Зудин действовал, не помня себя, в состоянии аффекта. Так или иначе, срок намотают реальный, и никак не меньше пятерочки. На взятки, на адвоката придется истратить бешенные суммы. Но Зудин и так по уши в долгах.
А потом новые унижения. На суд придет половина города. Люди почему-то обожают процессы над неверными обманутыми мужьями, которые установили справедливость подсудными методами. Все местные газеты напишут о скандале и трупах, все здешние сплетники будут склонять его имя. Самому Зудину на суде придется долго перетряхивать грязное семейное белье, пересказывать интимные подробности своей жизни, словом, заниматься душевной порнографией.
А публика в зале станет шептаться и посмеиваться. За что ему ещё и это дополнительное наказание? Зудин сиганул с крыльца вниз, обежал дом и прежним маршрутом добрался до забора. Перебрался через загородку, галопом промчался по соседскому участку. Никем не замеченный, закрыл за собой калитку. Он сел в машину, вставляя ключ в замок зажигания, заметив, как дрожат руки.
– Тебе не жить, гадина, – повторил Зудин уже сказанные слова, словно заклинание. – Не жить.
Глава двадцать первая
Зудин тронул машину с места, через пару минут выехал на основную магистраль. Волнение немного улеглось. План дальнейших действий сложился в голове легко, словно домик из детских кубиков. Зудин не станет горячиться и не запятнает порченой кровью Аллы и какого-то ничтожества, грузчика Осетрова, собственные руки. Сегодня вечером в «Императрице» собираются члены националистического движения «Штурмовик».
Мужики попьют пивка, закусят, потолкуют о русской идее. А затем будут шастать по улицам, пока не встретят какого-нибудь жиденка или кавказца. Разломают ему морду и, довольные собой, разойдутся по домам.
Лидер «Штурмовика» Игорь Юрьевич Лопатин старый приятель Зудина и всегдашний партнер по картам. Его ребята запросто разберутся с Аллой и Осетровым. Хоть завтра же. Инсценируют ограбление, во время которого хозяйка якобы подвернулась под руку грабителям. И тем не осталось ничего другого, как проломить её башку кочергой.
Но куда убедительнее будет выглядеть инсценировка несчастного случая, скажем, пожара. Конечно, дом жалко. Но это далеко не царские хоромы. Да и Зудин после того, что здесь случится, после гибели Аллы, не сможет жить в этом проклятом месте. Так что, гори дом синим пламенем. А с ним вместе память о бывшей жене, которая оказалась неблагодарной тварью. Зудин переберется в городскую малогабаритную квартиру и поживет там, в одиночестве, немного успокоится, со временем обретет душевное равновесие. Подыщет себе новую пассию. На следующее лето домик за городом можно снять у знакомых. В конце концов, главное – поберечь самого себя.
С Осетровым проще. Ему просто выпустят кишки в темной подворотне. И точка. Зудин же придумает уважительную причину, слиняет из города, чтобы обеспечить себе твердое бесспорное алиби. Он придет на похороны сучки и выдавит из себя пару мутных слезинок.
Такой план имел свои бесспорные достоинства. Что касается Лопатина, то по этому отморозку и беспредельщику давно психушка плачет. И вообще, Лопатин состоит на учете в дурке. Тем лучше. Зудин знаком с Лопатиным много лет. В молодости Лопатин был вполне адекватным человеком и мечтал о том, о чем мечтают все люди: о собственном доме, о хорошей машине и стриженом газоне под окном. И во что он превратился сейчас, в пору зрелости?
Алкоголик с мозгами, вывернутыми на изнанку и высушенными на бельевой веревке. К тому же помешанный на фашисткой идее. Больше он не думает ни о доме, ни о газоне. Вообще он думает редко, любая примитивная мысль, посетившая ненароком его воспаленную голову, большое событие. Случись что, в сговор фашиста отморозка Лопатина и совершенно нормального человека, здорового члена общества Зудина ни один заседатель не поверит.
Лопатин всегда на мели. Его дела шли куда лучше, когда он, ещё не зараженный фашистскими догмами, зарабатывал на жизнь, снимая цветные открытки и порнофильмы с участием детей из местного интерната. Мастер кассеты Лопатин не продавал, сам печатал экземпляры на реализацию, мелким оптом толкал продукцию на оптовом рынке. Детская порнушка хорошо расходился. Оказалось, педофилов в городе куда больше, чем можно предположить.
Но потом начались неприятности с милицией. Лопатин потратил большие деньги на взятки, откупился, но с порнухой пришлось завязать. Жизнь покатилась по наклонной. Прежнее материальное благополучие уже не вернулось. Кстати, за Лопатиным карточный долг. Этот долг Зудин спишет, когда дело будет сделано. И ещё добавит немного наличных. На пиво, на закуску.
А вот из города Зудину лучше не уезжать. Возникнут вопросы: почему в день убийства жены муж куда-то исчез? Безопаснее у всех на виду отстоять целый рабочий день и вечер за барной стойкой, разливая вино и водку.
Зудин остановил машину возле черного входа в «Императрицу», в коридоре наткнулся на официантку Сухову, курившую у туалета. Он хотел пройти мимо, решив про себя, что Сухова первый кандидат на увольнение. Но женщина загородила дорогу.
– Валентин Петрович, в зале за угловым столиком вас какой-то мужчина ожидает, – сказала официантка. – Он уже второй раз приходит. Такой симпатичный, в цветной шелковой рубашке и сандалях.
Зудин вышел в зал, гадая, кого принесла нелегкая. Действительно, за угловым столиком допивал вторую бутылку пива незнакомый коротко стриженый брюнет в цветной рубашке навыпуск. Зудин подошел к столику, назвал себя.
Тимонин поднялся, пожал протянутую руку.
– Я друг покойного Вити Окаемова, – сказал Тимонин.
Валентин Петрович слегка опешил и насторожился: двоюродного племянника он не видел уже много лет, хотя заочно и одалживал у него деньги. На Витькиных похоронах не присутствовал, потому что на наследство не рассчитывал, а дорога до Москвы и сопутствующие траты, представлялись слишком значительными. А вот долги с него могли спросить добрые люди. Может, и этот хрен за долгом приперся, на хвост хочет сесть? Тогда напрасно деньги проездил. У Зудина хвост, как у ящерицы. Выкусит.
– Очень, просто очень приятно, – Зудин улыбнулся затравленной улыбкой.
– Я приехал выполнить последнюю волю Окаемова, – сказал Тимонин. – Передать вам некоторую сумму наличными.
Тимонин поднял с пола портфель и постучал по нему ладонью. Звук был приятным, будто по женской заднице хлопали, а не по свиной коже. Тимонин расстегнул замок. Валентин Петрович увидел в темном чреве портфеля толстые пачки тесно спрессованных крупных купюр.
– Половина денег – ваша, – говорит Тимонин.
Господи, какие деньжищи. Зудин почувствовал слабость в ногах и приземлился на стул. Его словно кирпичом по башке саданули.
* * * *С раннего утра Боков и Девяткин были на ногах. Покинув спящий дом на Рублевском шоссе, они доехали до аэропорта Домодедово, оставив машину на платной стоянке, заняли очередь.
Напрасно они поднимались ни свет, ни заря, билеты на девятичасовой и на более поздние рейсы распродали ещё вчерашним вечером. Девяткин долго стоял перед окошком кассы, барабанил в запертую дверь администратора, того не оказалось на месте. Облаченный в итальянский костюм и нарядный галстук Девяткин, элегантный, как никогда, плюнул себе под ноги. Но белесый плевок упал не на пол, а на новый ботинок.
– Надо было тут ночевать, – разозлившись ещё сильнее, Девяткин нагнулся, стер плевок платком.
Когда регистрация пассажиров на самолет уже заканчивалась, администратор нашелся. Лысый, как бильярдный шар, мужчина быстро шагал по залу ожидания. Его сопровождала группа пассажиров, которые гомонили на разные голоса, совали под нос чиновника авиабилеты. Боков стоял у витрины газетного киоска, лизал мороженое и наблюдал, как Девяткин, орудуя локтями, пробился через группу пассажиров.
